Когда я вела Кея на выгон, я тосковала по Вайду с той же силой, с которой тосковала по нему, лежа в моей завшивленной койке и слушая перебранку между отцом и Займой. Там я была чужой. Но здесь я тоже чужая. Я буду чужой везде, пока не обрету свою собственную землю. Другого пути для меня нет. Я должна сама прокладывать себе путь наверх. Я должна найти свой Вайд.
Я вывела Кея во двор, и мы начали работать. Он был либо новичком в дрессировке, либо забыл все, чему его учили. Я работала с ним все утро, хотя едва могла шевелить пальцами и мои щеки застыли от холода. Но когда я пошла на кухню позавтракать, они оказались красными и растрескавшимися. Я все утро проплакала, даже не замечая этого.
Наступление Рождества прошло незамеченным для нас. С того самого разговора на конюшне Роберт был с нами словно чужой и едва замечал нас. В рождественское утро он молча прокатил серебряную монетку по столу Джеку; Кэти, Данди и мне он подарил по трехпенсовику, миссис Гривс — отрез материи на платье, а Дэвиду — пару хороших, но уже ношенных перчаток.
На этом праздник закончился, и мы все разошлись работать. Я вернулась к лошадям, а остальные отправились упражняться на трапеции. Пони, купленные нами на ярмарке в Солсбери, оказались очень послушными, и Роберт научил меня управлять их упряжкой одной рукой, держа в другой кнут. Мы с ним подготовили довольно удачный номер: пони все вместе вбегали на арену, а затем разделялись на две группы, расходясь через одного и образуя круг, причем я постоянно теряла самого маленького из них, который попадал то в одну, то в другую группу. Пока они танцевали и раскланивались, каждый на своем месте, я улыбалась публике, стоя спиной к лошадям и якобы доверяя их умению. В действительности я совершенно не испытывала этого чувства.
С пони я работала каждое утро перед завтраком, пока Роберт наблюдал за тренировками в сарае либо занимался счетами у себя в кабинете. Позавтракав, мы выводили на поле Блубелли и нового коня, которого звали Морис, и там я отрабатывала вольтижировку. Блубелли прошел долгие годы тренировки с Джеком и останавливался, как только я после неудачного прыжка падала на землю.
— Не подпрыгивай! — раздраженно учил меня Роберт, стоя в центре поля и попыхивая трубкой. — Дай лошади бежать с удобной ей скоростью. Все, что от тебя требуется, — это стоять неподвижно, как ты стоишь на земле. Она сама сделает все остальное.
До этого я научилась стоять на неоседланной лошади, когда Джек придерживал меня, теперь же училась делать это без посторонней помощи. Сначала цепляясь мертвой хваткой за страховочную уздечку, но постепенно — а мы тренировались каждый день, невзирая на погоду, — я научилась отпускать уздечку, поддерживая равновесие с помощью рук, высоко подняв голову и улыбаясь заученной улыбкой.
После полудня Джек присоединялся к нам, закончив упражнения на трапеции. Данди и Кэти оставались разучивать новый трюк, предложенный Дэвидом: пока Данди, совершив полет, прыгала в руки к Джеку, Кэти ловила отброшенную ею трапецию. Затем Данди, выполнив сальто, спрыгивала в сетку, а Кэти, в свою очередь, летела над ареной к Джеку и либо тоже спрыгивала в сетку, либо возвращалась на оставленную платформу. Все признавали, что выглядит это замечательно. Все, кроме меня, ибо я даже не могла смотреть на этот ужас.
К концу декабря Дэвид добился всего, что намечал, и заработал обещанную премию. Он вручил Роберту хорошо натренированную труппу: юношу, выполняющего поддержку, и двух акробаток, делающих каждый трюк практически без ошибок. Кроме того, Дэвид научил их выполнять множество сальто и поворотов в сетке. Дальнейшее они уже могли совершенствовать сами.
Последние несколько дней Дэвид занимался со мной на учебной трапеции. Если не требовалось подниматься на высоту, я вполне справлялась со своими задачами. Я научилась работать на трапеции вниз головой, уцепившись только одной ногой, раскачиваться в позе «птичье гнездо» и спрыгивать с трапеции, сделав в воздухе что-то наподобие шпагата. Роберт намечал, что я буду выполнять эти трюки под настоящей трапецией после антракта, для того чтобы подогреть нетерпение публики. Я не имела никаких возражений, единственное, что я хотела, — это не расставаться с бриджами.
— Ради всего святого, Меридон, — раздраженно говорил Роберт. — Нельзя выступать на арене в костюме конюха. Тебе следует надеть короткую юбочку и нарядный корсаж, оставив открытыми плечи и часть груди.
— Там и показывать-то нечего, — прошептала Кэти.
Я сузила глаза, но ничего не ответила.
— А не отвлечет ли это внимание от главного выступления? — неожиданно вмешался Дэвид. — Мери будет одета так же, как девушки, а выполнять станет другой номер. К чему это? Лучше оденьте ее как Джека, в облегающие белые бриджи и пышную рубашку. Она будет выглядеть замечательно, а девушки пусть выступают полуобнаженными, если они согласны.
Кэти и Данди ухмыльнулись, а Джек согласно кивнул.
— Нас это гораздо больше устроит, папа, — рассудительно сказал он. — И приличия будут соблюдены, и публика довольна.
— Ладно, — согласился Роберт. — Для девушек я придумал голубые костюмы, а вы с Мери получите голубые шелковые рубашки. Меридон сможет надеть одну из ваших нарядных юбок в своем выступлении на лошади.
— Пусть она надевает что-нибудь свое, — предложила Данди, и Кэти утвердительно закивала.
Ни одна из них не хотела делиться своим великолепием.
— Она очень мило выглядит в зеленом, — заметила Кэти.
Но тут вдруг Дэвид и Роберт отчаянно замотали головами.
— Зеленый цвет приносит несчастье на арене, — объяснил Дэвид.
— Да уступите же ей одну из ваших чертовых юбок, ленивые отродья, — разозлился Роберт.
— Я не буду выступать в короткой юбке, — слабо возразила я. — Я хочу юбку длиной до колен.
Роберт устало кивнул.
— Ладно, что-нибудь устроим. — И он обратился к Дэвиду: — Вы проделали грандиозную работу, Дэвид. Я горжусь вами. И приглашаю всех на сегодняшний праздничный ужин. Миссис Гривс готовит нам замечательный олений окорок.
Дэвид отвесил один из своих актерских поклонов, прижав руку к сердцу.
— Премного благодарен вам, сэр, — церемонно сказал он.
— Так что заканчивайте тут и приходите в гостиную, — велел нам Роберт. — Я позволю вам всем выпить по стаканчику вина, чтобы попрощаться со своим тренером. Вы ему многим обязаны.
Он повернулся и вышел из сарая. Я быстро спрыгнула со своей низенькой трапеции, остальные поторопились сделать то же самое. Тут Дэвид подозвал нас всех к себе.
— Послушайте меня, пожалуйста, внимательно, — серьезно обратился он к нам, и в его голосе чуть заметнее стали нотки валлийского акцента.
