уже ждет группа алых, чтобы помочь мне. Все такие храбрые и героические – после того как я сделала всю грязную работу.
Десять пар рук тянут веревку, пока наконец не удается с большими усилиями вытащить рыцаря с глубины на мелководье.
Мы склоняемся над ним, простертым в грязи. Оранжевые доспехи все измазаны и обуглились на животе – рыцаря подстрелили в воздухе. Он настоящий великан. В жизни не видела такую здоровенную скотину. Один его шлем размером почти с мой торс. Огромные металлические перчатки могут раздавить мою голову, как яйцо гадюки. Из дыр в металле толчками выливается вода. Я провожу по нему пальцами. Мне почему-то кажется, что он должен быть горячим. Но он холодный и слегка переливчатый.
– Вы только гляньте, какой здоровенный! – ахает кто-то.
– Должно быть, чертов черный.
– Нет, они носят белые перья.
– Он умер?
– Заряд попал в генератор, – говорит старик. Кажется, его зовут Алмор. Много лет назад он был забойщиком у Дельты. – Импульсный щит не работает, а значит, у него там нет кислорода. Он может задохнуться.
– Надо снять с него шлем, – говорю я.
– Кто-нибудь знает, как работает это дерьмо? – спрашивает женщина и тянет за шлем, но тот не сдвигается.
– Должен быть аварийный сброс или что-то вроде того, – говорит Алмор. Он ощупывает линию подбородка. – Вот.
Лицевая панель с шипением приоткрывается. Из шлема льется вода. Старик толкает лицевую панель назад, пока она не уходит внутрь, открывая лицо рыцаря. Он не черный, но кажется, будто высечен из гранита. Тяжелый подбородок, рыжая борода. Голова лысая и огромная. А по правой скуле тянется тонкий шрам. Нос у него разбит. Маленькие глаза обрамлены тонкими ресницами. Он золотой. Я никогда прежде не видела золотого. Никто из нас не видел.
– Он дышит? – Алмор озадачен.
Никто не делает и шага к рыцарю. Продолжают трусить. Я наклоняюсь и прикладываю ухо к его носу. И ровно в этот момент золотой содрогается от спазма. Я в ужасе отскакиваю. Его рвет водой. Пока он заходится в кашле, я оседаю в грязь. Сил никаких нет. У нас над головой небо рвется в клочья – все больше сверхзвуковых кораблей возникает в небе и спускается, чтобы спасти лагерь.
Теперь «Алая рука» отступит, но лагерь 121 уже горит.
14. Эфраим
Годовщина
В маленькой угловой кабинке полутемной задней комнаты два зашлакованных типа пьют из грязных стаканов, ссутулившись, как старые уродливые горгульи. Они поднимают головы, когда я возникаю перед ними из клубов неоново-зеленого дыма – по соседству двое механиков-алых курят какое-то демоническое зелье.
…К югу от центра Гипериона, в ста шестидесяти километрах от обсаженных кленами бульваров Променада, высятся бруталистские башни Атласского межпланетного порта. В АМП семь основных башен, и это поистине циклопические сооружения. За каждый стандартный земной год через залы порта проходит миллиард пассажиров. Но на каждого приземляющегося здесь нового олигарха или золотого из старинного семейства приходится великое множество космолетчиков, межпланетных иммигрантов и пассажиров. Все эти усталые путники жаждут посетить рестораны, казино, отели и бордели, прежде чем отправиться в рейс к конечному пункту их назначения на Луне, каким бы он ни был.
Это опухоль, которая не перестает расти. Вот почему портовый центр развлечений называется Громадой. За моей спиной через открытую дверь световая реклама и цифровая плоть высокого разрешения приманивают взгляд и как будто вытаскивают путешественников из трамваев или частных авиакаров. А затем швыряют их в шлюзы коммерции, чтобы перекачивать кровь и наличные в вены этого города в городе. Сюда приходят забыться, не думать о жизни. Но – венец иронии! – моя жизнь началась именно здесь.
Бар тогда выглядел иначе. Я два года как ушел из легиона и заявился в Громаду, чтобы прожечь несколько кредитов с пехотинцами из Пирея. Выпил пару раз, и тут какой-то идиот пролил стакан молока с приправами мне на загривок. Я развернулся, чтобы научить козла хорошим манерам, но мне хватило одного взгляда на глуповатое лицо и мешковатый костюм. Я так ржал, что даже не мог поднять кулак. Этот тип смотрел на меня круглыми виноватыми глазами, а на лице у него были молочные усы. Кто, блин, заказывает молоко в таком месте? Парень был молодым, скромным и два года как перебрался в легион из какого-то захолустья на Земле. Мы сидели и разговаривали в этой угловой кабинке, пока бар не закрыли. Остальное уже история.
Он был моим убежищем. Мой мальчик из маленького города, малыш с большим сердцем и широкой улыбкой. Лишь Юпитеру ведомо, что он нашел во мне…
– Прошу прощения, – говорю я типам в угловой кабинке.
Они разглядывают мой помятый костюм, гадая, не заблудился ли я.
– Чё надо? – спрашивает бурый. Судя по толстым бедрам – терранский выродок. Он щурит глинистые глаза.
– Я резервировал эту кабинку, гражданин, – поясняю я.
– Нету тут никакого бронирования. Отвали.
– Садись туда, – с кислой миной бурчит тип покрупнее, серый, – и закрой пасть, пока тебя не нашинковали. – Он указывает на ближайший пустой столик и поигрывает изогнутым ионным ножом длиной с мое предплечье. Активирует заряд, и нож мерцает синим.
– И кто будет шинковать – ты? – сухо интересуюсь я. – Судя по твоему виду, ты на ногах вряд ли удержишься.
Серый встает.
– Ну давай, сука. В Уайтхолде у меня была слякоть вроде тебя, – цедит он.
Оцениваю бугристые мускулы его рук. Пожалуй, он с легкостью может порвать на растопку такого противника, как я. Надо было просто пройти мимо.
– Уайтхолд? – презрительно фыркаю я. – Странно. Я думал, свинолюбов отправляют в Дипгрейв.
Второй тип тоже поднимается. В тусклом свете блестят ножи. Я отступаю, слишком поздно осознав, что по пьяни сболтнул лишнего.
Серый готов уже двинуться вперед и вскрыть меня тесаком, но тут он видит что-то у меня за спиной и останавливается как вкопанный. В баре воцаряется тишина. Сюда вошел кто-то ну очень особенный. А нечто особенное даже для здешней толпы может означать лишь одно.
Она все-таки пришла.
Я оборачиваюсь и вижу женщину-серую моего роста, но смахивающую на курносого боксера с габаритами бетонного строительного блока. Веснушки, потемневшие под суровым меркурианским солнцем, молот уродливого широкого носа. Волосы на висках выбриты, а на макушке вздымаются, как всплывающая белая акула. На женщине черная форма, и все люди в баре, от настороженного бармена до ошеломленной шлюхи, пялятся на красные шевроны с крылатым конем на рукавах ее куртки и на свисающий с левого плеча косматый волчий плащ. Легион Пегаса, батальон упырей. Личная гвардия Жнеца.
Женщина размашистым шагом направляется
