- Нет, - очень серьезно ответил Пантин. - Это фокус. К сожалению не долгий. Но, по крайней мере, сегодня поспишь мирно.
- А его повторить можно… будет? - голос Елены дрогнул, выдав отчаянную надежду.
- Да. Однако не скоро, - казалось, Пантину по-настоящему грустно из-за этого.
- Ты можешь научить меня волшебству?
- Нет. Тебя нельзя обучить магическим практикам.
- Но почему?
- Не дано, - сказал, как отрезал Пантин, однако затем смилостивился и уточнил. - Магии в мире осталось очень мало. Обучиться волшбе могут лишь люди одаренные по рождению, предрасположенные к сему искусству. Ты к ним не относишься. Все равно, что учить живописи слепца.
Ох, знал бы ты… подумала Елена, однако решила пока не делиться кое-какими подробностями своей жизни в Ойкумене. Успеется.
- Хорошо… А сколько вас таких? - продолжила она.
- Очень мало. Когда-то было больше.
- Что случилось?
Пантин вздохнул, посмотрел в мутное небо с редкими облачками, которые темнели как чернильные кляксы. То ли он ждал от лекарки большего, то ли просто впал в меланхолию.
- Насколько я понимаю, ты уже познакомилась… с ней?
- Она пыталась меня убить. Один раз точно. Насчет второго не уверена, но думаю, тоже была она. Со мной не справилась, но убила… близких мне людей. Они умерли плохо.
- И ты хочешь отомстить?
- Я хочу выжить. Боюсь, третьей встречи мне не пережить. И да, отомстить. А еще узнать, кто за всем прячется. Ее кто-то направляет, она обмолвилась насчет того, что ей, в конце концов, позволят сделать со мной что-то особенное.
Беседа развивалась как-то сумбурно, но и обстановка располагала. Мысли путались и перескакивали с одного на другое.
- Если вы можете… такое, зачем вам клинки? - спросила она. - Зачем колдуну драться мечом?
- Многие задавались этим вопросом, - Пантин пригладил бородку. - Многие… Ответ на самом деле непрост. Для этого надо понимать, что такое магия и как она действует… точнее действовала. Это долгий рассказ, поэтому я скажу так. Волшебник способен на многое… был. Однако не всегда, не везде. Случалось так, что нужно поработать и клинком. Поэтому находились те, кто стремился овладеть обоими искусствами.
- Черте… мой наставник говорил, что это тяжело, и адептов поражало безумие.
- Он был прав. Овладеть в равной степени мастерством клинка и волшебством невероятно сложно. Для этого требовалась умственная дисциплина, как у святого подвижника. Десятилетия истязающих упражнений. И, как бы это сказать…договор с силами, что неизмеримо выше человека.
«Продать душу сатане» - крутилось в голове у Елены, но женщина промолчала, обратившись в слух.
- Если этим пренебречь, душа человека… искажается. Его поражает безумие, однако не такое, как у обычных несчастных, которых сажают на цепи в лечебницах. Оно больше похоже на тьму, которая травит рассудок по капле. Пробуждает самое темное, самое ничтожное и нелюдское, что скрыто на дне разума. И если помрачение коснулось человека, обратить его вспять невозможно.
- Та… женщина… - Елена дернула головой, зябко поежилась, вспоминая дьявольский огонь в глазах черной ведьмы. - Она казалось безумной, но действовала здраво.
- Развитие этой беды можно задержать. Можно даже обратить его на пользу себе. Но средства… скажу так, лекарство под стать недугу, а может и похуже.
- А…
Пантин жестом остановил ее.
- Этого достаточно. Если ты имеешь хоть каплю разума, то поймешь, о чем я. Если нет, то слова тем более лишены смысла. Ты будешь слушать дальше?
- Да!
- Когда прежний мир закончился, искусство соединения несовместимого было утеряно. Всех, кто с той поры старался идти двумя путями сразу, ждал один конец. И очень быстрый. Кроме нее.
- Она сумела… найти то лекарство, что страшнее хвори?
- Именно так. Со временем тьма поглотит без остатка и ее душу. Но это случится не сегодня. не завтра и не через год. Так что идея подготовиться к встрече, я бы сказал, довольно разумна.
Тут Елене в голову пришла мысль, от которой она вздрогнула, уже не первый раз в этот день.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Но это значит, что ты… вы…
Она осеклась.
- Да. Я видел гибель прежнего мира, - спокойно и без всякой рисовки подтвердил Пантин.
- Сколько же тебе лет, - пробормотала женщина, пытаясь высчитать в уме. Катаклизм случился то ли четыре, то ли пять столетий назад, да и к его началу воин-маг вряд ли был юнцом. То есть этому приятному в общении, умному и благообразному дядьке, что идет по левую руку, исполнилось не меньше полутысячи лет… Десять обычных жизней, скорее больше. Охренеть и не встать, как сказал бы Дед.
- Много, - усмехнулся в усы Пантин. - Больше, чем хотелось бы.
- Так, - Елена потерла виски, приводя в порядок мысли. - С чего мы начали… Ага! Так ты знаешь, кто я?
- Я уже сказал, знаю, - терпеливо повторил Пантин.
- И… кто? Я… избранная?
Елена осеклась, осознав, насколько глупо это прозвучало. Штамп из штампов, клише из клише, голливуд в своих наихудших проявлениях.
- Быть может, - пожал плечами Пантин.
Они остановились и теперь говорили, стоя лицом друг к другу. Огонек лагерного костра плясал желтым чертиком, вокруг двигались тени спутников, казавшиеся привидениями.
- Не понимаю.
- Я знаю, кем ты была. Но я не знаю, кем станешь. Точнее я вижу разные пути, ни один из них не предопределен. Парадокс Штайна… хотя ты все равно не знаешь, что это значит.
- А ты можешь говорить яснее?
- И я бы на твоем месте молился, умоляя всех богов избавить от удела избранной, если ему все-таки суждено тебя настигнуть - сказал Пантин, игнорируя просьбу.
- Почему?
- Елена, Хель, Люнна, Тейна…
Женщина вздрогнула - Пантин знал второе имя, которое в Ойкумене было неизвестно. Откуда?! На мгновение лекарке показалось, что собеседник едва не назвал пятое, но пятисотлетний человек сдержался и продолжил, как ни в чем не бывало:
- Тот, кто имеет столько личин, должен быть в достаточной степени умен, чтобы знать ответ. И ты его знаешь, но боишься назвать самой себе. Что ж, если ты настолько слаба, я могу сказать за тебя…
- Нет! - вырвалось у Елены.
- Правда? - изогнул белесую бровь Пантин и неспешно двинулся обратно, в сторону лагеря, Елена поневоле шагнула за ним.
- Правда, - опустила голову молодая женщина.
- Так скажи мне.
Елена молчала.
- Скажи, - Пантин не повысил голос, но как хлыстом ударил. Резко, требовательно, больно.
- Потому что избранность, это не приключения и не пироги с яблоками, - глухо вымолвила Елена, не поднимая голову. - Это моя… подруга, которая была убита, когда защищала меня. Это женщина и девочка…
Она всхлипнула, чувствуя себя на приеме у психиатра, который выворачивал душу наизнанку, поднимая к поверхности воспоминания, ранившие, как зазубренные стрелы.
- Это моя сломанная рука, тряпки вместо прокладок… хотя ты все равно не знаешь, что это значит. Это страх. Ежедневный страх, что она найдет, настигнет меня.
Елена хлюпнула носом, быстро вытерла рукавом глаза в тщетной надежде, что, может быть, старик не видел ее слез. Выпрямилась в жалкой попытке сохранить достоинство, по крайней мере самой женщине казалось. что выглядит это жалко.
- Я не знаю, что меня пугает больше. То, что в следующий раз никто не защитит или, что снова кто-то встанет между нами. Опять…
- Понимаю.
Елена искоса глянула на воина, ожидая насмешку, но Пантин по-прежнему сохранял абсолютную серьезность.
- Что ж, сумбурный разговор у нас получился, - подвел он итог. - Но интересный, этого не отнять.
- Ты не скажешь, кто я на самом деле? - без особой надежды уточнила Елена.
- Нет. Это преждевременно.
- А может быть, самое время?
- Нет… Хель. Пожалуй, я буду называть тебя, как и остальные. Звучит, конечно, претенциозно, однако не хуже любого другого имени, - Пантин снова взглянул на небо. - Этого тебе знать не нужно.
Елена ощутила приступ ярости. Сколько дней и ночей, сколько… да уже не месяцев, а настоящих лет она гадала, почему здесь. Была это космическая случайность или некая предопределенность, что вообще все значит, какой в происходящем смысл!? И вот старый хрен шагает рядом, явно знает, что к чему, но молчит! И нет никакой силы, чтобы хоть как-то заставить его раскрыть тайну. Елена стиснула кулаки и зубы, понимая, что сейчас не тот момент для демонстрации норова. Обычного мужчину лекарка могла бы даже побить, воспользовавшись наукой Чертежника, но если этот мутноглазый черт выучил Раньяна и хоть немного равен красноглазой твари, то в его сторону лучше и мизинец не обращать. Чувство бессилия обжигало, словно крутой кипяток.
