— Зачем вы это сделали, Джон? — сказал пораженный Рой.
Цвиркун крикнул, задыхаясь:
— Другого выхода нет! Он может скрыться!
Рой затормозил возле поверженного паука. Генрих, следивший за Цвиркуном, успел предостерегающе воскликнуть:
— Не пускай его, Рой! — и сам вцепился в Цвиркуна, пытавшегося первым выскочить из авиетки.
Рой слишком поздно отреагировал на крик Генриха, Цвиркуну удалось вырваться. Генрих побежал вслед, но Цвиркун далеко опередил его.
Рой бегал быстрее Генриха, но замешкался на несколько секунд.
Генрих мчался метрах в пятидесяти за Цвиркуном и видел, как тот рванул дверь промежуточной камеры, защищавшей кабину от наружного вакуума. Генрих вскочил в промежуточную камеру, когда Цвиркун был уже внутри. Давление в камере выравнивалось быстро, но не настолько, чтобы Генрих смог помешать тому, что увидел за прозрачной стенкой.
На полу кабины извивался и звал на помощь сухонький старичок, а Цвиркун, придавив его коленом, рвал на нем одежду.
— Прошу тебя! Очень, очень прошу! — кричал старичок, стараясь оторвать от себя руки Цвиркуна. — Будь благоразумен, препарат не доработан! — Старик увидел Генриха, в бессильном гневе ожидавшего, когда откроется внутренняя дверь, и пронзительно закричал: — Помогите, я все объясню!
Цвиркун обернулся, увидел Генриха и еще сильнее затряс старичка. Голова Брантинга стучала о пол, Бран-тинг хрипел. Автоматическая дверь распахнулась, когда Цвиркун с небольшой коробочкой в правой руке отскочил от Брантинга. Генрих кинулся к распростертому на полу телу.
Седые волосы на голове ученого стояли дыбом, в распахнутых глазах окаменел ужас. Теперь в промежуточной камере находился разъяренный Рой, ожидавший своей минуты ворваться внутрь.
— Вы убили Брантинга! — с негодованием воскликнул Генрих.
Цвиркун ответил с презрением и ненавистью:
— Я не хотел его убивать. А если и помог подохнуть, так собаке собачья смерть!
Генрих всматривался в озаренное торжеством лицо Цвиркуна. Все, что Генрих открывал в нем раньше, было маской. Генриха раздражало кривлянье Цвиркуна, калейдоскопическая смена гримас. Не было лица Цвиркуна в его кривлянье, в гримасах и минах. Все это был камуфляж, примитивная игра. Вот оно, настоящее лицо, открытое во всей беспощадной четкости — сумрачное, пронзающее убийственно острыми глазами.
Рой наконец ворвался в кабину и тоже кинулся к Брантингу, потом выпрямился и сердито посмотрел на Цвиркуна.
— Может быть, объясните, что произошло? И покажите коробочку со спорами! — Он протянул руку.
— Стойте на своих местах! Опустите руки! — властно потребовал Цвиркун. — Я дам исчерпывающие ответы на любые вопросы, но при условии, что ни один не сделает и шага ко мне, пока я не закончу.
Рой наверняка не посчитался бы с настояниями Цвиркуна, но, как и брата, его поразила перемена в ассистенте скончавшегося профессора. Рой медленно опустился на скамью и знаком показал Генриху, чтобы тот сел рядом. Цвиркун прислонился к стенке кабины, как если бы боялся нападения сзади. Генрих хотел поправить запрокинутую руку профессора, Рой сказал, что надо оставить все без изменений, пока не явятся медики колонии. Генрих сел возле брата. Рой нетерпеливо заговорил:
— Вы превысили свои права, Джон. На Нептуне за нападение на другого человека отвечают так же строго, как и на Земле.
— Кары я не боюсь, — спокойно сказал Цвиркун. И говорил он по-новому, без торопливости, без повторений, с каким-то почти пренебрежительным хладнокровием. — Я уже объяснил вашему брату, что не собирался приканчивать мерзкого старикашку, что, надеюсь, подтвердят местные медики, если они достаточно квалифицированны. Между прочим, больше всего я боялся, что Брантинг умрет раньше, чем я доберусь до него. Оператор на «пауке» — только на Нептуне могли придумать старому ученому такую должность! Но Брантинг дождался меня. Он умер если не на руках моих, то в моих руках. Уже одно это делает меня счастливым. Но не только это!..
— Второе, очевидно, захваченная вами коробочка со спорами?
— Да, коробочка, но не со спорами! — Цвиркун выкрикнул это с таким диким торжеством, что Генрих вздрогнул. — Никаких спор калиописа искать не нужно. Умерший был сумасброд, но чтил закон. Он мог бы взорвать весь мир, подвергнуть все человечество уродующей операции, но правил уличного движения не нарушал даже на Марсе, где они не так уж строги. Выходя, он тихонько притворял дверь и аккуратно гасил свет, а приходя, не забывал вытереть ноги.
— Стало быть, вы обманывали нас относительно этой коробочки?
— Я рад, что истина наконец дошла до вас, Рой!
— С вашей не скорой помощью, Джон! Но что же содержится в коробочке, которая, видимо, так вам нужна, что вы вцепились в нее прямо-таки мертвой хваткой?
— Да, мертвой. Вы и не догадываетесь, насколько близки к сути! Ответьте мне на один вопрос. Сколько мне, по-вашему, лет?
Он смотрел на Генриха, и Генрих ответил первый:
— Двадцать два... Или двадцать три. Вы очень молоды.
— Двадцать четыре, плюс-минус два года, — ответил Рой.
В смехе Цвиркуна прозвучало торжество и ожесточение.
— Мне ровно шестьдесят пять. Не таращьте глаза и не пожимайте так недоверчиво плечами! На этот раз я не обманываю. В день, когда я появился у вас в лаборатории, Генрих, мое сердце отстучало именно эту круглую цифру.
— Вы довольно хорошо сохранились, — сдержанно заметил Рой.
— Не надо иронии. Не довольно хорошо — абсолютно сохранился! Боюсь, разница до вас не доходит. Сорок один год я не меняюсь, вот правда обо мне. Я таков же, каким был в тот день, когда Брантинг поставил на мне свой проклятый опыт.
— Новый вариант древней истории о некоем Дориане Грее? — Рой не удержался от недоверчивой усмешки.
— Нет, Рой, нет! — Цвиркун покачал головой. — Я тоже читал о том доисторическом Дориане Грее. Он сохранял лишь молодость, а меня сделали бессмертным. И если долгая юность Дориана была плодом его страстного желания, то мое бессмертие — плод ошибки. Да, не больше чем плод ошибки. Брантинг не рассчитал правильно силы введенного в меня препарата. Он хотел продлить мою жизнь, а взамен этого отменил мою смерть. Он намеревался сделать меня долгоюным, вроде Дориана, а сделал бессмертным.
Рой скептически оглядел Цвиркуна.
— Вы так уверены, что тело ваше неразрушимо? Скажем, плазменный пистолет или атомная бомба наших предков...
— Даже простая дубина еще более далеких наших предков — неандертальцев! Ее тоже будет достаточно. Или камня, упавшего на голову! Я разрушаем, но не смертен. Тайна моя в том, что в себе самом я не несу зародыша своей гибели. Меня могут погубить внешние причины, но не мое собственное развитие. Я не эволюционирую. Слушайте меня внимательно, вам предстоит узнать то, о чем вы и не догадываетесь. Перед вами человек, воплотивший в себе совершенство и бесконечность. Я совершенен, ибо завершен. Я не меняюсь, ибо достиг абсолютной гармонии. Я настолько уравновешен во взаимодействии своих органов, своих тканей, своих молекул, даже атомов своих, что взорвать мою внутреннюю гармоническую уравновешенность силы, действующие внутри меня, не могут. Я способен изменяться лишь в той мере, в какой меняется природа молекул. Это значит, что эволюция моя продолжительна, как эволюция всего человечества. Я равновелик всему человечеству, хотя и остался самим собой. Я превратился из индивидуума в вид. Я стал из личности категорией. Вы все остаетесь частностями, даже ощущая в себе одну для всех нас общность. Я, став общностью, перестал быть частностью. Я — абстрактность конкретности. Я — конкретность абстрактности. Ибо я — завершенность! Воплотившееся совершенство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
