он ещё пару шагов пролетел, прежде чем шлёпнуться о пол. Тут же на него навалилось несколько полицейских, прижали руки, саблю; через несколько секунд, несмотря на все его попытки, его обезоружили, скрутили, заковали в наручники и, регулярно угощая крепкими тычками, протащили волоком через коридор и закинули в клетку.
Аслан сел, потряс головой и огляделся. Кажется, его всё-таки вырубили, потому что ни оружия, ни документов, ни полицейских видно не было. Клетка была тройная, и его закинули в центральную секцию. Справа от Аслана сидел какой-то босой бородатый дед, одетый как бродячий монах: в серые просторные штаны и длинную рубашку, на груди у него висел большой деревянный крест. Дед не выказывал никакого интереса к событиям и задумчиво перебирал чётки. В левой клетке находился молодой паренёк весьма пронырливого вида, он, в отличие от деда-монаха, очень оживился и в данный момент всячески сигнализировал эвакуатору лицом и руками, пытаясь привлечь внимание.
– Ты кто? – спросил его парень. Аслан угрюмо посмотрел на него и не ответил.
– Парижский он, нехристь и сарацин, эвакуатором служит, прости господи, – внятно проговорил монах, не отрываясь от чёток. Аслан медленно повернул голову к осведомлённому деду. – Ох, язык мой враг мой.
– Ты… вы кто? – спросил Аслан.
– Корентин меня кличут, – охотно ответил дед. – А тебя Аслан, лев, стало быть, по-вашему. А вон тот придурок, прости господи, это Бюнэ.
– Сам ты, дед, придурок, – огрызнулся Бюнэ. – Эй, служивый. Ты чего с нашими голубями не поделил? Вроде ж вы одна масть, или что?
– Придурок и есть, – с сожалением сказал дед Корентин. – Ты, хорёк деревенский, даже эвакуатора, коий чудовищ борет, от полицейских, что от таких, как ты, засранцев мир избавляют, отличить не можешь. А туда же, во власть настопырился.
– Откуда вы меня знаете, уважаемый Корентин? – спросил Аслан.
– Ты, нехристь, мне не вычь, – невежливо сказал дед. – Я человек простой, и в числе единственном на этом свете пребываю, как господом нашим и заведено.
Аслан сообразил лишь через секунду.
– Откуда ты меня знаешь, почтенный старец? – спросил он.
– Мусульманская твоя душа, – вздохнул дед. – Не можете по-простому. Я, видишь, ли, пророк. Не ваш, который Мухаммад…
– Саллаллаху алейхи ва саллам, – пробормотал Аслан вполголоса.
– Во-во, – отозвался дед. – Именно что салам. А я обычный пророк, из местных.
– Свято-ой ещё, – с издевательской почтительностью сказал Бюнэ. – Бывший. А теперь, вишь, к чёрту оборотился.
– Кыш, заморыш, – сказал дед Корентин. – Святым альбо диавольским люди называют всё, что уразуметь не способны. А я ещё на понимание общественности надежды питаю.
Аслан выразительно оглядел его клетку. Старик мрачно покивал.
– Смейся, смейся, нехристь. Но сказано: стучи во все чужие двери, чтобы найти свою. Вот и стучу.
– Ты тоже, что ли, в гвардию пришёл поступать? – спросил Бюнэ у Аслана. В его голосе звучала лёгкая тревога. Аслан помотал головой. Парень сразу успокоился.
– А я в гвардию пойду, – мечтательно сказал он, лег на нары. – Ночку эту досижу, завтра меня выпустят, да и пойду записываться.
– Иди, иди, – сказал Корентин. – Там тебя ждут. С барабанами и штандартами. Где, говорят, Бюнэ, что ж задерживается наш герой. Уж не приняли его за покражу где, красивого?
– Штуцер дадут нарезной, – Бюнэ не слушал. – Форму. И пойду, стало быть, девок охмурять.
– Штуцер – это ты правильно, – сердечно поддакнул дед. – За триста шагов, при выучке должной, охмурить сможешь. Ну или по башке прикладом, на крайний, стало быть, случай. Если догонишь.
– Увянь, дед, – злобно сказал Бюнэ. – Встретишься мне на воле. Попляшешь. Я твоих чертей не боюсь.
– Я же тебе говорю, село ты непаханое…
– Не слы-шу! Не слы-шу! – заорал Бюнэ, закрыв уши ладонями. – А-а-а-а! У-у-у-у!
– Дурак, – с отчаянием сказал Корентин.
Из каморки охранников неторопливо, крутя здоровенной дубинкой, вышел толстый полицейский с каким-то плачущим выражением лица.
– Чего шумим? – неожиданно тонким голосом спросил он у Бюнэ. – Водички захотелось?
– Это я его разволновал, Жюль, – покаянно сказал Корентин. – Опять. Ты уж прости.
Толстяк Жюль с подозрением осмотрел всех троих.
– Ты, дед, его не тревожь более, – сказал он. – Тебя-то мы не тронем, а соседей твоих умоем. У нас тут не весёлый домишко.
И снова удалился в свою каморку.
– Молчу, молчу, – сокрушённо сказал вслед ему дед.
– Ты пророк, значит, – сказал Аслан. Слова, написанные круглым девичьим почерком, стояли перед его взором.
– Ничего это не значит, нехристь, – сказал Корентин. – Не слушают меня люди, хоть ты плачь. Всё верно прорицаю, всё сбывается. А толку нет.
– И ты не слушай его, – сказал Бюнэ. – Ничего у него не сбывается. И не святой он.
– Тебя когда мамка на свет божий исторгла в муках, забыла мозги через родничок в башку твою пустую заплюнуть, – сдержанно сказал дед. – Одна писька выросла, да и той штуцер нужен, чтоб пристроиться куда.
– Я тоже тогда пророк, – не слушая Корентина, заговорил Бюнэ. – Наговорю всякого, а потом что стрясётся, так и истолкую. Что толку пророчить, если непонятно?
– Эх, – сказал Корентин. – А вот тут ты прав, отрок, как ни обидственно.
– Скажи мне, уважаемый пророк, – сказал Аслан очень спокойно. – Как мне найти Фуке?
– Он тебя сам найдёт, – сказал Корентин. – Для этого мы тут и посажены.
Судя по всему, выражение лица эвакуатора было настолько тупым, что пророк тут же стал объяснять дальше.
– Скоро коронация ить. Фуке наш на принцессу имеет виды большие. Оно, конечно, почему бы и нет. Золота у него завались, собаки эти кого хочешь порвут, да только люди-то толкуют, что он с диаволом в сговоре.
– Как ты, – вставил Бюнэ. Старик его проигнорировал.
– Поэтому ежели он вдруг принцессу окрутит, – продолжил он, направившись к отхожему месту в виде чана, – то бунта не миновать. Кровища, горе, слёзы. И тогда егойные генералы и затеяли такую штуку: пусть, говорят, исполнит он пророчество, тогда народ и поверит.
– Какое пророчество? – спросил Аслан. Корентин прекратил журчать, заправил штаны и ткнул чётками в стену коридора, на которой висело большое гербовое полотнище с красивой, каллиграфически выведенной надписью. Аслан, прижавшись к решетке и скосив глаза, стал читать.
– «Шагай под водою, как по земле, а по земле, как по воздуху. Узри свет дальний, но вернись домой. Одолей безумца и приручи силу. Яви лик свой, и спасенье грядёт»… Это про Фуке?
– Да не знаю я, – раздражённо сказал дед, умащиваясь на нарах. – Люди решили, что про него. А я уж и забыл, об чём речь, да и не один я пророчил, наставники мои тоже помогали. Молодой я был, загадочный.
– Так это ты напророчил, что ли? – недоверчиво спросил Бюнэ, крутя головой и стараясь увидеть буквы. –
