9. Нобелевская премия
Одиннадцать лет труда принесли богатый урожай, но усилия оказались слишком чрезмерными, напряжение слишком изнурительным. К своему пятидесятилетию Рабиндранат пришел с больным телом и усталой душой. Дважды в прежние времена поездки на Запад помогали ему собраться с силами и вдохновляли на новые свершения. И теперь, вновь оказавшись на перепутье, поэт с надеждой глядел на Запад. Он никогда не был антизападником, даже тогда, когда стоял во главе патриотического движения. Ценности западной культуры не меньше воодушевляли его, чем великое наследие родной страны.
Итак, в начале 1912 года он стал готовиться к третьему путешествию в Европу. На этот раз он собирался отправиться не на прогулку, а в паломничество. Он мечтал встретиться с выдающимися людьми западного мира, чьи идеи так привлекали его.
Тем временем бенгальская интеллигенция решила искупить свое давнее небрежение к великому поэту и роскошно отметить его юбилей. 28 января 1912 года Бенгальская академия литературы устроила большой прием в Городском зале Калькутты. Известный калькуттский журнал "Модерн ревью" описал его как "невиданное торжество — впервые в истории Индии такая честь оказана писателю". Поэта глубоко взволновали эти знаки внимания. Но вслед за ними последовал громкий скандал, когда многие родители и опекуны забрали своих подопечных из Шантиникетона. Секретным циркуляром, выпущенным британской администрацией (от имени правительства Восточной Бенгалии и Ассама), школа в Шантиникетоне объявлялась "совершенно неподходящей для обучения сыновей государственных служащих".
Тагор намеревался отплыть из Калькутты 19 марта, но внезапно заболел в ночь перед отбытием, и доктора запретили ему до полного излечения отправляться в путешествие. Багаж его, уже погруженный на корабль, пришлось возвращать назад из Мадраса. Поэт, расстроенный неожиданной отсрочкой, для восстановления сил отправился в Шилайду, на берега любимой Падмы. Там он впервые попытался перевести некоторые из своих песен на английский язык. Они-то и составили впоследствии его сборник "Гитанджали". Вот как сам поэт рассказал об этом в письме своей племяннице Индире Деби от 6 мая 1913 года.
"Ты упоминала об английском переводе "Гитанджали". Я до сих пор не могу понять, почему он пользуется таким успехом. Ведь я совсем не могу писать по-английски — это так очевидно, что я никогда даже не стыдился в этом признаться. Если кто-нибудь посылал мне по-английски приглашение на чашку чая, я не смел ответить на него. Может быть, ты решишь, что хоть теперь я думаю по-другому. Ни в коем случае. То, что я решился писать по-английски, кажется мне следствием болезни. В день, когда я должен был подняться на борт корабля, а упал в обморок из-за неистовых предотъездных хлопот, и путешествие пришлось отложить. Тогда я отправился в Шилаиду, чтобы отдохнуть. Но если мозг не занят работой, я чувствую себя скованным и слабым. Итак, единственным способом успокоиться было заняться какой-нибудь легкой работой.
Это был месяц чойтро (март — апрель), когда воздух напоен ароматом цветов манго и все часы дня заполнены безумным щебетом птиц. Когда ребенок полон сил, он не думает о своей матери. И лишь когда устанет, он хочет приютиться у нее на коленях. Таково было и мое состояние. Со всеми своими хворостями и заботами я словно устроился на коленях чойтры, не упуская ни частицы ее света, ее воздуха, ее ароматов и песен. В таком состоянии нельзя оставаться в праздности. Мое обыкновение исстари — отвечать, словно флейта, на каждое дуновение своей музыкой. Но у меня не было сил сесть и писать что-то новое. Итак, я взял стихотворения из "Гитанджали" и занялся тем, что стал переводить их одно за другим. И поверь, я взялся за это только потому, что появилось желание вновь пережить посредством другого языка чувства и ощущения, породившие в моей душе такой радостный праздник в давно минувшие дни.
Страницы маленькой тетрадки постепенно заполнялись, и она покоилась в моем кармане, когда я вступил на борт корабля. Я держал ее при себе, рассчитывая, что, когда в открытом море меня будет мучить качка, я смогу устроиться в кресле на палубе и заняться переводом, чтобы успокоиться и скоротать время. Так и случилось. От первой тетради я перешел ко второй. Ротенстайн[69] уже имел представление о моей репутации поэта, наслушавшись кое-кого из индийских друзей. Поэтому, когда он как-то высказал желание почитать мои стихи, я вручил ему эту рукопись, хотя и не без боязни. Он передал ее Йитсу.[70] Что произошло далее, ты знаешь. Из этого моего объяснения ты поймешь, что я не отвечаю за случившееся, все произошло по воле обстоятельств".
Подлинная история создания английского перевода "Гитанджали" нуждается лишь в одном уточнении. В период выздоровления он написал несколько песен, которые были впоследствии опубликованы под названием "Гитималло" ("Гирлянда песен"). Семнадцать из них включены в английский сборник "Гитанджали". В некоторых из этих песен выражено разочарование поэта по поводу его несостоявшегося путешествия: "Я сижу, устремив свой взор вдаль. Над моей головой стая лебедей летит к своему странному дому в далекой земле. Я сижу на берегу, коротая часы, ожидая парома, который все не показывается… Над домом на Западе застыл в мечтах полумесяц, и в моей душе я слышу зов флейты, доносящийся издалека".
Но наконец Рабиндранат почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы предпринять морское путешествие. Проведя несколько дней в Шантиникетоне, 27 мая 1912 года, он отплыл из Бомбея в Лондон в сопровождении своего сына Ротхиндроната и его жены, Протимы. К счастью, путешествие проходило спокойно и у поэта оказалось достаточно досуга, чтобы продолжить переводы песен "Гитанджали".
В Лондоне они остановились в отеле "Блумсбери". Мелкое происшествие, описанное сыном поэта, могло бы повлиять на ход событий, Ротхиндронат нес портфель своего отца, в котором среди других бумаг находилась рукопись с английским переводом "Гитанджали". Вовремя поездки в метро от вокзала Черинг-Кросс к Блумсбери он оставил портфель в вагоне и вспомнил о потере только на следующее утро, когда отец попросил что-то из бумаг. К счастью, портфель нашелся в бюро забытых вещей.
Своей европейской известностью Тагор во многом обязан английскому художнику сэру Уильяму Ротенстайну. Ротенстайн посетил Индию в 1910 году и во время пребывания в Калькутте познакомился с братьями-художниками Обониндронатом и Гогонендронатом. Он уже был наслышан о них в Бенаресе от сэра Джона Вудроффа и сэра Гарри Стефена. Тот факт, что ни единый из этих Двух выдающихся англичан, которые хорошо знали Индию, не упоминал о Рабиндранате, показывает, как мало был поэт известен в своей стране вне узкого литературного круга Бенгалии. "Каждый раз, когда я приходил в Джорашанко, — пишет Ротенстайн, — их дядя привлекал меня своей удивительно красивой фигурой. Он был одет в дхоти и чадор и молча сидел, пока мы болтали. Он мне сразу понравился, и я спросил, не мог бы я сделать его портрет, потому что ощутил в нем внутреннее обаяние, так же как и внешнюю красоту, которую я попытался запечатлеть в карандашном рисунке. Никто даже и не намекнул, что дядюшка этот — один из самых замечательных людей своего времени".
Несколько позже, после возвращения в Лондон, Ротенстайн прочитал на страницах "Модерн ревыо" английский перевод одного из рассказов Тагора, который произвел на него большое впечатление. Он обратился к своим друзьям в Калькутту с вопросом, нельзя ли получить другие произведения Тагора. В ответ он получил несколько переводов стихотворений, сделанных Оджитом Чокроборти, коллегой Тагора по школе в Шантиникетоне. "Стихотворения, проникнутые духом мистицизма, показались мне еще более замечательными, чем рассказ, хотя переводы были очень приблизительны. В это время я познакомился с одним из членов семейства Куч Бехар, Промотто Лолл Сеном, благочестивым человеком, брахманом. Он привел в наш дом доктора Браджендроната Сила, который тогда находился в Лондоне. Это был философ блестящего ума и детски-непосредственный в обращении. Оба они написали Тагору, уговаривая его приехать в Лондон. Они писали, что в нашем доме, как и везде, он найдет людей, относящихся к нему с симпатией".
Итак, приехав в Лондон, где Тагор вряд ли кого-нибудь знал, он первым делом обратился к Ротенстайну. Зная интерес художника к его поэзии, он дал ему свою тетрадь с переводами. "В тот же вечер я прочел эти стихи, — пишет Ротенстайн. — Это была поэзия совершенно необычная, она показалась мне сродни творениям великих мистиков. Эндрью Брэдли, которому я их показал, согласился: "Похоже, что наконец-то среди нас снова появился великий поэт". Я обратился к Йитсу, который поначалу мне не ответил. Но я снова ему написал, он просил меня послать ему стихи, а когда их прочел, то его энтузиазм был не меньшим, чем мой. Он приехал в Лондон и прошелся карандашом по тексту стихов, предлагая некоторые поправки, но оставив оригинал почтя без изменений". Свои чувства по поводу этих стихотворений Йитс выразил в замечательном предисловии к первому изданию "Гитанджали", опубликованному Лондонским индийским обществом. "Я носил с собою тетрадь с этими переводами на протяжении многих дней, — писал он, — перечитывая их в вагонах поездов, на крыше омнибуса, в ресторане, и я часто должен был захлопывать ее, чтобы кто-нибудь посторонний не увидел, насколько я растроган. Эти стихотворения, которые в оригинале, как говорят мне мои индийские друзья, полны тонкостей ритма, непереводимых оттенков цвета, метрической изощренности, показывают мир, о котором я мечтал всю свою жизнь. Это плод величайшей культуры, и все же они кажутся выросшими из обычной почвы — как трава или тростник".
