Победа! Но, как Кеннеди заметил Соренсену, «со всем, чем это было для нас, с репутацией самого Рейберна, поставленной на карту, со всем давлением и обращениями, какие новый президент мог сделать — мы выиграли с перевесом в пять голосов. Это показывает, против чего мы поднялись»[131]. Мораль очевидна: лидерство в законотворчестве не могло быть делегировано демократам в конгрессе. Скорее, к его удивлению, Лэрри О’Брайену предложили постоянную работу по организации взаимодействия между членами обеих палат, и его специально с этой целью созданная группа стала постоянной. Это обернулось одним из самых удачных планов Кеннеди. Его лидерство в конгрессе безуспешно пытались очернить в течение лет, сравнивая с его последователем — Линдоном Джонсоном, который был одним из самых успешных руководителей конгресса в истории, возможно, самым успешным. Линдон Б. Джонсон был определенно гениален в своем умении склонить конгресс на свою сторону, но даже гениям необходимы благоприятные обстоятельства, в которых бы они проявили себя наилучшим образом, даже гениям надо с кем-то сотрудничать, и Кеннеди снабдил своего преемника и тем, и другим, институт, который унаследовал Джонсон, был уже гораздо более управляем, чем это было в 1961 году, и Джонсон оставил О’Брайену — человеку Кеннеди — работу, которую он так хорошо выполнял. В противоположность мифу, Кеннеди и сам отлично руководил конгрессом — факт, который обычно упускают, так как за все время он имел не очень заметную поддержку в конгрессе, и отчасти из-за того, что его стиль так отличался от джонсоновского. У О’Брайена было два принципа, ни один из которых не восходил к Джонсону, но оба — к Кеннеди. Он добросовестно соблюдал разделение властей, что он должен был делать: еще никогда не было столь хорошо взаимодействующей постоянной команды Белого дома, и было очень легко убедить чувствительных законодателей в том, что им навязывают мнение и происходит узурпация. Во-вторых, О’Брайен никогда не просил сенатора или представителя Палаты совершить политическое самоубийство ради президента. «Нам действительно в самом деле нужно ваше голосование: сделайте это, потому что Джек меньше всего может этого просить»[132]. Кеннеди сам взял это за правило в Овальном кабинете: если конгрессмен или сенатор указывали, что политически было невозможно помочь президенту, Кеннеди молча соглашался с утверждением. Что касается школы Джонсона, то все это казалось ему слабостью: но обычно Кеннеди был дальновиден. Он никогда не забывал, как мало конгресс был ему обязан, как мало было его большинство в 1960 году: свою задачу он видел в том, чтобы постепенно завоевывать уважение и лояльность, накапливая основной капитал, из которого он мог бы позже почерпнуть. О’Брайен все время «взращивал» конгресс; когда он не занимался активно переговорами, то перед каким-нибудь решающим голосованием приглашал законодателей на обед или в поездку на президентской яхте «Секвойя». Долгое время он был в прекрасных отношениях в конгрессе с каждым, кроме известного своей непреклонностью члена Палаты Представителей Отто Пэссмэна из Луизианы, чьей целью жизни было саботировать программу иностранной помощи. С Пэссмэном ничего нельзя было сделать, он был невыносим как для президента Эйзенхауэра, так и для президента Кеннеди: но большинство из его коллег-демократов, иногда даже республиканцы, находили, что время от времени было весьма приемлемо работать с Белым домом. Было приятно находиться на стороне победителя. О’Брайен оставил президента в резерве: он всегда хотел иметь честь и случай получить звонок от Кеннеди; но он видел, что члены конгресса, и особенно лидеры стали понимать президента лучше, одновременно осознавая, как сказал Сэм Рейберн, что он им очень нравится. О’Брайен стал мастером в продвижении президентской программы; как он любил заметить, у него был хороший 1961 год, и еще лучший — 1962-й. В 1961 году из пятидесяти четырех президентских биллей, посланных в конгресс, прошли тридцать три («больше, чем прошло в последние шесть лег администрации Эйзенхауэрам»[133]) с большинством голосов в 61 %. В 1962 году из следующих пятидесяти четырех прошли сорок с 74 %[134]. На каждого, кто привык к британской системе, где правительство может спокойно ожидать, что пройдет каждый поданный на рассмотрение билль, эти цифры могут оказать не столь большое впечатление, но в системе США, с ее разделением властей и гораздо меньшей партийной дисциплиной, эти цифры наглядно демонстрируют умение О’Брайена и лидеров-демократов в конгрессе (сенатора Майка Мэнсфилда, спикера Джона Мак-Кормака и других) и, кстати, законодательную активность Кеннеди.
И все же они были проданы не за свою первоначальную стоимость. Билли, которые президент, поставив подпись, превращал в законы, часто существенно отличались от того, что он сам подавал в Капитолий (как называют его вашингтонцы); вопреки утверждениям О’Брайена, не все билли, которые прошли, имели большое значение, а некоторые из очень важных либо не прошли (например, предложения по гражданским правам до 1963 года), либо не были представлены на рассмотрение. Кеннеди никогда не удавалось. командовать конгрессом — лишь немногим президентам выпадала такая удача. Его задачей было понемногу отвоевывать место у оппозиции, чтобы постепенно твердо обосноваться, в надежде, что триумфальные перевыборы в 1964 году сломят оставшееся сопротивление и сделают неизбежным полное осуществление программы Кеннеди. Тем временем автор «Портретов сильных духом» никогда не забывал своего правила о том, что «хороший или плохой билль лучше, чем его отсутствие, и только после компромиссов с обеих сторон любой билль имеет шанс получить одобрение Сената, Палаты Представителей, президента и народа»[135].
Предположения Лэрри О’Брайена по меньшей мере показывают точку зрения, широко распространившуюся после смерти Кеннеди, что администрация, которая не соглашается с конгрессом, неправа. Это был миф, связанный с другим, который представляет самого Кеннеди как довольно незаинтересованного во внутренней политике и не связанного со своей программой: миф, который усматривал что-то дурное в вере Кеннеди в компромисс. Это глубоко неверно. Как и всем детям Джо Кеннеди, Джеку нравилась борьба и победа, и если это была борьба за то, чтобы провести законы через конгресс, то он был тем человеком, кто не мог этого избежать и желал победить. Когда в 1981 году он услышал, что его предложению по минимальной зарплате в 1 доллар 25 центов не хватило в Палате Представителей одного голоса, это привело его в такое негодование, что он тут же написал открытое гневное письмо[136]. Но в этом проявилось гораздо большее. По натуре Кеннеди был очень замкнутым человеком: он всегда что-нибудь оставлял про себя, с кем бы ни общался (возможно, кроме Бобби и, позже, своей жены); его обаяние, юмор, ироничный подход к жизни охраняли его глубоко запрятанное «я», но его порывы были гуманны и щедры. Он очень любил жизнь, отчасти потому, что понимал, насколько защищен своим воспитанием, что позволило ему не знать нужды в деньгах: он застал Депрессию и «Новый курс», как Лэрри О’Брайен и Линдон Джонсон. Поэтому было неизбежным то, что большая часть его законодательных рекомендаций шла в конгресс без глубокой эмоциональной подпитки с его стороны: несомненно, он был убежден в их достоинствах и политической необходимости, но, вероятно, не только Хьюберт Хамфри не верил с той же страстью в каждый отдельный билль. Просто их было очень много. Но Кеннеди мог научиться быть более восприимчивым к чувствам на непосредственном опыте. Как мы видели в главе 2, он был потрясен бедностью, которую увидел в Западной Вирджинии: он решил, что должен что-то с этим сделать, и его первым распоряжением было ускорить распределение продуктов питания беднякам. Незадолго до смерти он готовил программу, которая позже, очень расширенная во времена Линдона Джонсона, стала войной с бедностью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
