программе у них обоих стоит Соната Листа си минор, сложнейшее произведение. Помню, что зал был переполнен и публика разделилась на два лагеря – кто за Юдину, кто за Софроницкого. Говорили, что он – самый женственный из пианистов, а она – самая мужественная из пианисток. Со времени создания консерватории была традиция: давать премию лучшему выпускнику – рояль. Так вот, эту премию Софроницкий и Юдина поделили, но свои рояли не получили, времена были тяжелые, не до роялей…
После окончания Петроградской консерватории в 1921 году Юдина сразу начала там преподавать и выступать с концертами. Но все было непросто – уже с конца 1920-х годов «закручивали гайки»: Стравинского назвали «буржуазным декадентом» и запретили, о Прокофьеве написали, что он «идеолог шутовства в музыке», уволили главного дирижера Большого театра, замечательного музыканта Николая Семеновича Голованова. Причем все это делали громко, на показ, со статьями в газетах, проводили эдакие «публичные порки».
Конечно, это коснулось и Марии Вениаминовны. Удивительно, что так легко коснулось, могло ведь закончиться для нее гораздо более трагически. Юдина никогда не скрывала своих религиозных убеждений. Несмотря на то что Юдина происходила из еврейской семьи, она приняла православие уже взрослой, в 1919 году в Петрограде. Мария Вениаминовна носила большой крест, ходила в церковь, иногда даже на сцене перед игрой могла осенить себя крестным знамением.
Поэтому никто не удивился, когда в 1930 году вышла статья в газете «Красная звезда» под названием «Ряса у кафедры»: «Увы, Юдина – персона достаточно известная, религиозную агитацию вела и ведет совершенно открыто, – говорилось в статье, – об этом знают и говорят уже достаточно давно. Рясу, рясу надо дать возможность одеть гр-ке Юдиной, освободив ее поскорее от обязанностей преподавателя. В поповском ханжеском лагере она окажется на своем посту… А то, в самом деле, при чем же здесь консерватория? При чем же здесь советская высшая школа?»
Ее тогда из консерватории уволили. Юдина вообще много мест за свою жизнь поменяла, много где работала. Но это, казалось, ее не сильно задевало. И она никогда не снимала крестика и не переставала ходить в церковь.
Кто не знал Юдину, те думали, что ее религиозность – из-за тяги к экстравагантности. Ну ходила бы в церковь тихо, крест не носила напоказ. Но это не так. Вера для Марии Вениаминовны была стержнем ее жизни – и это при том, что в то время церкви разрушали, а попов сажали. Но Юдину это не могло ни остановить, ни испугать. Замечательные ее слова: «Я знаю лишь один путь к Богу: через искусство». Музыка для нее была не профессией, а служением, как священничество. В своем дневнике она написала: «Я не утверждаю, что мой путь универсальный, я знаю, что есть и другие дороги. Но чувствую, что мне доступен лишь этот: все божественное, духовное впервые явилось мне через искусство, через одну ветвь его – музыку. Это мое призвание! Я верю в него и в силу свою в нем. В этом смысл моей жизни здесь: я – звено в цепи искусств».
И ведь к религии она пришла сама, когда крестилась в 1919 году. Тогда вокруг стояла такая разруха, что думали только о том, как выжить и с голоду не умереть – я знаю, о чем говорю, ведь моя семья чуть в те годы не погибла. «Талантливый паек», который я получал, – это полфунта свинины в месяц, немного сахара – и все. А ее как будто не задевали эти трудности, она жила в своем мире.
Как все-таки удивительно мы относимся к одним и тем же событиям. Те годы поменяли жизнь многих людей, перечеркнули на «до» и «после». Как вы знаете, Рахманинов не мог видеть, как рушится его мир, и уехал из России, но долго потом не сочинял; Прокофьев тоже уехал, а она – как будто не замечала ничего. Самым главным для Марии Вениаминовны всегда была жизнь внутренняя, а не внешняя… Может быть, поэтому она и не боялась ничего во внешней жизни. И может быть, поэтому ее и не тронули. Ведь все тогда боялись, а она – нет.
Но, конечно, самая удивительная история, о которой меня постоянно спрашивают, произошла позже, уже во время войны.
Шел 1944-й год. Сталин услышал прямую трансляцию Концерта № 23 Моцарта в исполнении Юдиной и приказал срочно прислать ему запись. Начальник Радиокомитета со страху ответил Сталину по телефону, что запись такая есть, хотя ее не было.
В ту же ночь Юдину разбудили люди в погонах и отвезли в студию звукозаписи. Туда же свезли на «воронках» музыкантов оркестра и одного за другим трех дирижеров (двое первых не подошли для работы, они ничего не соображали, и от страха у них тряслись руки). Только третий дирижер справился с собой, и запись была сделана. К 9 утра на дачу Сталина запись Юдиной была доставлена.
Но это еще не конец истории. Через две недели Мария Вениаминовна получила от Сталина награду, конверт с гигантской суммой – двадцатью тысячами рублей. Но Мария Вениаминовна осталась верна себе. Не думая о последствиях, она написала: «Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу помощь. Я буду молиться за Вас денно и нощно, чтобы Бог простил Ваши прегрешения перед народом и страной. Господь милостив, он простит. Деньги я отдам на ремонт церкви, в которую хожу».
Самое удивительное, что с Юдиной ничего не сделали. Сталин промолчал. Утверждают, что пластинка с моцартовским концертом стояла на его патефоне, когда его нашли мертвым.
Меня самого даже больше восхищает не история со Сталиным, а то, как жила в военные годы Юдина. Она никуда из Москвы не уезжала, хотя возможность такая была. Но иначе она не могла! Вы не представляете, какой был в начале войны общий патриотический подъем – Юдина даже в партию хотела вступить. И все хотели идти на фронт, даже дети. Я вот ходил три раза записываться добровольцем, но меня не брали. Тогда я стал пожарным, дежурил на крыше консерватории, там и начал сочинять свою Ленинградскую симфонию. Эмиль Гилельс, великий пианист того времени, ушел на фронт – хотя его и вернули домой через две недели, когда разобрались, кто он такой.
Когда началась война, Юдина пошла на сестринские курсы, имела военный билет, ходила в госпитали. Хотя потом говорила: «На практике в госпиталях обливала слезами тяжелораненых и понимала, что пользы от меня никакой». Тогда она стала выступать, не жалея себя, – Юдина играла на радио по ночам. Очень хорошо помню, это были не записи, а прямые эфиры с часа ночи до четырех утра. Почему так? Потому что транслировали ее игру в Лондон, Париж. Нужно было показать,
