Капитан сделал шаг в глубь кузова. Он держал в поле зрения всех. Ничего странного — он не сосредотачивал, не фокусировал взгляд ни на ком и ни на чем, он ловил движение.
Резкий взмах рукой справа — и в этот силуэт уходит револьверная пуля. Еще два раза подряд говорит его наган, вздрагивает в руке эта верная машинка и пресекает копошение на полу в дальнем правом углу.
Просигналил счетчик в мозгу, перебрасывающий невидимых костяшках количество истраченных патронов, и опустошенный револьвер летит на пол. «Вальтер» из левой руки перекладывается в правую. Но когда обе руки смыкаются на нем, раздается выстрел с полу из дальнего левого угла. Тело реагирует на вспышку, сжатый двумя руками пистолет дает ответ в два выстрела…
Кажется, в него не попали, не мог же он не почувствовать?
В магазине этого вальтера остаются еще два патрона. Пока левая рука извлекает из кармана второй пистоль-полицае, последние две пули уходят в переодетых красноармейцев.
Капитан и сам не заметил, что шел вперед. Что ноги его двигались и сейчас он стоит уже посреди кузова, снова двумя руками сжимая последний пистолет с оставшимися в нем пятью патронами. Стоит, открытый со всех сторон, но позади нет живых… А впереди и сбоку?
Глаза ест пороховой дым, сердце стучит как паровой молот. Но нет движения вокруг. Нет! Если не считать неопасных пока шевелений раненых и тех, кто получил травму еще при аварии грузовика.
Капитан отходит в бок, наклоняется, чтобы поднять пистолет, оброненный одним из убитых им ряженых красноармейцев…
Он даже не увидел, а услышал движение. Понимая, что проигрывает, рухнул на пол — и пуля, предназначавшаяся ему, прошила сперва воздух, затем брезент и вылетела на львовскую улицу.
Извернувшись на полу, капитан выстрелил абы куда, лишь бы напугать… А потом увидел стрелявшего. Тот зажимал окровавленный глаз и опирался локтем о лавку. Пистолет свой тот уже уронил. Видимо, оставшихся сил ему хватило лишь на последний выстрел. Капитан тоже больше стрелять не стал.
Ему надо собирать оружие. Пока еще один такой раненый не найдет в себе силы. Словом, есть чем заняться капитану Шепелеву, пока не приедут силы правопорядка, выяснить отношения с которыми будет ничуть не легче, чем с оуновцами.
Подобранное оружие он освобождал от магазинов, делал контрольный щелчок и бросал на лавку.
Шепелев вдруг почувствовал, что его трясет. И с этим ничего нельзя было поделать. Накрыло его задним числом, и накрыло качественно.
— Да успокойся ты!
Это капитан адресовал не самому себе. Один из раненых в ногу боевиков бросился на капитана, однако споткнулся, упал, вновь поднялся и заковылял дальше. На лице оуновца читалась решимость или погибнуть, или задавить голыми руками эту русскую гниду. Капитану не хотелось допускать ни того, ни другого. Поэтому он использовал рукоятку пистолета уже не по прямому назначению, а в качестве кастета. Ведь и поспрашивать кого-то потом будет необходимо, есть о чем.
Громыхнули доски заднего борта. Капитан услышал, как кто-то забирается в кузов.
— Вам помочь? — На борт легли пальцы, а из-за края брезента высунулась кудлатая голова.
Кто это? Откуда взялся? Но очень кстати.
— Да, помочь! Срочно! — И не давая неожиданному человеку вглядеться и испугаться, сразу назвал ключевое слово. — Звоните в НКВД. В НКВД! Понятно? Срочно. В НКВД. Сразу скажете одно слово — «Кобзарь». Потом назовете адрес, где мы сейчас. «Кобзарь». Понятно? Повторите слово?
— Да запомнил я! Не дурной! — И голова скрылась. Пацан какой-то. Это хорошо, они шустрые.
Интересно, а куда ж они все-таки ехали, подумал капитан. Удастся мне, наконец, узнать, что я предотвратил, или нет?..
…А в одном из зданий на площади Рынок продолжалось заседание, посвященное выборам представителей львовской интеллигенции, которые должны отправиться в Москву обсуждать, как им обещали, с самим товарищем Сталиным вопрос о предоставлении Галиции особого статуса. Председательствовал властитель умов Кост-Левицкий. Он с благосклонностью патриарха взирал с председательского кресла и с вершины своего возраста, отсчитывающего девятый десяток, на старания молодых. А молодые старались понравиться, быть замеченными, приглашенными, приобщенными, приближенными.
Сейчас выступал сорокалетний историк, автор незаконченного многотомного труда «История государства украинского». Он был в вышитой национальной сорочке с приколотым к ней значком с изображением Сталина. Лояльность к власти и незабвение корней — вот что он показывает всем и о чем говорит с трибуны.
— …И Львов будет считаться столицей. Пусть столицей Галиции. Дело в статусе. Не может великий город Львов зваться просто городом, не заслужил он этого. Только имея статус столицы автономии, он сможет продолжать высоко держать знамя культуры, продолжать объединять умы, таланты, питать их, вдохновлять!
Так закончил свое выступление живой представитель львовской интеллигенции. Ему аплодировали собравшиеся: в зале и в президиуме.
Тоже живые…
Глава восьмая
Старые счеты
Следователь Великохатько, чьему попечению доверили товарища Шепелева, старался изо всех сил. Он заварил герою чаек, сбегал куда-то и вернулся с творожной ватрушкой. Впрочем, от предложенной половины Великохатько не отказался и сейчас уминал ее на пару с капитаном.
— Хорошо, что наши вовремя успели, — Великохатько отхлебнул из кружки обжигающий чай. — Вместе с милицией подъехали. Чуть машины лбами не столкнулись. Для тех же слово «Кобзарь» смысла не имеет, а у нас, как только товарищ Берия лично позвонил руководству, всех оповестили, так мол и так, проводится такая-то операция. Тот побег был фиктивен, а человека по кличке «Жох» с такими-то приметами из розыска снять. Если кто представится «Кобзарем», то оказать всемерную поддержу и так далее. Как вы решились себя рассекретить, знали, что не успеют до них дойти сведения, да? Уже готовилось финальное представление, да?
Шепелев только кивал. Кивнул бы, что его Великохатько не спроси. Хоть спроси «а ты по национальности китаец?», и то бы кивнул. Не слушал капитан. И не из нелюбви к следователям, а потому что устал. И дул сейчас чай в кабинете, и жевал эту ватрушку вместо того, чтобы завалиться где-нибудь (даже на камеру согласен) спать, он по единственной причине — ждал звонка Берии. Капитан позвонил Меркулову, доложил обо всем и сказал, что ему необходимо переговорить лично с наркомом. Меркулов помолчал (обиженно, как показалось Шепелеву), потом буркнул: «Ладно, сообщу товарищу Берии, ждите. Может быть, и захочет вас выслушать». И теперь капитан Шепелев ожидал звонка наркома, окруженный заботой Великохатько. Или Великохатьки — как сказал бы украинец. А глаза слипались…
Товарищ Берия позвонил довольно скоро.
* * *
Капитан закончил телефонный рапорт товарищу Берии, доложил о случившемся.
— Хорошо поработали, товарищ Шепелев, — услышал капитан в телефонной трубке. — Я оказался прав. Операция по внедрению принесла успех. Значит, тогда вы сейчас…
В телефонном эфире замолчали, раздался громкий треск и шорох помех, потом все стихло и раздалось Бериевское «Алле, вы меня слышите?»
И тогда капитан Шепелев воспользовался паузой. И перешел к тому, к чему мог и не переходить. Никто его ни к чему не обязывал. Он мог спокойно дослушать Лаврентия Павловича, который, не иначе, приказал бы возвращаться в Москву и готовиться к отпуску (но скорее всего, краткосрочному). Дослушать бы капитану и ответить: «Есть!» Но некий черт, сидящий в нем, видать, с рождения, тот самый, что когда-то толкнул его на путь оперативного работника, не знал, похоже, покоя.
— Разрешите, товарищ Берия? — не дал капитан продолжить наркому.
— Что вы хотите, капитан? — в голосе наркома послышалось недовольство.
И капитан объяснил, чего он хочет. Операция может быть продолжена. Есть одна идея. Но ее осуществление возможно только при деятельном участии наркома внутренних дел. Если он… И капитан изложил, что именно требуется от наркома. На этом закончил и замолчал.
Шепелев думал, что ему ответят как-то так «Вы же понимаете, товарищ Шепелев, что это невыполнимо, а обещать вы можете, что хотите, хоть приезд во Львов самого товарища Сталина», или «Такой сложный вопрос за один день не решить, вы же должны понимать, я должен навести справки о степени виновности», или, наконец, «Как вам в голову пришло такое, и еще меня хотите подставить под удар, а если враги вывернут факт наизнанку и выставят меня врагом народа?»
Однако капитан услышал другое:
— Давайте попробуем. Если у вас получится, я подпишу приказ.
Шепелев аж опешил. Он не мог поверить, что Берия согласился так легко и быстро. Словно вопрос касался приглашения на ужин.
Но и на этом капитан разговор не закончил.
