И язык немеет или щиплется. А тут, – она улыбнулась, – все вкусненько.
– Марька… – простонала я и рухнула в кресло. Коснулась пальцами виска, когда почувствовала, как голову сдавило.
– Да что вы заволновались, госпожа! Будь она отравлена, я бы сразу выплюнула!
Я ничего не ответила, только усерднее потерла висок.
– Ну, госпожа! Ну, полно…
Она замолчала, когда я на нее с укором посмотрела. Пристально, долго и тяжело, потому что стальные обручи на моем сердце стянулись сильнее.
Марька и я – очень похожи. Случалось, я ловила себя на мысли, что смотрю в собственное отражение, если бы мне выпала судьба не знатной девицы, а простолюдинки. И это сходство пугало, потому что оно было не только внешним. Иногда я узнавала себя в поступках Марьки, особенно когда она переполнялась решимости и делала то, что считала правильным. И эта ее решимость, граничащая с отчаянием, так походила на меня, из-за чего возникло подозрение: почему принц Рензел бывает со мной резким. Мне даже стало его чуточку жаль. Но только чуточку и на мгновение, потому что в отличие от Марьки я умею думать, а не просто делать. И если что-то делаю, то ради собственного выживания, а не с целью случайно угробить себя каким-нибудь ядом!
– Марька, – я тяжело вздохнула. – Еще раз так сделаешь, и я тебя уволю.
Она виновато потупилась, но ее губы дрогнули в полуулыбке. А у меня слезы на глаза навернулись, но я сдержала эмоции и не стала задавать вопрос: откуда Марька знает вкус яда. Потому что помнила, где папенька ее нашел, прежде чем привел к нам в дом.
Семья Адье не очень богата, поэтому и слуг папенька выбирал простых. Многие из них оказывались нечисты на руку – до Марьки я успела сменить четырех служанок и троих из них поймала за воровством – или отличались грубостью, хамством и невежеством. Одну вовсе выгнала с позором, когда нашла свое платье порезанным. А насолить она мне решила, потому что отругала ее за неаккуратность.
Марьку папенька привел в дом три года назад. Тогда она была худой, забитой, осунувшейся девушкой, и жизнью блестели только ее глаза. Как я потом выяснила, Марька была служанкой у барона Глишера‚ известного всем как самодур и скупердяй. Он так трясся за свое состояние, что обвинял всех в воровстве, избивал слуг и долго не решался на женитьбу, потому что женщины – меркантильные стервы. Он свято верил, что его будущая жена обязательно его отравит и отберет состояние. Но, как известно, из одинокого мужского брюха наследники не появляются, вот он и решился на женитьбу.
Жену он выбирал тщательно: чтобы не шибко красивая, не дерзкая, не бедная и не богатая, желательно бесхарактерная. И нашел какую-то страхолюдину – старую деву, вдову без детей, но с неплохим состоянием. Подумал, что раз у нее есть свое, то на его не позарится, но на всякий случай заставлял всех слуг проверять еду, которую ему приносили. Вдруг там яд.
Ирония, конечно. Но то, чего барон Глишер боялся, то с ним и случилось. Поначалу семейный доктор заключил: смерть наступила от колик. Но от больного живота глаза кровью не наливаются, и как бы новоиспеченная вдова не уверяла, что это от страданий: бессонных ночей да болей, перенесенных мужем перед смертью, никто ей не поверил. За убийство ее приговорили к пожизненному заключению, а слуги отправились искать нового хозяина.
Вот так Марька попала к нам. Почти задаром, потому что тогда она больше напоминала скелет, нежели бойкую девицу. И никто не хотел ее нанимать из-за немощного вида. Я же три года назад тоже страдала худобой, благодаря Ведьме-Ярле, потому что, по ее мнению, леди должна быть стройной, точно тростинка. Хочу заметить, над Линни – своей дочерью – она так не издевалась. Поэтому даже тогда мы с Марькой мало отличались, а с годами сходство становилось только заметнее.
Служанка и госпожа – так интересно сложила наши судьбы Богиня, а ведь могла пощадить Марьку и сделать ее моей сестрой. Наверное, поэтому я позволяю Марьке больше, чем другим слугам. И, наверное, поэтому Марька так мне предана, что готова отдать за меня жизнь. Даже яда не побоялась хлебнуть.
– Марька, – позвала я служанку, и та с готовностью подняла взгляд. – У меня для тебя новое задание. И обещай постараться.
– Да, госпожа! Обещаю! – не задумываясь, выпалила она, а я усмехнулась.
Даже не поинтересовалась, что я от нее хочу. На все согласная. Самозабвенная вера и преданность… От этого стало немного жутко.
– Ты сблизишься с Ниссой.
Служанка поморщилась и с неприязнью произнесла:
– Хотите, чтобы я с ней подружилась?
– Я уже говорила, что дружить или нет – это ты решишь сама. Мне нужно, чтобы ты понаблюдала за Ниссой, и для этого тебе придется с ней общаться, а не избегать. Поняла?
Она поджала губы и насупилась.
– Поняла, Марька? – потребовала я жестче, и она вымученно простонала:
– Да-а-а, госпожа, – а ее плечи беспомощно опустились. – Как прикажете.
– Вот, умница, – похвалила я и улыбнулась. – А теперь иди на кухню, пока тебя не спохватились. Но сначала! – остановила озадаченную Марьку, когда она уже отвернулась к двери. – Подними ложку и тщательно ее помой. Очень тщательно, Марька. Так, чтобы за обедом я даже не вспомнила о том, что она побывала на полу. Поняла?
– Да, госпожа! – с большим энтузиазмом откликнулась служанка и кинулась исполнять мой приказ.
А я задумчиво посмотрела в окошко, где за окном ярко светило солнце и тихо произнесла:
– Невесты в ладонях Богини… Интересно. Что это значит?
Глава 20
Нисса выполнила все, как я просила. Спустя два часа слуги натаскали воду, и к ужину я была не только чистой, но и полной сил после растирания маслами. Между прочим, с тонким ароматом сирени! И тут я не стала уточнять, правда ли этот запах нравится принцу или принесли то, что было.
А еще Нисса очень постаралась, чтобы выглядела я на ужине замечательно. Соорудила мне сложную прическу из косичек, скрепила их на затылке заколкой с самоцветами, а из нарядов выбрала воздушное темно-синее платье, расшитое мелким серебристым узором. Поэтому, когда в дверь постучали, я с полной уверенностью ее открыла и застыла.
Там стоял Рензел. Увидев меня, он под впечатлением протянул: «Хм-м-м». Надо сказать, я тоже удивилась. Мало того, что Рензел вдруг сам решил сопроводить меня до столовой, так его выбор наряда тоже пал на синий цвет, только гораздо темнее моего платья – ближе к черному.
– Вы очаровательны, леди Цессара, – изучил меня принц внимательным взглядом льдисто-голубых
