двадцать четыре, младшему — Богдану восемнадцать. Семья была дружная, крепкая. Но Антон был вынужден покинуть ее, оторваться от родного гнезда, совершить преступление и превратиться в беглеца. И на душе его кошки скребли. Он переживал даже не за себя, а за родных, за то, как его поступок отразится на них, но терпеть дальше не было сил.
Наверное, глаза дядьки Мартына, кассира их колхоза, он будет помнить всю жизнь. А что было делать? Так просто судьба распорядилась. Значит, так тому и быть. Антон давно должен был уйти. Но без денег отправляться в дорогу не было никакого смысла. То немногое, что он зарабатывал, шло в семейный котел — у отца с этим было строго. Уля уже тоже вносила свою лепту в их не шибко богатый бюджет. А на его замысел деньги нужны были позарез. Конечно, дядька Мартын такого не ожидал. Так получилось, что Антон сам вызвался сопровождать Мартына Капчука в Мервинцы. Колхозный кузнец свалился в горячке, а починить детали для их единственного рабочего трактора надо было кровь из носу. Пока еще из МТС пришлют технику, а работать надо сейчас. В Мервинцах кузнец был толковый, ему еще раньше заказали кое-какие детали, которые для местного кузнеца были слишком сложные. Вот и поехали Антон с дядькой Мартыном выкупить одни детали и отремонтировать другие. И указание получили — без отремонтированного не возвращаться. Антон напал на Мартына, как только подвода повернула на Ивоновку. Там место было около посадки, да еще с поворота, хорошо защищенное от взглядов проезжающих. Оглушенный, со связанными руками, дядька ошалело смотрел на Антона, которого знал с самого рождения. Тот забрал колхозные деньги, завернутые в цветастую тряпицу, но денег самого Мартына не тронул.
— Прости меня, дядя Мартын, не мог я по-другому, прости!
Он оставил кассира связанным в подводе, а подводу в посадке, не слишком позаботившись замаскировать ее — пока найдут, пока поднимут тревогу, он будет уже далеко. И все равно — вот эти ошалелые глаза дядьки Мартына будут сниться парню всю его жизнь.
За этими горькими думами Антон не заметил, как на дороге показалась подвода. Он очнулся только тогда, когда его окликнули, назвали по имени, но умудрился при этом не броситься в кусты, а спокойно оглянуться. Это был Гнат Горилко из Яруги, человек пожилой, известный склочным характером и занимавшийся выращиванием табака. Архип, отец Антона, тем не менее, с Гнатом был дружен, и тот частенько заезжал на их подворье. Но что связывало таких непохожих людей, Антон никак не мог догадаться.
— Антоша! Куди йдеш, хлопчина? За якою бідою?[2]
Антон подошел к подводе. Гнат, одетый в залатанный ватник, с которым он не расставался даже в самую жаркую погоду, полулежал на телеге, укрытой соломой. Под ватником рубахи не было, а видавшие виды штаны, вылинявшие до безобразия, были заправлены в видавшие виды кирзачи. От старика несло перегаром, значит, побывал в шинке, а шинок в Бандышовке был только один, значит, отца не видел — Архип по шинкам не хаживал.
— До Ямполя йду, дядько Гнат, батько послали скупитися.
— Та що, в тебе й гроші є, синку? То сідай, завітаємо до шинку, трохи проп'єш із старим Гнатом, та ми небагато…
— Не можу. Вибачте, дядьку, мені треба до Ямполя ще вдосвіта встигнути.
— Ну то сідай, до Ямполя ні, а до Яруги підкину. Так все ближче буде.[3]
Антон сел на подводу. Сначала шибнуло от ароматов перегара и немытого тела, но вот телега выбралась на холм, отсюда стала видна колокольня родной церкви. И на душе стало еще тоскливее, так что захотелось волком выть, а вот нельзя было. Никак нельзя.
Бандышовка — село небольшое, старинное, уютно расположилось в небольшой долине речки Мурафы, меж шести холмов, которые частенько гордо именовали «курганами». До революции село было богатым, намного богаче окрестных сел. В нем была хорошая мельница, а селяне, кроме привычного крестьянского труда еще занимались добычей и обработкой камня. Его добывали в курганах или привозили с отрогов Днестра. Архип Майстренко и был таким потомственным мастером-каменотесом. Секрет их богатства был не только в этом. Правду говорят, что честным путем ни в какие времена не разбогатеешь. Промышляли сельчане и контрабандой (благо Днестр неподалеку, граница, а село вроде как на отшибе), а в старинное время, поговаривали, народ в Бандышовке селился отчаянный. Дорога неподалеку — так что название села было «говорящим». Не один купчик испытал на себе пристальный взгляд ватажка местного крестьянства. И в жарких исторических событиях местные крестьяне частенько принимали участие. Как только в Могилеве был организован казацкий полк под началом полковника Гоголя (предка прославленного писателя), как в его полку оказалось множество сорвиголов из Бандышовки. Да и во время Гайдамачины (обоих восстаний) местные ребята порезвились вовсю. Так что неуютно было панским управителям в беспокойной Бандышовке. Это село в девятнадцатом веке (как и многие другие) было продано поляками семье Витгенштейнов, тех самых, которые прославились в войне двенадцатого года против Наполеона. А потом случилась революция. И не было села в районе, которое бы революция не зацепила.
А тут опять из раздумий вырвал Антона дядька Гнат.
— Синку, подай-на мені курева.[4]
Молодой человек, стряхнув с себя оцепенение, протянул старику кисет с махоркой, который чуть свалился с соломы и попал почти что к бортику подводы. Гнат уверенно скрутил самокрутку, использовав для нее засаленный кусок газеты, Антон самостоятельно догадался, что надо дать огню вознице, так что через несколько секунд довольный старик попыхивал самокруткой, распространяя вокруг себя клубы ядреного дыма. Они ехали прямо над Днестром, и с высокого берега открывался прекрасный вид на румынскую сторону, но Антон смотрел на реку с тревогой, точнее, с тревожным ожиданием. И чего он меньше всего ожидал, так это то, что старик Гнат хоть как-то уловит его состояние. Антон казался себе воплощением спокойствия и благоразумия, и был уверен, что держит марку и в его поведении никто никакого подвоха не увидит. И, как часто бывает в таких случаях, был совершенно неправ. Парень убедился в этом как только оказался на перекрестке дороги на Яругу. Он только соскочил с повозки, поблагодарив возницу, как старый Гнат остановил его:
— Погодь-ка, синку. Ось що тобі хотів би сказати, а ти слухай старого діда, та уважно слухай… Я твого батька знаю ще з старих часів. Шо нас поєднує це вже не твій клопіт. Отже, кажеш, до Ямполя скупитися… Агов… Можеш не казати — на той бік зібрався.
