За окном фыркнула лошадь. В хату вошел Максим. Маша удивилась, даже немного встревожилась: что его заставило в такой поздний час приехать из деревни?
— Ты одна?
— Нет, вдвоем… Вот—с Володей, — она положила ладонь на голову мальчика.
Максим снял шапку, присел на лавку у окна. — Почему с девчатами не пошла? — спросил он, и Маша поняла, что приехал он безо всякого дела, и успокоилась; с удовольствием, даже с какой-то странной радостью наблюдала за его растерянностью.
— Стара я с девчатами бегать… Поработала — спина болит… Вот только с печи слезла.
Она сказала это без улыбки, но он не мог не иочув ствовать горькой иронии её слов и, покраснев, грубовато возразил:
— Ну-у… стара. Побольше бы таких старух…
— Да и не молодая…
Он чувствовал, что все больше смущается, понимая неловкость своего положения, и нашел выход из него в том, что разозлился:
— Что ты заладила — старая, старая… Смешно слушать твое бабское нытье. Серьезно поговорить не можешь…
«С каких это пор ты начал серьезно разговаривать?» Маша увидела, что в кухне против полуоткрытых дверей стоит, опершись на ухват, тётка Татьяна и укоризненно качает головой, и улыбнулась. Эта улыбка ещё больше разозлила Максима — лицо его покрылось пятнами. Но он сдержался: переложил шапку и осторожно сел поближе к столу. Постучал пальцами по книге.
— Ты почему Дуню отпустила?
— Ей передали, что мать захворала.
— Захворала!.. Знаю я этих хворых! Захотелось на воскресенье вытащить дочку из лесу. Лодыри!..
Маша тоже повысила тон.
— Дуня — комсомолка. Сама попросилась в лес. Не меряй всех на один аршин, товарищ председатель!
— «Товарищ председатель»! Скоро, как видно, один «товарищ председатель» и останется в лесу.
Маша вздохнула. Она понимала, что не затем он приехал, чтоб узнать, отчего вернулась домой одна из колхозниц. Не в Дуне дело. С другими намерениями ехал он сюда. Но с какими?.. Она наклонилась к столу, тихо и дружелюбно спро: сила:
— Ты только за этим и ехал?
Он не знал, что ответить, и растерялся, сразу пропал его боевой пыл.
— Завтра пойдете в пятьдесят третий квартал, валить дубы, — сказал он спокойно и, помолчав, прибавил: — Вам отсюда ближе…
— Хорошо, пойдем, — вздохнула Маша. — Нам передал Мурашка.
В этот момент в хату вошел Василь. Он громко поздоровался с хозяйкой, шумно потирая руки заговорил:
— Эх, солоники варятся. Вот кстати., А то я, тетка Татьяна, голодный как волк.
Маша подумала: «Ну вот… Опять сорвалось… Нам, видно, так никогда и не удастся поговорить с глазу на глаз».
Она подняла голову и встретила взгляд Максима. Взгляд был злой, осуждающий. Тогда она поняла, что его заставило приехать. Он знал, что Василь отправился в лесничество и обратно будет возвращаться мимо лесника. И потому, не увидев её среди девчат, он прилетел так неожиданно. Её не обрадовала его ревность, а обидела и оскорбила. Может ли человек по-настоящему любить, если он так думает о ней? Нет, не может… А как ей хотелось услышать от него слова, которые бы воскресили её прежние надежды… Маша рассердилась и на него и на себя. Только минуту назад она жалела, что Василь помешал им поговорить. Теперь она была рада его приезду.
Он стоял в дверях кухни, заиндевевший, с раскрасневшимся веселым лицом.
— А-а… Не помешал?
Максим поднялся ему навстречу, на ходу засовывая руки глубоко в карманы шинели.
— Давай без деликатностей! Помешал! Интеллигент!
Все почувствовали себя неловко. Маша опустила глаза в книгу.
«Да будут прокляты все предрассудки»… Она даже вздрогнула, прочитав эти слова, первыми попавшиеся ей на глаза и как бы отвечавшие на обидные подозрения Максима.
Василь отвернулся и, сняв кожушок, повесил его и шапку на лосиные рога, прибитые на стене между окон.
Мальчик, как видно, тоже почувствовал эту неловкость, потому что быстренько собрал свои книжки и шмыгнул на печь.
— А я сегодня в чудесном настроении, — вдруг объявил Василь. — Добился и выписал ещё шестьдесят кубометров леса, проголодался и даже купил «чекушку»… погреться, — он достал из кармана кожушка четвертушку водки, поставил на подоконник.
Усевшись возле печки, Василь начал рассказывать, сколько ему пришлось походить, чтобы выписать добавочный лес, как он снова поругался с Беловым из-за кредитов.
— Не понимаю, что за человек. То чересчур щедр, то вдруг копейки не выпросишь…
— Человек как человек, — мрачно заметил Максим.
— Да нет… я его тоже уважаю, человек он интересный, веселый, хороший хозяин… Только немножко какой-то неорганизованный… Ссорюсь я с ним при каждой встрече.
Обычно молчаливый, Василь говорил почти безостановочно. Маша его понимала. После того как Максим вдруг пришел к нему и пригласил на собрание, на котором колхозники «Партизана» единогласно (даже Шаройка и Корней Лесковец) проголосовали за совместное строительство гидростанции, он проникся к Лесковцу уважением, стал относиться к нему внимательно, прощал ему все его грубоватые шутки, старался помочь овладеть сложными обязанностями председателя и как-то в разговоре с Ладыниным уверенно заявил:.
— А знаете, Игнат Андреевич, председатель из него со временем выйдет хороший.
Секретарь парторганизации тогда ответил:
— А иначе мы б его и не рекомендовали. Вот только не нравится мне, что он избегает меня. Почему? То приходил чуть ли не ежедневно, то глаз не кажет.
Доктор не знал о разговоре дочери с Максимом.
Теперь Василь очень боялся, чтобы эта нелепая встреча опять не испортила их отношений. Но, как говорится, где тонко, там и рвется.
Вошла лесничиха — принесла соленые огурцы, хлеб, миску горячей картошки, от которой поднимался белый столб пара. Ставя все это на стол она окинула мужчин насмешливым взглядом и подмигнула Маше:
— Значится, это и есть соперники?
У Максима сразу глаза стали круглыми.
— Не суй, тетка, носа, куда не просят. Не твое дело!
— Ишь ты, какой колючий! Пошутить нельзя. Гляди, у меня в хате хвост не задирай, а то я тебе дверь покажу…
Василь захохотал.
— Тетка Татьяна — шутница. Я с ней второй год воюю. Она меня все женить собирается.
— И женю! — решительно заявила лесничиха и, должно быть, чтоб насолить Максиму, прибавила: — За хорошего человека приятно и сватать.
Максим умолк и сидел нахмурившись.
Василь разлил водку в два стакана (Маша пить отказалась). Подцепив огурец вилкой, он снял его другой рукой, откусил чуть не половину, потом, как бы вспомнив, схватил стакан, чокнулся с Максимом:
— Ну, будь здоров! Поехали, — выпил, крякнул, начал аппетитно закусывать.
Максим понюхал корку хлеба и выпил не спеша. Василю, видимо, хотелось поговорить по-дружески, просто, и он начал:
— Знаете, друзья, не кажется ли вам, что, увлекшись электростанцией, мы ослабили подготовку к весне. Особенно у вас, Максим… Не обижайся, я в порядке товарищеской критики. Ты вот, Максим, здесь в лесу рекорды ставишь. Все это хорошо. А минеральные удобрения «Партизан» вывозит плохо. Позавчера на бюро райкома говорили… По-моему, командир должен быть на самом ответственном участке…
Лесковец часто: задышал, долгим, тяжелым взглядом помотрел на Василя и отложил в сторону вилку.
— Слушай, Лазовенка, что я тебе давно хотел сказать… Я в твои дела не вмешиваюсь, хотя мне, может быть, тоже много кое-чего не нравится у тебя. И я хочу тебя попросить: не вмешивайся, пожалуйста, и ты в дела нашего колхоза.
В своих ошибках мы сами разберемся. Да руководителей и без тебя довольно… Каждый день уполномоченные наезжают…
Василь опустил глаза, старательно заработал челюстями, пережевывая хлеб. Маша бросила на Максима укоризненный взгляд.
Минуту стояла напряженная тишина. Наконец Василь, проглотив последний кусок, вытер платком губы и ответил уже совершенно иным тоном:
— К сожалению, брат, твоей просьбы выполнить не могу. Во-первых, характер у меня не такой, ты же знаешь, во-вторых, я коммунист и вдобавок член райкома. Придется тебе примириться, ничего не поделаешь, — Василь развел руками.
— Ну что ж… Будем воевать… Маша возмутилась.
— С кем воевать? Тебе хотят помочь, а ты… Вояка! Стыдно слушать.
Максим повернулся к ней, нервно передернул усами.
— Ты что думаешь, у нас с тобой котелки варят хуже, нежели у всех этих охотников помогать?
— Тебе хотят помочь не какие-то там охотники, а партийная организация, райком. Пойми это, голова, — Василь говорил спокойно, внимательно следя за лицом Максима, на котором красноречиво отражались все его мысли и переживания. — Да, наконец, любому человеку — колхознику, учителю — ты должен быть благодарен за каждый полезный совет. Иначе руководить колхозом нельзя.
