ему уже остановиться и приготовиться. Он так и сделал — остановился и сошел с дорожки, встал за деревом, затаился и принялся ждать.
Ждать пришлось совсем недолго — вскоре вдалеке послышался цокот копыт. Это опять был четверик, запряженный в карету. Иван еще прислушался, убедился, что это уже не Никита Иванович, а кто-то другой, и на всякий случай положил руку на шпагу. Время было еще очень раннее, солнце стояло низко, в парке было много тени. Цокот приближался. Цокотали очень быстро, значит, они очень спешат, подумал Иван, и это в такую пору! И резко выступил вперед, встал посреди дороги, одну руку оставил на шпаге, а вторую поднял вверх. Из-за поворота выскочили кони, они были все в пене, карету мотало нещадно. Иван стоял не шевелясь.
— Эй! — закричали оттуда. — Поберегись! Зашибу!
Но Иван и не думал беречься — стоял себе столбом. И тот, который сидел там на козлах, вскочил и рванул вожжи на себя. И осадил коней уже перед самым Иваном. Кони храпели и мотали головами, били копытами землю. А тот, который был на козлах, а судя по мундиру, это был офицер-преображенец, — он сверху молча смотрел на Ивана. И еще двое таких же офицеров-преображенцев, которые соскочили с запяток, теперь стояли по обеим сторонам кареты. Иван громко спросил:
— Кто вы такие, господа? Кого вам здесь надо?
Но они молчали. Зато тут же открылась дверца, и из кареты вышел еще один преображенец, тоже офицер, дерзко посмотрел на Ивана и так же дерзко ответил:
— Как кого? Кто здесь содержится, того и надо!
Вид у этого, уже четвертого из офицеров, был весьма запоминающийся: он был очень толстый и высокий, и еще со шрамом поперек щеки. Он подошел еще ближе к Ивану, посмотрел ему прямо в глаза и спросил:
— А ты что здесь делаешь, ротмистр?
— Гуляю, — сердито ответил Иван. — И птичек слушаю. А что? — и руку со шпаги не убрал.
— Гуляешь! — сказал толстый офицер. — Тебе, брат, хорошо. А вот у нас беда. У нас заговор! Капитан Пассек. Слыхал про такого?
— Слыхал, — сказал Иван.
— Что слыхал?
— Что замышлял на государя. И его вчера арестовали. А второй, который с ним, его нашли?
— Бредихина? — спросил офицер. И тут же сам ответил: — И его вчера тоже. Теперь они оба сидят под караулом, так что там теперь полный порядок. А что у вас здесь? Эта у вас?
Иван молчал.
— Ну, эта! — сказал офицер. — Поднадзорная твоя. Не баламутила?
Иван пожал плечами.
— Э! — весело воскликнул офицер. — Да ты это что? Веди к ней, давай! Нам некогда! — Тут он подступил совсем близко и почти шепотом сказал: — Мы к десяти в Казанском должны быть! А пока она оденется, пока мы ее довезем. Давай, я говорю, веди!
Иван подумал, развернулся и повел. Они шли только двое, а те все остались возле кареты.
— Ты, брат, не злись, — говорил офицер, идя рядом с Иваном. — День же сегодня сам видишь какой. Да у нас так всегда! Завидую я вам, армейским. А тут при этих всегда черт-те что! Ночью подняли, говорят: скорей, скорей! Государь велел, чтобы к десяти все было готово. Это чтобы за ней съездили, ее оповестили, ее, если что, в охапку и забрали, потому что там, в Казанском, будут же не только все наши, но и все послы, вся Европа, поэтому надо, чтобы все видели, что государь и государыня живут как голубки, только и знают, что любятся, и вот он собрался на войну, а она его провожает и плачет… Эх! — сердито сказал офицер. — Мне это вот где сидит! — и он резанул себя ребром ладони по горлу. После повернулся к Ивану, добавил: — Алексеем меня звать. Фамилия Орлов. Преображенского полка поручик.
— Иван, — сказал Иван. — Заруба-Кмитский. Ротмистр из корпуса Румянцева.
— А! — радостно сказал Орлов. — Румянцев! Мой брат там служил. И при Цорндорфе трижды был ранен. После его сюда перевели.
— Как зовут брата?
— Григорий.
— Не слышал.
Больше они ничего один другому не сказали, молча шли и вышли ко дворцу. На крыльце стоял уже Прищепко. Прищепко им откозырял и доложил, что все в порядке. Они вошли во дворец.
Во дворце, в Парадной зале, было пусто, и все двери опять были плотно закрыты. Орлов посмотрел на Ивана. Иван очень нехотя сказал, какая дверь к царице. И тут же быстро добавил, что она не примет, что лучше сразу во вторую дверь, к Шарогородской. А царица, повторил Иван, не примет.
— Примет! — сказал Орлов нарочито громким голосом. И еще добавил: — С превеликим удовольствием. Потому что куда ей деваться!
После чего он подошел к царицыной двери и громко в нее постучал. Ему не ответили. Тогда он постучал еще, и это еще громче, а после толкнул дверь, вошел туда, дверь за ним сразу закрылась, стало тихо…
А потом оттуда послышались довольно-таки громкие голоса. По большей части говорил Орлов, а отвечали ему редко и немногословно. Потом там стало совсем тихо, но Орлов пока не выходил. Иван стоял посреди залы, на душе у него было гадко. Потому что как-то очень странно получается, думал Иван, почему приехали какие-то поручики, а не сам царь или хотя кто-нибудь из его флигель-адъютантов? А то эти поручики! Ну и что, что они гвардия? И надо было: где бумага? Без бумаги не отдам! И ни в какую! Потому что а вдруг это заговор? Ну, заговор не заговор, тут же подумал Иван, потому что был бы заговор, тогда они за ним пошли бы все четверо и там, сразу в кустах, его и закололи бы. Втроем на одного, исподтишка, очень удобно! А так же нет, пошел только один. И не кидался, хоть Иван и ждал, даже почти надеялся… А без флигель-адъютантов потому, что у них здесь так всегда, как говорит Семен — желтый дом какой-то, а не служба! И еще вспомнил тут же: янычары! Всех развести, потом опять переженить. Порядки! Подумав так, Иван опять прислушался. Теперь опять было слышно, как за дверью говорит Орлов. Потом послышались его шаги, потом он вышел и сказал Ивану:
— Вот видишь, приняла. И уже наполовину собралась. Скоро поедем.
После чего Орлов прошел на середину залы, остановился там и принялся утирать руки, потому что, это было явно видно, очень волновался. Но скоро успокоился и глянул на Ивана, весело подмигнул ему и теперь сказал уже такое:
— Вот тебе и царское достоинство! А будет велено — и
