парня касаются обнажённого плеча.
— Не смей!
Сжимаюсь от страха и неосознанно подхожу ближе к краю. Спроси меня сейчас, чего боюсь больше — бездонной глубины под ногами или монстра за спиной, я не смогу ответить.
— А то что? — усмехается Ар, опаляя мою шею горячим дыханием.
— Я прыгну! — едва шевелю губами.
— Прыгай, Тася! — хохочет Турчин, совершенно не подозревая о моих страхах. — Я могу прыгнуть следом, только позови! — Наглые руки парня бесстыже скользят по моему телу.
— Я не умею плавать! — шепчу вполголоса. — Совсем!
А ещё я большая дура! Сообщать недругам о своих слабостях — заведомо гиблое дело!
— Тогда какого чёрта ты стоишь у самого края?! — Турчин подцепляет бретельку моего купальника и тянет меня на себя. — Жить надоело, Ябеда?
— Да пошёл ты! — Пытаюсь извернуться, но всё без толку. Я в западне. В захлопнувшемся капкане. И в какую бы сторону сейчас ни шагнула, я упаду.
— Думаешь, начну отговаривать? — Мерзкий смех Турчина теннисным мячиком отлетает от стен и бешеным эхом парализует сознание.
— Мне на тебя плевать! — Не прекращая ржать, Арик сплёвывает на белоснежный кафель, но вопреки своим заверениям продолжает удерживать меня от падения.
— Да ладно? — Мне приходится повышать голос, чтобы перекричать хохот парня. — А я думала, подтолкнёшь! Ты же мастер сваливать людей в воду.
Смех смолкает сию секунду. Лямки купальника безнадёжно трещат в кулаках Турчина, до боли впиваясь в кожу на груди. А сам парень, кажется, перестаёт дышать — так тихо, так неестественно тихо становится вокруг.
— Повтори, Тася! — шипит Турчин не своим голосом спустя вечность.
— Повтори! — надрывно орёт и, я чувствую, как он начинает дрожать — всем телом, неистово, как Гера в приступе панической атаки.
— Ты же сам просил узнать про шрам! Чего удивляешься? Это же ты свалил Савицкого в ледяную воду! Из-за тебя он наткнулся на тот штырь! По твоей милости потерял отца и право на нормальную жизнь! Ты монстр, Турчин! Нет, ты гораздо хуже!
— Дрянь! — сиплым голосом перебивает меня Арик — без тени раскаяния, без малейшего осознания своей вины. — Какая же ты дрянь, Тася!
— Отпусти меня, — пугаюсь не на шутку. Это не дом, а чёртово сборище психов!
— Отпустить? — ехидно цедит Турчин и действительно отпускает, чересчур резко и внезапно оттолкнув от себя.
Перед глазами успевает пронестись вся моя жизнь: улыбка отца, наш скромный дом, задорный смех друзей. Я чувствую, как лечу в бездну. От страха закрываю глаза. Но Турчин не даёт мне упасть, в последнее мгновение грубо притянув к себе.
Мы оба тяжело дышим. Утопаем в ненависти и слишком многое хотим высказать друг другу, но отчего-то молчим…
— Когда-нибудь ты ответишь! За всё ответишь, Турчин! — срываюсь первой, дрожащим голосом оглашая пространство. — За Геру! За его отца! За мою переломанную жизнь!
— А ты, Тася, вспомнишь! Когда-нибудь ты всё вспомнишь! — Озверев, Ар отбрасывает меня подальше от воды и с нескрываемым удовольствием наблюдает, как я снова по его милости расшибаю коленки об глянцевый кафель и корчусь от боли. Под звуки моих стенаний Турчин вытирает ладони о дорогущую ткань собственных брюк и, напоследок взглянув на меня с неприкрытым отвращением, шагает к выходу.
— Считай, это твоё заключительное задание, — бросает он на ходу и громко хлопает дверью.
Глава 8. Спасение
Сыграй мелодию любви на моих оголённых нервах.
Пока ещё темно. Пока я ничего не помню.
— Камилла, выплюнь бяку! — Киреев бесцеремонно выхватывает из рук Турчиной пирожок с рисом и ржёт на всю школьную столовую.
— Отвали! — вскрикивает Мила, моментально заливаясь краской.
— Сжалься над общими фотками с выпускного. — Парень брезгливо принюхивается к надкусанной выпечке, не обращая внимания на раскрасневшееся лицо Милы. — Твою пухлую тушку ни один фоторедактор не потянет.
Ему тут же начинают поддакивать остальные придурки нашего класса, озлобленные, мерзкие.
— Заглохни, Киреев! — вступаюсь за Милу. Знаю, что она в такие моменты не способна произнести ни слова.
— Чего тебе от меня надо? — Мила пытается казаться сильной, но я вижу, как её подбородок дрожит от подступающих к горлу слёз.
Не нужно большого таланта, чтобы обидеть человека, и Киреев в очередной раз это доказывает.
— Ой-ой-ой, наш Винни-Пух голос подаёт! — не унимается подонок, получая явное удовольствие от страданий девчонки. — Давай скажи ещё, что папочке пожалуешься!
— Да какому папочке, Андрюх? — гнусавит один из приближённых Киреева. — Ясно же, как божий день, что наша Милочка — гадкий лебедь семьи Турчиных. Посмотри на неё! Её ж ни на одно светское мероприятие отец с собой не берёт. Стесняется. Прячет от глаз нормальных людей.
— Напугать до смерти боится!
— Ага! — беснуются парни. — Ватрушка, ты уже спросила своих, в кого уродилась такая жирная и лохматая?
— Хватит! — Не в силах больше выдерживать издевательства над подругой, я срываюсь с места. — Лучше сами разузнайте, в кого вы такие тупые и чёрствые!
Киреев взмахивает раскрытой ладонью, приказывая своим верным псам заткнуться, а сам со скучающим видом смотрит на меня. На его смазливой роже расцветает безжалостная улыбка, стоит ему заметить бордовую паутинку из корост на моих коленях. Дурацкий дресс-код лицея запрещает девушкам носить брюки, а поистине летняя погода в конце мая вынудила отказаться от колготок.
— А ты, Лапина, не такая и дура! — язвительно щурится Киреев. — У самой ни кожи, ни рожи, так нашла себе в подружки ещё более уродливый экземпляр? Думаешь сыграть на контрасте? Тогда, конечно. — Придурок бросает недоеденный пирожок Миле под нос. — Продолжай, Тася, откармливать Пятачка!
В ушах шумит от человеческой жестокости и глухих всхлипов Турчиной. Я искренне недоумеваю, какой кайф люди находят в унижении более слабых. Суетливо озираюсь, надеясь найти что-нибудь потяжелее и со всей дури заехать по смазливой роже паренька, но как назло, ничего дельного под руку не попадается. Хотя…
— У меня для тебя, Киреев, отвратительная новость: ты неизлечим!
Делаю вид, что хочу уйти: хватаю с пола рюкзак и, водрузив его на стол, запихиваю внутрь свою котлету в тесте, а потом пытаюсь застегнуть молнию, точнее, бесцельно дёргаю бегунок, а сама достаю из бокового кармана маленький флакон с
