21. Займемся этим на свидетельстве о смерти
Проснувшись рано утром, Сельма пошла в ванную, даже не взглянув на Ивана, умылась и почистила зубы по старинке – вправо-влево, безо всяких там американских «вверх-вниз», – а потом закричала:
– Иван, вставай! Уже почти пять утра. На работу опоздаешь, только этого нам и не хватало!
Затем Сельма подкрасила брови, хотя она в принципе была противницей декоративной косметики – просто сделала их чуть ярче, но так искусно, что и в голову не могло прийти, что это не ее естественный цвет. Затем, вынув маленькое зеркальце, Сельма посмотрела на себя в профиль в большое зеркало над раковиной и подчеркнула карандашом ресницы – это не мешало естественности, но делало взгляд глубже.
Узнав, что муж пошел на сторону, Сельма снова стала следить за собой. В свои пятьдесят с небольшим она была величавой, уверенной в себе, сексуальной и чувственной, но при этом уязвимой и сомневающейся в собственной привлекательности. Засунув карандаши в косметичку, она отдернула занавеску и выглянула в окно. В тусклом утреннем свете лениво накрапывал дождь.
Сельма пошла в спальню, размышляя, одежду какого цвета выбрать. Она склонялась к красному, поскольку в серости холодного дня теплый цвет будет радовать глаз. Открыла комод и устало крикнула:
– Иван, вставай! Пора на работу!
Эти крики Иван ненавидел всей душой, если у него вообще была душа.
Когда муж не огрызнулся в ответ, как обычно – «Неужели мужчина не может спокойно полежать в собственной постели? Отстань!» – она повернулась, чтобы посмотреть, что это еще за новости. Широко распахнутые глаза Ивана налились кровью и остекленели. Сельма подскочила к кровати и потрогала его руки. Холодные и окоченевшие. Сельма закричала. Иван так и не шелохнулся.
В дверях спальни, услышав крики, появилась бледная дочка с круглыми от страха глазами. Сельма пощупала пульс Ивана и послушала сердцебиение, но почувствовала только холод его кожи. Сельма снова закричала и разрыдалась бы, если бы не заметила девочку. «Все в порядке. Ничего не случилось. Иди в кроватку. Ты ничего не видела, все будет в порядке». Она тараторила так быстро, что еще больше напугала Таню. Таня не решилась выйти из спальни. Папа стукнул маму? Нет, этого не может быть. Это же мама над ним наклонилась. Неужели это она его ударила? Нет, он же так спокойно лежит. Тогда что?
Сельме пришлось бежать по мокрым улицам целых восемь кварталов до станции «скорой помощи», потому что телефон не работал – совершению обычное явление после проливных дождей в послевоенной неразберихе.
Зевающая медсестра сообщила, что доктор играет в карты в «Охотничьем рожке». Сельма ненавидел бары, но сейчас выбора не было. Доктор только что ушел, и в баре осталась всего пара пьяниц, спящих на полу. В зале пахло разлитым приторно-сладким красным вином.
Сельма прибежала в другой бар, работающий круглосуточно, в «Погребок». Вообще-то по закону он не должен работать всю ночь, но поскольку полиции да и практически всем остальным жителям нужно было где-то выпивать под утро, некоторые бары все-таки неофициально работали.
Доктор оказался там – сигарета во рту, карты в руках, бутылка желтоватой сливовицы на столе – в окружении нескольких собутыльников.
Определенно, он не подходил на роль врача, и вообще таким место только в баре. Он заработал на экзаменах самые плохие оценки, и на получение диплома ушло больше десяти лет, поскольку будущего доктора больше интересовали походы по барам и все, что с этим связано: выпивка, карты, женщины и, время от времени, драки (хотя с возрастом он стал драться все реже и реже, компенсируя это частыми походами к проституткам в «массажные салоны»). На экзамене по кардиологии он схитрил (за него экзамен сдавал похожий на него внешне двоюродный брат), так что от него особой помощи Ивану не дождешься.
Доктор Рожич подошел к телу Ивана, дотронулся до его запястья и, не обнаружив пульса, быстро начал искать сердцебиение, а потом еще быстрее – пульс в сонной артерии.
Он надел свой стетоскоп и начал скользить прохладным металлическим кружком под рубашкой Ивана, вокруг соска, близко к грудине. Доктор попытался открыть Ивану рот, чтобы осмотреть язык, но не получилось, тогда он сунул градусник в угол рта, туда, где отсутствовал зуб.
– Доктор, есть ли хоть какая-то надежда? – спросила Сельма, когда доктор ждал, пока измеряется температура.
– Надежда есть всегда, – ответил доктор.
Температура была около тридцати трех целых и трех десятых градуса.
Рожич посветил в глаза Ивану тонким лучом фонарика, а потом закрыл ему веки, медленно снял стетоскоп, сунул его в чемоданчик и повесил свой синий от щетины двойной подбородок на грудь. Он держался с достоинством генерала, которому только что сообщили, что его армия потерпела поражение. Без сомнения, доктор зря прожил жизнь. Он бы больше преуспел на театральном поприще, к этому у него действительно был талант; на самом деле его так тянуло в бары, потому что бары – это тоже своего рода театр. Но сейчас его игра произвела ужасающее впечатление. Сельме не пришлось спрашивать, умер ли Иван: если такой достойный врач констатировал смерть пациента, так оно и есть. Доктор произнес свой диагноз «Он умер!» громким, зычным голосом, от которого Сельму затрясло, от озноба стало пощипывать кожу. Она разрыдалась.
Доктор вытащил чистый бланк и, как положено, нацарапал свидетельство о смерти, как курица лапой – плохой почерк обязательная характеристика в его профессии, – в двух экземплярах, один для семьи пациента, а второй – для архива. «Умер по невыясненным причинам». Копию для Сельмы он положил на стол. У Сельмы глаза покраснели и стали влажными от слез. Она закусила нижнюю губу, как будто старалась не дать эмоциям вырваться наружу. Увидев это, Рожич обнял ее, по-отечески похлопывая по лопаткам.
Внезапно он, казалось, пробудился от своего скучного профессионализма, поскольку очень остро ощутил тепло женского тела. И под видом отеческого утешения, приговаривая «Все будет нормально», он начал гладить ее по шее и прижимать к себе.
В полубезумном состоянии Сельма сначала не обратила внимания на увещевания доктора. А потом озноб, вызванный страхом, смешался с какими-то теплыми волнами. Совершенно открыто она положила голову на грудь врачу, и он потерся своей щетинистой щекой об ее волосы, от чего кожу ее головы стало приятно покалывать. Его руки скользнули по спине Сельмы, и он еще раз баритоном повторил: «Все будет хорошо». Он прошептал эти слова ей на ухо, и от его дыхания волна желания хлынула куда-то в основание мозга, и Сельма на мгновение потеряла голову, и именно в этот момент пальцы доктора скользнули под юбку и поползли вверх по внутренней стороне прохладных бедер.
Дыхание Сельмы участилось. Доктор прижал ее к столу, и она уселась прямо на скомканное свидетельство о смерти, которое зашуршало с неодобрением. Рука доктора ласкала ее бедра, а пальцы нахально проникли на чужую территорию, где под кустарником обнаружили влажную глину, через которую было легко пробраться дальше, и вот уже пальцы исследовали источник этой влаги. Сельма застонала, как будто падала в пропасть. Доктор поцеловал ее. Смесь табака, бекона и коньяка ударила в ноздри и попала на язык, приведя ее в чувство. Сельма отпихнула от себя доктора:
– Как это произошло? И вам не стыдно?
Когда доктор отошел, она увидела в дверях перепуганную дочку.
– Иди к себе, папочка заболел, и дядя доктор собирается его полечить. Он ко мне наклонился, чтобы кое-что сказать на ушко.
Сельма с унылым видом плюхнулась в кресло, а доктор стал нежно дотрагиваться до нее. Она встала.
– Сейчас я должна позаботиться о муже – заказать гроб, купить участок на кладбище, обзвонить всех родственников. Ох как много всего сразу навалилось!
– Ах да, – обрадовался доктор. – Ты могла бы воспользоваться моим телефоном или я позвонил бы в похоронное бюро и сразу обо всем бы их расспросил.
Доктор был одним из первых в Низограде, у кого появилась «Нокиа». Но он не давал номер мобильного в госпитале, поскольку не хотел, чтобы его отвлекали, когда он на вызове.
Сельма пошла разбудить свою мать и попросить ее сводить Таню на утренний сеанс диснеевских мультиков, чтобы у Сельмы было достаточно времени решить, как сообщить всем страшную новость.
Старая женщина начала причитать:
– Бедный Иван. Такой молодой и умер от сердечного приступа!
– Я думаю, это был инсульт, – сказала Сельма.
Сельма побежала на почту – старинное здание, покрашенное в желто-оранжевые тона, цвета почившей в бозе империи Габсбургов, – и разослала телеграммы с шокирующим известием.
Сельма и ее мать занялись подготовкой: выбирали рубашку, в которой похоронить Ивана, ботинки, и поскольку у него не оказалось черных, то мать предложила купить ему новую пару. Сельма не хотела зря тратить деньги, поэтому она покрасила старые коричневые ботинки мужа черной масляной краской, которую взяла у дочки. Краска долго не хотела сохнуть.
