Живем хорошо, ибо здешний начальник – хороший человек. У нас полная свобода, однако с местным населением сталкиваемся мало, так как большинство смотрит на нас, как на австрияков. Чехи (не вступившие добровольцами) живут за рекой в большой избе и арендуют большой огород. Они носят гражданскую одежду. Организовали художественную самодеятельность, поют куплеты, занимаются пением. В последнее время четверо чехов работают на почте, сортируют почту пленных, собственно говоря, даже осуществляют предварительную перлюстрацию, ибо пленные офицеры-немцы в письмах пишут всевозможное. Югославяне, уехавшие из Тары, собраны и сконцентрированы здесь, как и из других мест, поскольку это все не добровольцы, а «австрияки». В здешнем лагере сосредоточены славяне, направляются они в Россию на полевые работы. Ранее часть была отправлена рыть окопы вблизи фронта; писали, что немцы с аэропланов сбрасывали на них бомбы. Интересно, что среди добровольцев были и активные офицеры… В последнее время среди нас много недовольных Союзом чехо-словацких обществ, ибо там большой непорядок и неумение работать. Здесь в лагере около 150 нижних чинов готовятся в чехо-словацкий полк. В письме из дома мне сообщили, что послали деньги в Тару, прошу тебя переслать их мне. Привет от всех знакомых. Тюмень, Пароходная, дом Юрганова»[200].
Папоушек поддерживал контакты также с родственниками, друзьями и даже с коллегами по исторической науке. В выявленных мною материалах Папоушека содержится письмо-открытка одного из чешских историков из Праги (ее автор и дата не приведены), в которой давалась следующая характеристика обстановки в Чешских землях и пражском университете: «Пекарж (крупный чешский историк, профессор Карлова университета. – Е.Ф.) начал свои лекции поредевшим рядам студентов, ведь многие из них на войне. Историческая наука здесь пока себя не проявила (отмалчивается), и мы ей занимаемся лишь для того, чтобы как-то развеяться. Пекарж верит в будущее чехо-словацкого народа, в его лучшую долю. Война ужасна, но и мир был бы ужасным. Напиши мне опять что-нибудь»[201].
Сам Папоушек, даже будучи военнопленным, продолжал занятия историей, в частности, как следует из ряда материалов, его интересовало наследие В.О. Ключевского. По заданию редактора петроградского издания «Чехословак» и одного из идеологов чехо-словацкого движения в
России Богдана Павлу Папоушек готовил ряд заметок (с использованием трудов Ключевского) по истории России, по проблеме национализма и национального самосознания. Весьма показательным для характеристики Папоушека как профессионального историка является обнаруженное в его материалах письмо-рекомендация Богдана Павлу представителю парижского Чехо-словацкого национального Совета в России Милану Штефанику. Эта рекомендация Павлу датируется октябрем 1916 г. и содержит весьма лестную оценку Папоушеку-историку. В отличие от других писем Павлу (как правило, на чешском языке), это письмо целиком написано на словацком: «Дорогой Милан! 1) Рекомендую Твоему вниманию друга Папоушека, который доставит Тебе сие письмо. Он прекрасно обо всем информирован и все тебе расскажет об обстановке. Ты можешь ему доверять полностью. Это историк лучшей из школ. 2) С Тобой хотел бы поговорить Милюков. У него для Тебя письмо от Масарика. Милюков собирается выступить по нашим делам в дебатах Думы по бюджету. А в случае надобности запросить и министра внутренних дел. Ему нужна информация… 7) Как соберешься в Петроград, пусть о Тебе Папоушек телеграфирует. Пока, Павлу»[202]. Как видим, Папоушек предстает доверенным лицом как Штефаника, так и Павлу. И он был посвящен до подробностей во все тонкости национального движения чехов и словаков в России.
В политическом отношении Я. Папоушек встал на сторону т. н. Петроградского течения во главе с Чермаком и Павлу, поддерживавшими линию Масарика на создание независимого государства чехов и словаков с ориентацией на западные страны Антанты. Именно при помощи Корпуса сотрудников военнопленных при Правлении Союза чехо-словацких обществ в России Павлу и Папоушек оказали существенное влияние на ориентацию как массового движения военнопленных, так и всего национального движения чехов и словаков в России[203].
Из многочисленных материалов видно, что Я. Папоушек вел неутомимую повседневную напряженную работу, оставаясь при этом как бы в тени. В связи с этим представляется, что чешская легионерская литература, как и современная чешская историография, все еще в определенном долгу перед ним.
После приезда (с Февральской революцией) лидера заграничного движения чехов и словаков Томаша Масарика в Россию вовсе не случайно личным его секретарем становится именно Папоушек. Причем им он являлся вплоть до отъезда Масарика из России в 1918 г.[204] В 1917–1918 гг. Папоушек работал в составе филиала Чехо-словацкого Национального Совета в России вплоть до вооруженного конфликта чехо-словацких легионеров с Советской властью. Об этом свидетельствуют многие документы, в том числе удостоверение, выданное лично Папоушеку и датируемое 28 января 1918 г.: «Дано сие верховным военно-революционным органом чешско-словацкого народа отделением для России Чешско-словацкого Национального Совета в том, что предъявитель сего чехо-словак Ярослав Францевич Папоушек состоит сотрудником названного Совета, что подписью и приложением печати удостоверяется. Товарищ председателя П. Макса. Секретарь И. Маркович»[205].
Для характеристики обстановки в Чешских землях в начале войны весьма важно, например, небольшое, но весьма красноречивое письмо Я. Папоушеку от неизвестного нам адресата (и даже без даты). Можно, однако, с уверенностью сказать, что письмо это было от одного из пражских историков. Не забудем, что сам Папоушек по образованию был историком и на фронт попал из Австрийского исторического института (Ďstereichische Institut fůr Geschichte).[206]
Я. Папоушек внес вклад в дело активизации Корпуса сотрудников военнопленных при Правлении Союза обществ в России, о чем свидетельствуют ставшие ныне доступными архивные фонды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
