кто даст воды лживой чухре[78], станет следующей жертвой травли под предводительством мальчишки из высшей касты. Девочка стояла и ждала возле крана на солнцепеке, а остальные школьники один за другим весело подбегали напиться воды и уходили, не обращая на нее внимания. Через несколько дней все вернулось на круги своя, а к пятому стандарту девочка перестала ходить в школу.
Сейчас, годы спустя, Гита точно знала, что тогда она вместе со всеми пела ту песню вовсе не из ненависти к девочке-чухре, но знала также, что у нее не хватило духу, чтобы промолчать, поскольку любой воздержавшийся получил бы свою порцию хейта. И теперь Гиту неприятно кольнула мысль о том, что она попросту не способна на мужественные поступки.
– Пусть поиграют, – сказала она женщине, почти физически ощущая, как чувство вины раздирает сердце на части (Бандит в это время не менее эффективно раздирал лапами землю под кустом). Гита должна была честно признаться себе, что сейчас ее больше мучили угрызения совести за то, как они всем классом обращались с девочкой-чухрой, чем за убийство Самира, которое она, Гита, помогла Фарах совершить. Первая из двух жертв не заслуживала своей участи. – Он любит детей.
– Ладно, Ядав, можешь его погладить, – сказала женщина сыну, глядя при этом на Гиту. Незнакомка была старше лет на десять, не больше, а голубоватые пятна на ее зрачках уже свидетельствовали о развитии катаракты. Толстой ее назвать было нельзя, но сари не могло скрыть пышные формы.
– Так вы, значит… – Гита перевела взгляд с нее на мальчиков и обратно. – Извините за любопытство. Просто я никогда не видела, чтобы женщина… Ну, вы понимаете.
Похоронным делом – выносом трупа, обряжением и сожжением – занимались далиты-мужчины, главным образом домы. В деревне вообще редко видели женщин с окраины, потому что те почти не покидали свои жилища. Многие далитские семьи заставляли дочерей блюсти пурдах[79], чтобы уберечь их от домогательств мужчин из высших каст. Это был простой, но не слишком эффективный способ – Гите вспомнились недавние жалобы в деревенский панчаят от девушек-подростков, на которых кто-то нападал на рассвете, когда они выходили справить нужду. Женщины-домы, как у них издавна повелось, делали это по ночам, но другие жители деревни тоже бегали в поле или пользовались недавно установленными общественными туалетами, так что пересекать негласную черту для соблюдающих пурдах было небезопасно. Гита как-то не задумывалась, что и в больших городах все еще остается необходимость в услугах домов, у них есть возможность зарабатывать, но сейчас ей вдруг стало стыдно, что она позволяет себе мечтать о покупке холодильника.
– Да, других таких, как я, мне тоже видеть не доводилось. – Обиженной женщина совсем не выглядела. – После смерти мужа пришлось взять дело в свои руки. Выхода не было. А эти придут мне на смену, – она кивнула на сыновей. – Ядав, ай-яй, что ты делаешь? Это дохлая собака, а не твой первенец, просто возьми ее за задние лапы, ясно?
Гита уже прониклась восхищением к этой женщине.
– Как вас зовут?
– Кхуши.
– А я Гита.
– Гитабен, это ваш дом?
Когда она кивнула, Кхуши широко улыбнулась. У нее не хватало одного премоляра, остальные зубы были ровными, но окрашенными в красноватый цвет, что свидетельствовало о ее склонности жевать паан[80].
– У меня-то дом будет побольше вашего. Когда вы сказали, что этот пес – ваш питомец, я уж подумала, что мадам обитает в хоромах!
Гита была даже рада, что над ней подтрунивают.
– Я живу одна, – пояснила она. – Зачем мне хоромы?
– Что, и детей нет?
– Нет.
Кхуши окинула ее взглядом, видимо, отметив для себя отсутствие украшений и проколотую ноздрю без кольца.
– Вдова? – заключила она.
– Вроде того.
– Что же случилось?
– Он просто… ушел.
Кхуши покивала:
– А мой погиб во время землетрясения.
– Это ужасно, – посочувствовала Гита.
Она пожала плечами:
– Да в общем нет. Жизнь у вдов куда спокойнее, чем у замужних женщин. У меня есть работа и крыша над головой. Крыша, впрочем, не мешает его родственникам поливать меня дерьмом, ай-яй. А вы работаете?
Гите, встретившей родственную душу, захотелось дать ей понять, что она тоже самостоятельно себя обеспечивает.
– Работаю, да. У меня свой небольшой бизнес, занимаюсь украшениями, делаю мангалсутры. Так что когда будете устраивать свадьбы сыновьям, вспомните обо мне.
Это была шутка, но Кхуши кивнула с серьезным видом и посмотрела на своих мальчишек – те уже закончили играть с Бандитом и теперь держали дохлую собаку, один за передние лапы, другой за задние, терпеливо ожидая дальнейших указаний от матери. Гита обратила внимание, что сандалии у обоих засунуты за пояс шортов. Когда они покинут эту часть деревни и вернутся к себе на южную окраину, где нет представителей высших каст, смогут снова обуться.
– Нам пора, – сказала Кхуши.
Гите почему-то не давала покоя мысль о том, что она каким-то образом обидела эту женщину. Может, тем, что невольно подчеркнула разницу в их социальном положении?
– О, да, конечно. Приятно было познакомиться. Еще встретимся?
– Надеюсь, нет, – снова усмехнулась Кхуши и указала подбородком на резвящегося Бандита. – Не хотелось бы приходить за ним.
– И то правда. – Гита помахала им рукой напоследок, прежде чем закрыть свою дверь.
В доме она подлила воды в миску Бандита. Пес пытался не спускать глаз с Гиты, пока пил воду, но у него была привычка моргать всякий раз, когда он лакал, так что похоже все это было не столько на пристальное наблюдение, сколько на флирт. Так приятно было, что он рядом и проявляет к ней знаки внимания, что Гита не сумела сдержать улыбку:
– Я тебе еще не надоела, нет? Ну, хоть кому-то…
Итак, Карем ее ненавидит. А неделю назад она ненавидела Карема. То есть счет сравнялся. Вроде как она ничего не потеряла. Если ей и стоит о чем-то переживать, так это о том, что она убила человека. Или о том, что сама умрет от голода, если не продолжит работу.
Гита отперла ключом шкаф, достала металлический ящичек-сейф и набрала комбинацию цифр на электронном замке (глупо, но она всегда использовала один и тот же пароль, с тех пор как ей исполнилось десять: «2809», день и месяц рождения Салони). Самую дорогую деталь любого свадебного ожерелья, золотую подвеску-амулет тхали, ей, к счастью, никогда не приходилось хранить дома. Она прикрепляла выбранную заказчиками тхали к готовой работе уже после того, как доставляла им мангалсутру. Держать у себя такое количество чистого золота даже под тысячей замков было немыслимо – Гита сошла бы с ума от стресса.
Она попыталась сосредоточиться на дизайне, эскиз которого сделала загодя, но мысли упорно возвращались к допросу, учиненному Фарах полицейским. Гите вдруг подумалось – а что, если Фарах повесит всю вину на нее? В итоге нервы совсем расшалились, а
