признано, что И. П. Михайловский покончил жизнь самоубийством.
Укажем, что власти стремились извлечь максимально возможные антирелигиозные выгоды из «дела Михаловского». Материалы дела были представлены различным «литераторам», которые «по его мотивам» написали ряд художественных произведений, в центре которых – конфликт между ученым-материалистом и «религиозным фанатиком». Среди них роман М. В. Борисоглебского «Грань», пьеса К. А. Тренева «Опыт», драма Б. А. Лавренева «Мы будем жить!». Правда, все они особого успеха не имели и давно забыты.
По приезде в Котлас ссыльных поместили в лагерь, получивший название «Макариха», – за три версты от города, на песчаном берегу Северной Двины. Лагерь состоял из двухсот бараков, в которых целыми семьями жили «раскулаченные» крестьяне из многих русских губерний. Двускатные дощатые крыши бараков начинались прямо от песчаной земли. В них было два ряда нар и срединный проход. Во время дождей через гнилые крыши лились в бараки потоки воды.
Вскоре Луку перевели из «Макарихи» в Котлас и предложили вести прием больных в амбулатории, а несколько позже перевели как хирурга в котласскую больницу. Но ему недолго здесь пришлось оперировать. Скоро объявили о новом месте назначения – в город Архангельск, куда он добрался на пароходе. По прибытии, 25 августа 1931 года, прямо с пристани Луку доставили в горздравотдел, где ему вручили направление в 1-ю Советскую амбулаторию «для ведения ежедневного амбулаторного приема по хирургическим болезням».
Помещение, в котором ему суждено было работать, было маленьким, полутемным. Печи топили, но они дымили и тепла не давали. Не хватало ваты, бинтов, антисептиков, даже бумаги: рецепты писали на клочках, а истории болезни – на газете, фиолетовыми чернилами поперек печатного текста. В больничном коридоре всегда теснилась очередь. К хирургу записывалось по сорок-пятьдесят человек ежедневно.
В первый год жизни в Архангельске епископ был почти бездомным. Не только врачи больницы, но, как это ни удивительно, даже епископ Архангельский Аполлос (Ржаницын), встретили его довольно недружелюбно. Позже он поселился у народной целительницы В. М. Вальневой, проживавшей по адресу: Петроградская улица, 126. Она врачевала людей мазями (катаплазмами) при лечении разного рода гнойных заболеваний. Кстати, Лука всерьез заинтересовался ее опытом и привлекал к совместной научно-медицинской деятельности.
Живя в Архангельске, Войно-Ясенецкий обнаружил у себя твердую бугристую опухоль, возбуждавшую подозрение о раке. В начале марта 1932 года он обратился к постоянному представителю ОГПУ в Северном крае и попросил разрешения выехать в Москву или Ленинград для хирургического лечения. Одновременно он пишет на листочке из школьной тетради красными чернилами четким и разборчивым почерком письмо жене Максима Горького Е. П. Пешковой (1876–1965), возглавлявшей правозащитную организацию «Помощь политическим заключенным» (в 1918–1922 годах – Политический Красный Крест).
Письмо В. Ф. Войно-Ясенецкого в Политический Красный Крест
Архангельск
Петроградская ул., д. № 126
В Политический Красный Крест
Е. П. Пешковой
Я один из крупнейших русских хирургов, бывший профессор Туркестанского Университета, а с 1923 г. епископ Ташкентский и Туркестанский до конца 1927 г., когда, по прошению, уволен Синодом при Митрополите Сергии на покой. В 1923–1925 гг. отбыл ссылку в Туруханский край. 6.V.1930 г. арестован и в июне 1931 г. сослан на 3 года в Северный край. С конца августа 1931 г. живу в Архангельске и служу амбулаторным хирургом. Имею больное сердце (миодегенерация с часто повторяющейся недостаточностью сердца); кроме того, здоровье мое ослаблено тремя голодовками во время заключения. Мне 54 года. Недавно я нашел у себя в левой грудной железе твердую опухоль, которую считаю крайне подозрительной в отношении рака. Совершенно необходима скорейшая операция; с этим, и с моим диагнозом, соглашается единственный в Архангельске компетентный хирург-специалист, д-р Алферов[103], но вчера (1.III) он уехал в Москву на 3 недели, и доверить операцию остающимся здесь третьеразрядным хирургам я ни в коем случае не могу. Вместе с тем, при подозрении о раковом характере опухоли, никак нельзя ожидать возвращения д-ра Алферова. Ввиду изложенного я послал сегодня, через ПП ОГПУ по Северному Краю, заявление в Московскую Коллегию ОГПУ, в котором прошу о разрешении мне приехать для операции в Москву или Ленинград. Прошу Вас поддержать это ходатайство и ускорить ответ на него. Срок моей ссылки истекает 6. V 1933 г.
Епископ Лука
(доктор медицины Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий).
ГА РФ. Ф. Р-8409. Оп. 1. Д. 819. Л. 16–16 об. Автограф.
Приблизительно 16–17 марта 1932 года было дано разрешение выехать в Ленинград. По приезде туда Войно-Ясенецкий отправился в Научно-практический онкологический институт, директором которого был профессор-хирург Н. Н. Петров (1876–1964) – один из основоположников отечественной онкологии. Операция была сделана. К счастью, вырезанная опухоль оказалась доброкачественной.
В апреле епископ Лука возвратился в Архангельск, а в сентябре 1932 года его вызвали в Москву в Коллегию ОГПУ под предлогом пересмотра следственного дела. Особоуполномоченный в течение трех недель ежедневно подолгу беседовал с епископом. В его словах было много лести, он всячески превозносил Войно-Ясенецкого и как доктора, и как епископа. Он обещал хирургическую кафедру в Москве, намекая на необходимость только одного ответного шага – отказа от сана. Как вспоминал впоследствии архиепископ Лука, эти медовые речи «отравили ядом его сердце», и с ним случилось «тягчайшее несчастье и великий грех», он написал такое заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму»[104].
Заявление приняли. Копию Лука направил митрополиту Сергию (Страгородскому). В последней декаде октября Луку вернули в Архангельск, прибавив к ссылке еще полгода. Он продолжил работать «врачом хирургического кабинета».
В первой декаде декабря 1932 года Лука вновь обратился в Политический красный крест с просьбой оказать содействие «о досрочном освобождении и разрешении выехать в Кисловодск для лечения сердца». Но ответ пришел неутешительный: отказано и в пересмотре, и в выезде в Кисловодск[105]. Еще в одном обращении епископ Лука просил содействовать его выезду в Персию, где он сможет продолжить свою медицинскую деятельность. Но и в этот раз положительного результата не было[106].
Не зная, что предпринять и когда закончится ссылка, епископ написал митрополиту Арсению (Стадницкому) письмо с вопросом о возможности своего приезда в Ташкент. Из ответа он понял нежелательность возвращения. Написал Лука письмо и схиархиепископу Антонию (Абашидзе), который в 1906–1910 годах возглавлял Туркестанскую епархию и внес серьезный вклад в ее развитие. В то время схиархиепископ Антоний жил в Киеве в затворе. Лука поведал о своих сомнениях в правильности решения заняться исключительно хирургией. Схиархиепископ ответил, что не видит в этом поступке ничего неправильного.
В ноябре 1933 года Лука был освобожден и уехал из Архангельска в Москву. Первым делом он явился в канцелярию заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Его секретарь спросил:
– Не хотите ли занять одну из свободных архиерейских кафедр?
– Нет, – прозвучал ответ.
Впоследствии, неоднократно возвращаясь в своих думах к этому «нет», владыка Лука определил этот ответ, как начало «тяжкого
