Саша обняла меня. — Гадостей тебе наговорила да и вела себя как сука. Прости, пожалуйста. Но я правда девочкам ничего не рассказывала. А после того, как ты уволилась вообще себя мразью последней чувствую.
— Я тебе верю, ладно? Давай съедим примирительный чизкейк и проедем это?
Несколько минут спустя, мы сидели у нее в кухне и пили чай.
— Ты бы ни за что не простила измену, Лер. А я испугалась. Янке годик, куда я одна. Да и люблю его ведь. Он клялся, что было только один раз, что все потому, что я ему время не уделяю из-за ребенка. Что больше так не будет и что любит нас.
— Саш, не важно, как бы поступила либо не поступила я. Что делать со своей жизнью решать только тебе. И любой твой выбор правильный на тот момент, когда ты его сделала. Потому, что ты в этот конкретный момент не могла поступить иначе. Так Лена говорит. И я с ней согласна.
— Но вот, сейчас я решила: если поймаю, то уйду. Ничего, работа есть, перееду к родителям. Справлюсь.
— А ты пробовала с ним поговорить?
— Нет, — она замотала головой, закрыв лицо руками. — Страшно..
— Иди сюда, — я обняла ее. — Мне тоже было страшно. Но изводить себя — это не дело. Как и жить в неведении. К сожалению или к счастью, от реальности не спрячешся, сколько ни пытайся.
* * *
Облегчение от нашего с Сашей примирения временно затмившее все остальные чувства померкло сразу же, как я вышла из ее квартиры. В которые раз за те два часа, что просидела в кухне у подруги, проверила телефон. Там ничего. Мысленно отругала себя. И зачем только полезла? Что, Войт сам бы адвокату не позвонил? Чуточку протрезвел бы и сам бы порешал. А до тех пор не съел бы его там никто. Как бы там ни было, а полицейские уж точно знают чем чревато поднятие дубинки на миллионера и не важно по какой причине. Он не какой-то там никто и звать никак. Таких не избивают в обезъянниках.
Несмотря на то, что начался снег, я упрямо топала к метро. Хватит с меня такси — сильно жирно для безработной дуры, считающей, что без нее не справятся.
— Где ты была так долго? — едва ступила на порог, спросил папа.
— На психотерапии, потом к Саше заехала, — родители не знали ни о нашем конфликте, ни о моем “расставании” с Войтом. — А что?
Многозначительно посмотрела папе в глаза. Мы же договаривались. Причем совсем недавно…
— Ничего, просто спросил. И тут еще такие новости, — показал мне экран своего телефона.
Там про драку в офисе, задержание и “смену руководства” Войтовского холдинга. Мысленно выругавшись, я зажмурилась.
— Дочка, ты уверена, что тебе нужен такой мужчина? Не пойми опять неправильно, но мало того, что он начал с тобой общаться будучи еще в браке, так еще и ведет себя как какой-то малолетний хулиган с окраины…
— Папа, у Марка сейчас крайне тяжелый период. Что-то подобное может случиться в жизни абсолютно любого человека, понимаешь? Разве справедливо его судить за то, как он его переживает?
— Где гарантия, что в очередной “тяжелый период” он не поднимет руку на тебя?
От моего гневного ответа и нашего нового скандала спасла трель телефона. Гневно зыркнув на папу, я скинула с ног ботинки и ушла в свою комнату разговаривать.
Номер был незнаком.
— Да?
— Валерия, это Константин. Вы извините за беспокойство, — он запнулся, словно обдумывая, не стоит ли положить трубку. — но Марк Александрович… не в лучшей форме. Я опасаюсь, чтоб не натворил еще чего-то. И так еле уладили сегодняшний инцидент…
— Где он? — выпалила я.
— Был у себя дома.
— Я все поняла. Спасибо, что позвонили. До свидания, — отчеканила в трубку и, прервав соединение, развернулась обратно.
— Ты куда? — поймал меня в прихожей папа.
— Марку нужна моя помощь. Я еду к нему, — надевая ботинки, говорила я, — Когда вернусь, не знаю. Буду на связи. Пока.
И юркнула за дверь. Поскакала вниз по ступенькам так, словно папа мог погнаться следом. На бегу вызвала такси. И вот, спустя час — черт бы побрал пробки — я очутилась возле двери Марка. Только подошла, он сразу открыл. В реглане и джинсах, словно собрался куда-то, мокрыми после душа волосами, разбитым лицом и точно таким же взглядом, как в участке.
— Привет. Или как там говорят — с освобождением! — усмехнулась я. — Как не стыдно, Марк Александрович. Взрослый человек, бизнесмен, а ведете себя, как…
Я не договорила. Один рывок и я внутри квартиры и прижата к стенке. А в синих глазах — в нескольких сантиметрах от моего лица — яростный огонь.
— Как же ты достала меня! — прорычал мне в губы. — Что день, что ночь без тебя — одно и то же. Долбанное чистилище! Сколько можно?
Растерявшись я не знала, что ответить, но ему ответ и не был нужен. Захлопнув дверь, Марк набросился на мои губы. Не церемонясь, протолкнул между ними язык глубоко в рот. Схватил мои запястья одной рукой и задрал их над головой. А второй дернул вниз молнию на пуховике и забрался под него. Сжал грудь сквозь свитер, с нажимом прошелся по талии к бедрам.
Я не могла дышать. Я потерялась в этом неистовом напоре и яростном голоде. Они подчинили и покорили меня. Остатки трезвого разума, велели вырываться, но их приказы были едва слышным шепотом, тонувшем в оглушающем и ослепляющем… Желании? Оно может вспыхивать вот так резко, внезапно? Сменяя тревогу и беспокойство, затмевая абсолютно все?
Мои руки оказались на его плечах, груди животе и я почувствовала, как от моих прикосновений подрагивают стальные мышцы.
Марк сдернул с меня пуховик, а за ним свитер. Глухо зарычал увидев, что под ним ничего нет. Подхватив под бедра оторвал от пола, вынуждая обхватить его талию ногами. Накрыл горячими губами сосок. Обвел его языком, слегка прикусил, сорвав с моих губ стон. Царапнув нежную кожу щетиной, добрался до второго.
Я была почти раздета, прижата к холодной стене, а ощущение, словно каждая клеточка моего тела горела огнем. Особенно между ног, куда сейчас упирался просто каменный стояк.
Марк отнес меня на диван и опрокинул на него. Глядя прямо в глаза безумным, горящим чистой похотью взглядом, снял с меня ботинки с носками, джинсы, трусики. Накрыв своим телом, нашел губы и снова принялся терзать их. Бродил по всему телу жадными руками, сминая и прижимая крепче к себе.
Я залезла руками