– Тогда почему же вы не дали ему возможности учиться?
– Потому что он был мне полезнее в роли лаборанта. Я сказал, что из него мог бы получиться выдающийся ученый. Однако я могу найти десятки подающих надежды молодых ученых, а вот второго такого лаборанта, как Ланн, мне не найти. Он творил с инструментами просто чудеса.
Он смотрел на Корделию без всякого интереса.
– Вы, как я понимаю, приехали, чтобы уведомить меня о своих выводах? Только уже очень поздно, и я страшно устал. Давайте отложим это на завтра.
– Нет! – сказала она. – Хотя я тоже устала, я хочу покончить с этим делом сегодня и сейчас же.
Не глядя на нее, он взял со стола нож для бумаг из черного дерева и стал балансировать им на кончике пальца.
– Тогда, может быть, вы скажете мне, почему покончил с собой мой сын? У вас наверняка есть что сказать.
Не могли же вы вот так ворваться среди ночи в мой дом без достаточно веской причины?
– Ваш сын вовсе не покончил с собой. Он был убит. Убит человеком, которого он хорошо знал, кого беспрепятственно впустил к себе в коттедж и кто пришел, хорошо подготовившись заранее. Марка сначала задушили, а потом повесили на крюке его собственным ремнем. Убийца накрасил ему губы помадой, напялил на него женское нижнее белье и разбросал по столу листы из порнографического журнала. Все это должно было выглядеть как случайная смерть во время, скажем так, сексуального эксперимента. Такое случается не так уж редко.
На минуту воцарилась пауза. Затем сэр Роналд совершенно спокойно спросил:
– И кто же это сделал, как вы считаете, мисс Грей?
– Вы сами. Это вы убили своего сына.
– И по какой же, интересно знать, причине?
У него был тон экзаменатора, задающего студенту каверзные вопросы.
– Потому что он дознался, что ваша жена не была его матерью и что деньги, оставленные дедом ей и ему, были получены путем мошенничества. Потому что он не хотел ни дня пользоваться бесчестными деньгами и отказался от причитавшейся ему через четыре года доли наследства. Вы опасались, что дело может приобрести огласку. И как раз в то время, когда вы собирались получить выгодный заказ. На карту было поставлено будущее вашей лаборатории. Этого вы не могли допустить.
– А кто же снова переодел его, стер помаду и отпечатал за него предсмертную записку?
– Полагаю, что мне это известно, но вам я не скажу. Вы ведь на самом деле наняли меня, чтобы я выведала именно это. Только это вас по-настоящему волновало. Сына вы убили собственноручно. У вас даже было заготовлено на всякий случай алиби. Вы сделали так, чтобы Ланн позвонил в колледж и назвался вашим сыном. Он был единственным человеком, на которого вы могли положиться во всем. Хотя не думаю, чтобы вы сказали ему всю правду. Он ведь был всего-навсего вашим лаборантом. Он не задавал лишних вопросов, а делал то, что вы ему велели. И даже если бы он догадался, вам все равно ничто не угрожало, так ведь? Правда, алиби вы не осмелились воспользоваться, потому что вам не было известно, когда в точности было обнаружено тело Марка. Если кто-то нашел его и симулировал самоубийство до звонка Ланна, ваше алиби разлетелось бы в пух и прах, а это всегда опасно. Поэтому вы постарались найти повод поговорить с Бенскином и уладить это. Вы сказали ему правду, что вам звонил Крис Ланн. А уж тот-то непременно подтвердил бы ваши слова. Впрочем, это не имело большого значения. Даже если бы Бенскин заговорил, ему бы все равно никто не поверил.
– Верно, и точно так же никто не поверит вам. Вы сделали все, чтобы честно отработать свой гонорар, мисс Грей. Ваша версия превосходна. Правдоподобны даже некоторые детали. Но только вы, я надеюсь, отлично понимаете, что ни один следователь не воспримет этого всерьез. К несчастью, вам не удалось в свое время взять показания у Ланна. А теперь он мертв, погиб в автомобильной катастрофе.
– Знаю. Сегодня он покушался на мою жизнь. А еще раньше хотел напугать меня, чтобы я бросила расследование. Зачем? Он что, начал подозревать истину?
– Если он пытался вас убить, то превысил свои полномочия. Ему было приказано всего лишь присматривать за вами. Я нанял вас для того, чтобы вы уделили свое время исключительно моему делу, и мне хотелось быть уверенным, что вы добросовестно выполняете мои условия. В известном смысле я могу быть вами доволен, только не надо выносить плоды вашего воображения за пределы этой комнаты. Судьи сурово карают клеветников. У вас ведь совершенно нет доказательств. Тело моей жены было кремировано. Никто и ничто не докажет, что Марк не был ее сыном.
– Да, вы специально навестили доктора Глэдвина и убедились, что он слишком дряхл, чтобы помнить или тем более дать показания. Стоило ли беспокоиться? Он и так вряд ли что-нибудь подозревал. Вы потому и выбрали его врачом для своей жены, что он был стар и некомпетентен. И все же у меня есть одно небольшое доказательство. Его, кстати, собирался доставить вам Ланн.
– Вам должно быть известно, что Ланн сгорел в своем фургоне. Вы должны были лучше беречь свои доказательства, мисс Грей.
– Но остается еще женское нижнее белье. В магазине могут припомнить, кто купил эти вещи, особенно если то был мужчина.
– Многие мужчины покупают белье в подарок своим женщинам. И вообще, если бы я готовил такое убийство, покупка белья волновала бы меня меньше всего. Продавщица в крупном универмаге, где всегда полно народу, вряд ли запомнит какую-то отдельную покупку. К тому же мужчина мог слегка изменить свою внешность. Неужели вы в самом деле полагаете, что она запомнила одно из тысяч лиц, прошедших перед нею в тот день, а было это уже несколько недель назад? И даже если запомнит, это все равно ничего не значит, если у вас нет вещей, о которых идет речь. Можете не сомневаться в одном, мисс Грей, если бы мне нужно было кого-то убить, я бы сделал это так, чтобы меня никогда не смогли уличить в этом. Если даже полиция узнает, в каком виде был первоначально найден Марк, а она вполне может проведать об этом, поскольку, как я вас понял, это знаем не только мы двое, они только убедятся в том, что мой сын покончил с собой. Смерть Марка была необходима и в отличие от большинства смертей послужила разумной цели. Человеческие существа испытывают непреодолимую тягу к самопожертвованию. Люди гибнут по причине и без. Умирают за такие бессмысленные абстракции, как патриотизм, справедливость или мир. Они готовы идти на гибель во имя чужих идеалов, подчиняясь чужой воле. Вы, например, наверняка готовы были бы отдать жизнь для спасения ребенка или если бы ваша смерть помогла найти средство от рака.
– Мне хочется верить, что могла бы. Но только я хотела бы, чтобы решение принимала я сама, а не вы или кто-то другой.
– Несомненно! Так вы получите необходимое моральное удовлетворение. Но что это изменит? И не говорите мне, что мои исследования не стоят единственной человеческой жизни. Не лицемерьте. Вы просто не в состоянии оценить научную ценность моей работы. И какая вам разница, как умер Марк? Вы даже не слышали о нем, пока не оказались в Гарфорт-хаусе.
– Для Гэри Веббера есть разница, – ответила Корделия.
– И ради того, чтобы Гэри Вебберу было с кем поиграть, я должен терять все, ради чего трудился столько лет?
Он вдруг посмотрел Корделии прямо в глаза и быстро спросил:
– Что с вами? Вы больны?
– Нет, я совершенно здорова. Я знала, что права, чувствовала, что мне удалось установить истину, но мне казалось невероятным, что в одном человеке может быть столько зла.
– Если вы были способны вообразить все это, я вполне мог это сделать. Вы еще не постигли эту особенность рода человеческого. Как раз здесь зарыт ключ к разгадке того, что вы называете злом в людях.
Корделия не могла больше выносить его циничных теорий.
– Но тогда какой же смысл бороться за более совершенный мир, если люди, в нем живущие, не смогут любить друг друга! – воскликнула она.
Эта реплика не на шутку разозлила его.
– Любовь! Ни одним словом так не разбрасываются, как этим. А между тем каждый понимает его по-своему. Вы, например, что под ним подразумеваете? Что люди должны научиться существовать вместе, проявляя заботу о благе ближнего? Но об этом печется закон. Или вы вкладываете в это слово христианский смысл? Тогда изучайте историю, и вы увидите, к какому ужасу, к какому насилию и ненависти неизменно приводила человечество религия любви. Или, быть может, вы трактуете любовь как страстную привязанность одного человека к другому? Это было бы очень по-женски. Но только любая страстная привязанность кончается ревностью и порабощением. Любовь даже более разрушительна, чем ненависть. Поэтому, если вы ищете, чему посвятить свою жизнь, посвятите ее какой-нибудь идее, но только не любви.
– Вы должны были оставить ему жизнь! Деньги для него ничего не значили. Он сумел бы понять, что вас толкнуло на подлог, и молчал бы.
– Вы так полагаете? А как сумел бы он – да и я сам – объяснить через четыре года отказ от крупного наследства? Люди, которые находятся в плену у собственной совести, всегда опасны. Мой сын был обожавшим самокопание чистоплюем. Как я мог поставить в зависимость от него дело своей жизни?
