стороны, мало ли какой Егор?
Кто их считает в Питере, кроме департамента статистики?
Шесть миллионов подписчиков, размазанные по всему миру, выглядят не так уж пугающе. На улицах его пока не узнают, поди не Даня Милохин. Чтобы узнавали, тиктока мало, надо еще в телек попасть.
Я вытащила из грандиозного букета одну полураспустившуюся розочку и повернулась к Нике. Та изнывала от любопытства так явственно, что ее даже стало жаль.
— Первое слово в открытке «Самой»! — сообщила она.
Я кивнула с серьезным видом.
— Это, конечно, все прояснило.
— Ну расскажи-и-и! — заканючила она. — Дарина, ты никогда про своих парней не рассказываешь, а мы все время болтаем! Так нечестно. Что у вас было?
Я склонилась к ней с заговорщицким видом и вполголоса проговорила:
— Все, что ты можешь себе вообразить, Ника. Все. И еще столько же.
— Обалде-е-е-е-е-еть… — протянула она, сложив лапки у груди и, клянусь, у нее в глазах сверкали золотые звездочки, как у героини аниме.
Хорошее воображение, аж завидно.
— На! — Она отдала мне маленькую розовую открытку, на которой было написано: «Самой горячей девушке Северной Венеции».
Из-за этого столько шума?
Но я все равно невольно улыбнулась и почувствовала тепло в глубине сердца.
— Я работать! — развернувшись, я подхватила сумку с оборудованием и направилась к выходу.
— А розы?.. — крикнула мне вслед Ника.
— Предлагаешь весь букет с собой забрать? — Я помахала одинокой розочкой. — И в тележке возить за туристами?
— А, ну да… — ей, кажется, такая картина в голову не приходила.
Пока я добиралась до места встречи, меня обуревали противоречивые чувства.
Злость и обида сменялись сладким еканьем в сердце, когда я нюхала розочку, у которой отломала стебель и воткнула ее в воротник кардигана.
Но поцелуй…
Но розы…
Но «идеальная пара»…
Но «самой горячей»…
Но «не афишировать»…
Но сладко ноющие мышцы…
Туристы ждали меня у «Василеостровской» рядом с памятником первой конке.
Всей дружной группой тщательно рассматривая яйца бронзового коня, запряженного в ярко-синий вагончик, в котором продавали невкусный кофе.
При таком пристрастии гостей города к потиранию разных частей статуй, странно, что они — то есть, яйца — еще не сверкали, как яйца коней на Манежной в Москве.
Там они расположены в фонтане, но, как рассказывали коллеги, это никому не мешает — отважные товарищи все равно лезут их тереть.
На этом месте, пока мы ждем отстающих я обожала рассказывать чудную историю про противостояние конки и трамвая в Питере.
Владельцы конки подсуетились и выкупили все права на перевозки пассажиров по земле в городе. Так что, когда появился трамвай, в противостоянии денег и прогресса победили деньги.
Но ребята, которые продвигали прогресс, не стушевались и придумали невероятно остроумный выход. Первые рельсы были проложены… по льду. Это ведь не земля, правда?
Конечно, поначалу это был просто аттракцион — потому что два месяца рельсы укладывали и два месяца потом их разбирали, сам трамвай поездил совсем недолго.
Но горожанам понравился, так что ледовые трамваи стали постоянным транспортом, благо зима у нас длится долго.
А там разрешили пустить их и по земле.
— Пойдемте, вас ждет еще много интересного! — позвала я свою группу.
За что люблю этот город — куда ни повернись, открывается история.
Ни один дом, кажется, не обходится без своей легенды. А если и обходится, то это потому, что я пока еще ее не знаю. На одной крыше горгульи, другой дом — первый в стиле модерн, здесь отметки о наводнениях, тут Орден Трудового Красного Знамени над входом в Гидрологический институт.
«Офонаревшие» балконы, дворы-колодцы необычной формы, дом Бенуа — да-да, Мадонна Бенуа Леонардо да Винчи была продана Эрмитажу женой придворного архитектора, который и жил в этом доме.
Я показывала, где можно посмотреть на старые, еще дореволюционные двери коммунальных квартир, ни разу за сто лет даже не покрашенные, на механические звонки, совсем как у нас в квартире. Чем меньше дом реставрировали, тем больше оставалось таких вот мелочей, ценных для любителей гораздо больше парадной красоты, даже очень аккуратно восстановленной.
Места для каминов в парадных, «вечная» плитка от Виллерой и Бох, которые теперь делают сантехнику и посуду, потому что за сто с лишним лет их плитка все еще не потребовала замены, чугунные лифтовые решетки и парящие в воздухе тонкие лестничные пролеты.
Петербург так щедро откликается на любовь к нему, а я так успешно заражаю ею туристов, что обычно мы с группой уже через час становимся лучшими друзьями.
И неважно, что, после того как я покажу им улицу, где снимали «Мастера и Маргариту», они убегут дальше по своим делам.
У нас все равно останется этот кусочек Питера, сблизивший нас.
А я вернусь к конке за следующей группой — еще настороженной и незнакомой.
Но и они неизбежно растают, глядя на любимый город моими глазами.
— Желающие могут подняться на лифте, — рассказывала я в очередной парадной. — На верхних этажах сохранились оригинальные рамы начала века, а на лестницах можно увидеть следы от медных прутьев, которыми прижимали ковровые дорожки. Это был богатый доходный дом и даже если нищий студент снимал тут угол, огороженный простынкой, он все равно поднимался к себе по парадной лестнице, его с поклоном встречал лифтер, он мог любоваться витражами и чувствовать себя настоящим столичным жителем.
У меня сегодня не было сил тащиться наверх в который раз.
После бессонной ночи и уже проведенной экскурсии вторая давалась с большим трудом.
Лифт заняли какие-то более усталые туристы, поэтому я плюнула и прислонилась к стенке, устало прикрыв глаза и вертя в пальцах уже порядком растрепанную розочку.
От нее почему-то становилось чуть легче.
— Посмотрели? Давайте покажу еще кое-что! — объявила я уже вполне бодрым голосом, когда вся группа спустилась, налюбовавшись рамами.
Шоу должно продолжаться!
— Сейчас мы пройдемся еще немного по этой улице и по правую руку вы увидите желтый дом…
— …с белыми колоннами? — закончил знакомый ехидный голос.
Я аж проснулась, хотя к этому моменту практически дремала на ходу.
Среди моей маленькой отары послушных туристов из Китая, организованным хвостиком ходивших за мной второй час, вдруг обнаружился большой серый волк!
Егор в ответ на мой изумленный взгляд состроил крайне невинный вид и кивнул, мол, продолжайте госпожа экскурсовод.
Продолжайте.
А я тут пристроюсь.
Совсем не помешаю, правда?
Глава тридцать первая, в которой оскверняются питерские святыни
— В этом доме в тысяча девятьсот… девятьсот… — я попыталась сосредоточиться, но сердце остро трепыхалось в груди, а из головы повылетали все даты и факты. — Жил и
