Я спросил:
– А если я ни на кого не укажу?
– Все равно что укажешь не на того, во всем, что касается Службы.
– Я должен назвать одного, причем назвать правильно, или мне вручат собственную голову, так?
– Нарезанную ломтиками. Ты начинаешь меня понимать, Макс.
Всю жизнь Рог Кринтон казался мне противным, но никогда настолько противным. Единственное мое утешение заключалось в том, что он тоже женат и жена его весь год живет в Марспорте. И он этого заслуживает! Может, я жесток к нему, но заслуживает!
Как только Рог отошел, я позвонил Флоре.
Она сказала:
– Да?
Магнитные швы на ее платье разошлись, насколько нужно, а голос звучал так же очаровательно, как она выглядела.
Я ответил:
– Детка, милая, я не могу говорить об этом, но мне придется это сделать. Разделаюсь как можно быстрее, даже если для этого мне придется проплыть по Большому каналу до самой полярной шапки в одном нижнем белье, понимаешь? Даже если придется сорвать Фобос с неба. Даже если нужно будет разрубить себя на кусочки и каждый кусочек отправить тебе почтой.
– Ну, если бы я знала, что придется ждать…
Я моргнул. Ну, она не тот тип, что отзывается на поэзию. Она действует. Но если меня ждет плавание на волнах низкого тяготения в море жасминового аромата с Флорой, я думаю, поэзия тут не обязательна.
Я настойчиво сказал:
– Подожди, Флора. Я быстро.
Я был раздражен, но пока еще не беспокоился. Не успел Рог отойти, как я уже сообразил, как отличить виновного от остальных.
Это очень легко. Следовало бы позвать Рога обратно и сказать ему, но нет закона против того, чтобы самому получать яйца в пиво и кислород в воздух. У меня это займет пять минут, и я отправлюсь к Флоре. Ну, чуть задержусь, зато с повышением по службе, с увеличенным жалованьем и слюнявыми поцелуями от Службы в каждую щеку.
Видите ли, дело вот в чем. Крупные промышленники путешествуют в космосе не часто, обычно используют трансвидео. Отправляясь на какие-нибудь сверхвысокие межзвездные конференции, как, вероятно, эти трое, они принимают спейсолин. Во-первых, у них нет достаточного опыта космических полетов, чтобы обойтись без него. А во-вторых, спейсолин очень дорог, а промышленники предпочитают пользоваться дорогими средствами. Я знаю их психологию.
Так что двое будут под действием спейсолина. А вот тот, что с контрабандой, не рискнет – даже рискуя космической болезнью. Под влиянием спейсолина он все выболтает. Он должен сохранить контроль над собой.
Все очень просто.
«Антаресский гигант» пришел вовремя. Первым ввели Липски. У него толстые красные губы, круглые щеки и начинающие седеть волосы. Он взглянул на меня и сел. Ничего. Он под воздействием спейсолина.
Я сказал:
– Добрый вечер, сэр.
Он сонным голосом ответил:
– Сер-пантиновая Панама согреет сердце на чашку кофе.
Так действует спейсолин. Мозг этого человека отпущен на свободу. Последний слог вызывает свободные ассоциации.
Следующим вошел Андиамо Ферруччи. Черные усы, длинные и навощенные, смуглая кожа, лицо в оспинах. Он сел.
Я спросил:
– Хорошо добрались?
Он ответил:
– Лис легче фантастических штук жук и стаи птиц.
Липски подхватил:
– Птиц львиц книг за миг для всех.
Я улыбнулся. Остается Харпонастер. Я сжал в одной руке игольчатый пистолет, в другой – магнитные наручники.
И тут вошел Харпонастер. Худой, с обтянутой кожей, и хоть и почти лысый, но значительно моложе, чем выглядит на своем трехмерном снимке. И накачан спейсолином по жабры.
Я сказал:
– Черт возьми
Харпонастер:
– Ми, соль, фа, а вы сказали, в последние дали.
Ферруччи:
– Дали сняли спорная территория шла домой дорогой.
Липски:
– Дорогой, под дугой, горд, лорд.
Я переводил взгляд с одного на другого, а они все более короткими периодами продолжали нести чепуху, пока не смолкли.
Мне было, конечно, ясно: один из них играет. Он все продумал заранее и понял, что если не примет спейсолин, то окажется под подозрением. Может, он подкупил врача, вводившего раствор, или избежал этого каким-то другим способом.
Один из них играет. Это не так трудно. В субэфире регулярно идут комедии о спейсолине. Поразительно, как свободно при этом можно обращаться с кодексом морали. Вы и сами их слышали.
Я смотрел на них и услышал, как внутренний голос спрашивает:
– Ну, и как же ты укажешь пальцем на виновного?
Уже восемь тридцать, и на карте моя работа, моя репутация и моя голова, которая как-то неуверенно сидит на шее. Я отложил все это на потом и подумал о Флоре. Она не будет ждать меня вечно. Кстати, очень вероятно, что и полчаса не станет ждать.
Интересно. Можно ли соблюдать свободные ассоциации, если я заведу их на опасную территорию?
Я сказал:
– Ковер здесь как травка.
Липски:
– Травка из-под земли, ли-ли-ли.
Ферруччи:
– Ли ветер, ли снег неправедный, в Канзасе по колено.
Харпонастер:
– Но… солнце спасти навсегда борода.
Липски:
– До… статочно.
Ферруччи:
– Точно.
Харпонастер:
– Но.
Несколько выдохов, и они иссякли.
Я попробовал снова, не забывая об осторожности. Они запомнят все, что я скажу, и слова мои должны быть совершенно невинными. Я сказал:
– Прекрасная космическая линия.
Ферруччи:
– Линия тигров и слонов полная холмов…
Я прервал его, глядя на Харпонастера:
– Прекрасная космическая линия.
– Линия в постель петель не стоит в этот день как тень…
Я снова прервал, глядя на Липски:
– Прекрасная космическая линия.
– Линия, калиния, то же что всегда, да.
Кто-то подхватил:
– Да, больность записало.
– Сало и обед.
– Бедный человек.
– Век.
Я попробовал еще несколько раз и ничего не получил. Обманщик, должно быть, немало практиковался или же у него прирожденный талант к свободным ассоциациям. Он не напрягал мозг, позволил словам выходить свободно. И он прекрасно знал, что мне нужно. Если «травка» меня не выдала, то трижды повторенные «космические линии» выдали точно. Так что он знает.
И издевается надо мной. Все три произнесли нечто, что можно истолковать как внутреннее чувство вины: «травка из-под земли», «неправедный снег», «солнце спасти навсегда» и тому подобное. Двое говорили это случайно, сами не зная почему. Третий забавлялся.
Как же мне найти этого третьего? Меня охватил приступ ненависти к нему, пальцы задрожали. Ублюдок собирается разрушить Галактику. Хуже того, он не дает мне добраться до Флоры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
