Накануне он своей властью, повинуясь некоему сиюминутному порыву, отстранил маршала Будённого от командования Резервным фронтом, объединил его в один Западный и назначил командующим генерала армии Жукова…
— Вы сказали — катастрофу? — запоздало — адъютант читал уже о потерях наших войск за сутки — спросил Верховный.
Опытный, знающий нрав хозяина слуга сориентировался мгновенно.
— Так точно, товарищ Сталин, катастрофу. Ввиду метеоусловий фронтовая истребительная авиация не взлетала, противовоздушная оборона в этом районе малоэффективна из-за большой высоты полёта…
— А кто установил, что была катастрофа?
— Это соображения начальника штаба триста двенадцатой стрелковой дивизии майора Хитрова. Им подписано донесение.
— Пришлите мне этого начальника штаба, — выслушав доклад, попросил Верховный. — Сегодня к пятнадцати часам и с материалами по обстоятельствам катастрофы фашистских стервятников.
Даже искушённый адъютант не ожидал такого оборота.
— Триста двенадцатая дивизия под Можайском, беспрерывные бои… Чтобы отыскать майора, потребуются сутки, не меньше. Быстрее будет, если к месту падения самолётов выслать специальную команду НКВД…
— Хорошо, — согласился Верховный. — Я жду товарища Хитрова к шестнадцати часам.
Адъютант все понял и удалился.
Пока он рвал постромки, исполняя практически невыполнимое задание, Верховный между делом задавал один и тот же вопрос всем, кто в тот день оказывался перед хозяйскими очами.
— А скажите мне, товарищ (имярек), отчего терпят катастрофу и падают вражеские самолёты?
Зам наркома обороны Мехдис, вероятно, уже читал сводку и знал об упавших бомбардировщиках, поэтому ответил с присущей ему осторожностью, одновременно буравя красноглазым взглядом хозяина и стараясь угадать по его реакции, в цвет ли он говорит.
— Предстоит выяснить… погодные условия, мощный грозовой фронт в верхних слоях атмосферы… а возможно, столкновение в условиях плохой видимости… я уже распорядился проверить информацию и доложить…
Верховный умел делать лицо непроницаемым и оставил Мехлиса в заблуждении относительно своего мнения.
Ворошилов сказал с безапелляционной убедительностью героя гражданской войны и яркого представителя пролетариата:
— По моему мнению, товарищ Сталин, налицо пробуждение сознания рабочего класса Германии. Восемнадцатый год не прошёл даром для немцев, и сейчас трудовые люди увидели звериный оскал фашизма. Я не исключаю, что в недрах Рейха сохранилось и действует подполье, имеющее прямое отношение к бомбардировочной авиации. По всем признакам это диверсия.
— Хочешь Сказать, вредительство, товарищ Ворошилов?
Маршал слегка смутился, ибо это слово в отрицательном понятии относилось лишь к внутренним врагам и совсем нелепо было называть так немецких патриотов, рискующих своими жизнями.
— Вредительство в нашу пользу, — нашёлся он после некоторой заминки.
Побывавший у Верховного в тот день конструктор авиационных двигателей Исаев, как специалист, заявил, что подобная катастрофа — результат эффекта резонанса, возникшего в определённой аэродинамической среде, сходный с явлением, когда от движения строевым шагом может обрушиться мост.
— А нельзя ли, товарищ Исаев, сделать прибор или машину, которая бы… искусственно создавала такой резонанс? — спросил хозяин.
Идея вождя показалась тому гениальной, и он пообещал непременно поработать в этом направлении.
И лишь один старый начальник Генштаба Шапошников, последний царский генерал в Красной Армии, спрошенный, как и. все, мимоходом, так же мимоходом ответил:
— Да ведь и им должно быть наказание Божье. Не все нам…
Начальник штаба триста двенадцатой дивизии явился в кремлёвский кабинет вождя с опозданием в четверть часа. Наверняка исполнительные слуги переодевали его, когда везли с аэродрома в автомобиле, где майор не мог выпрямиться, чтобы проверить длину новенькой офицерской формы, а когда вывели на улицу — было поздно: брюки оказались настолько Длинными, что бутылки галифе висели у сапожных голенищ, а китель на майоре более напоминал демисезонное пальто.
Однако при этом майор не был смешон или напуган. Он отрапортовал, как положено, после чего сдёрнул с головы маловатую фуражку и встал по Стойке «вольно».
— Товарищ Хитров… Вы по-прежнему утверждаете, что самолёты немецко-фашистских агрессоров потерпели катастрофу над линией фронта?
— Так точно, товарищ Сталин, — показалось, даже плечами подёрнул. — Есть фотографии обломков, свидетельства очевидцев — местных жителей и солдат сапёрной роты.
На сей раз Верховный не таил внутренних чувств, и все было написано на его лице.
— Я первый раз с начала войны слышу, чтобы самолёты противника падали по причине катастрофы, а не от огня наших зенитных батарей или храбрых и умелых действий лётчиков-истребителей, — внушительно выговорил вождь, медленно надвигаясь на майора. — Подумайте, товарищ Хитров. Каждый сбитый самолёт… и особенно ночной бомбардировщик, на подходах к столице нашей Родины — победа для нас и поражение для врага.
— Товарищ Сталин, я сам был очевидцем, — без всякой паузы, обязательной в диалоге с хозяином, начал майор. — Находился неподалёку от села Семеновское, увидел в небе четыре вспышки — одну за другой, и через несколько секунд грохот разрывов. Была низкая облачность, но вспышки были настолько яркие…
— Это могли быть разрывы зенитных снарядов, — перебил Верховный.
— В районе Семеновского всего одно зенитное орудие. И оно не вело огня…
— Вы это точно знаете?
— Я проверял, товарищ Сталин. А потом, в боях с первых дней и на зенитную иллюминацию насмотрелся.
Верховный не стал набивать трубку, закурил папиросу и протянул коробку майору.
— Закуривайте, товарищ Хитров. И садитесь. Тот взял папиросу, сел на ближайший к нему стул и прикурил от своей спички. Вождь отошёл к окну и-встал к нему спиной, глядя на серую, октябрьскую Москву. Когда папироса дотлела, он медленно вернулся к столу и, бросая окурок в пепельницу; отметил, что там уже лежит один, погашенный майором.
Обычно те редкие гости, кто получал от хозяина папиросу, стремились незаметно спрятать её в карман или фуражку, чтобы потом показать своим близким или друзьям…
— А также, товарищ Хитров, — продолжая начатый и прерванный монолог, заговорил Верховный. — Я первый раз с начала войны слышу правду. Недавно фашистский стервятник зацепился за трубу завода «Серп и Молот» и разбился — зенитчики приписали себе в заслугу. Потом ночной бомбардировщик наткнулся на высоковольтную опору и упал в реку — мои соколы включили в свою сводку, противовоздушная оборона в свою… Я слушаю их и молчу, товарищ Хитров. Молчу и подписываю указы о награждении отличившихся… Я слушаю, какие потери понёс противник, складываю их в уме и тоже молчу, хотя, по моим подсчётам, мы уже истребили немецко-фашистское полчище. Если ложь на благо боевого духа Красной Армии, я буду молчать, товарищ Хитров. Я допускаю святую ложь, но для меня лично сейчас нужна правда. И больше скажу — истина. Мне товарищ Шапошников сегодня сказал — будет и фашистам наказание Божье. Как вы считаете, товарищ Хитров, есть ли… основания предполагать, что катастрофы случаются… по причинам, от человека не зависящим? Как это написано в религиозной литературе? Не небесным ли огнём сбиты были эти ночные стервятники?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
