Поезд плавно покачивало на поворотах. Рина откинулась на спинку и закрыла глаза. По крайней мере пятнадцать минут можно спокойно подремать. Нет, какая уж тут дрема! В голове теснились фразы из последнего письма Гуго. И потом нужно обдумать предстоящий разговор с Имантом.
Покинув Ядерный центр, Имант Ардонис ожидал встретить кого угодно, только не Рину. Да, это она. Имант поспешно вынырнул из потока сотрудников и подошел к афишной тумбе, которую изучала Рина.
— Здравствуйте, Имант, — сказала Рина и взяла Ардониса под руку. Молодой человек с газетой, сложенной трубочкой, медленно двинулся за ними следом.
— Ради бога, придумайте что-нибудь, чтобы отвязаться от этого типа, прошептала Рина, прижавшись к Иманту. — Хотя бы на несколько минут.
— Какого типа?
— Только не оборачивайтесь сразу. Он за нами идет, с газетой.
Болтая о пустяках, они вышли в городской сад и двинулись к площадке аттракционов. У панорамного колеса стояла очередь, Детишки толкались, весело кричали, перекликались. Пожилая билетерша — единственное живое существо в этом механическом царстве развлекательной техники, — пропустила их к освободившейся двухместной кабине.
Только пристегнувшись ремнем к сиденью, Рина вполне оценила идею Иманта: здесь по крайней мере они могли поговорить свободно.
Человек с газетой остался внизу — впрочем, он не спускал с них глаз.
Кабина поплыла кверху, из динамика полилась разухабистая музыка. Рина посмотрела вниз. Соглядатай, видимо, размышлял, что же делать дальше. Приняв решение, он спустился на садовую скамейку и развернул газету. В конце концов он не нарушил инструкцию: ему поручено не спускать глаз с вдовы Ленца, что он и выполняет неукоснительно. А то, что она решила немного пофлиртовать с этим сумрачным красавцем, бывшим заместителем Ленца… Наверно, все женщины таковы.
Они успели подняться довольно высоко, когда молодой человек с газетой решил пойти в бар погреться. Перед ними раскинулась бесконечная панорама города-спрута, города-левиафана, всепоглощающего мегаполиса, громоздящего в небо бесчисленные этажи зданий.
— Я получила письмо от Гуго, — произнесла Рина, коротко рассказала о Робине и протянула Иманту пакет.
Пока Имант читал, Рина следила за выражением его лица. Имант читал жадно, залпом глотая страницы. Медленно вращающееся колесо успело сделать почти полный оборот. В воздухе висел ребячий гомон. Из соседней кабины, нависшей над ними, кто-то, шаля, бросил цветок. На колени Рины кружась упала огненная настурция — хрупкий гонец осени.
Имант опустил руку с письмом.
— Спасибо, Рина, — произнес он, — за то, что верите мне.
— Я не опоздала?
— Не знаю, Рина. Еще не знаю. Лучше, если бы Робин пришел вчера.
— Неужели поздно?
— Сегодня утром были получены первые обнадеживающие результаты. Мы на подступах к тому, чего сумел достичь Гуго…
Они помолчали.
— Я давно подозревал, что Гуго удалось расщепить кварки, — сказал Имант, — но у меня не было доказательств. И потом, все поведение гугенота… Простите! — смешался Имант.
— Гуго любил эту кличку. И мне она нравилась, — сказала Рина, вертя в пальцах настурцию.
Итак, в ту памятную ночь, когда произошел взрыв, Гуго Ленцу удалось расщепить кварки. Впервые в истории человечества был сделан шаг в глубины микромира, доселе неведомые. Установка взорвалась, и Гуго, как это видно из письма, подвергся облучению. Но на него обрушились не обычные жесткие рентгеновские гамма-кванты, вызывающие лучевую болезнь. Медики научились бороться с нею. Это было, как догадался Ленц, нейтринное излучение. Как известно, современные физические приборы не улавливают нейтрино, мельчайшие частички, лишенные электрического заряда. Эти легчайшие частицы, названные нейтрино с легкой руки Энрико Ферми, пронизывают толщу земного шара так же легко, как луч света — тончайшую прозрачную пленку.
Чуткая Люсинда, с которой доктор Ленц общался много лет, неплохо изучила Гуго — от его умственного потенциала и до структуры нервных клеток. Потому Люсинда сумела решить необычную задачу, поставленную перед нею Ленцем. Используя вариационно-прогностические методы, она вычислила время жизни Ленца, определила отрезок времени, который остался Гуго после взрыва установки и нейтринного облучения. При этом, конечно, предполагалось, что Ленц не будет предпринимать никаких попыток к лечению и вообще будет вести себя, как лодка, отдавшаяся на волю волн.
«Я решил пожертвовать собой, чтобы спасти остальных. Поверь, Рина, я решился на это не очертя голову, а лишь после того, как пришел к выводу: нейтринное излучение, возникшее при расщеплении кварков, опасно, но убедить в этом мир невозможно. Кто мне поверит, если нейтринное излучение сейчас уловить так же невозможно, как поймать в ладони лунный свет? Предположим, что я все же выступлю и скажу, что кварки нельзя расщеплять, по крайней мере до тех пор, пока не будет найдена защита от нейтринного излучения. А что скажут фабриканты оружия, жаждущие заполучить новый вид излучения, чтобы сделать лучеметы в тысячу раз смертоносней? Да мне тут же заткнут рот, объявят сумасшедшим, упекут в клинику. Что у меня за козыри в этой игре? До тех пор, пока физики научатся ловить нейтрино, может пройти немало лет.
Нет, рано расщеплять кварки. Общество, в котором я живу, еще не созрело для этого. Наука слишком зашла вперед. Наше общество безумно — оно может само себя уничтожить, люди торопливо хватаются за одно, другое, третье, не задумываясь о последствиях. Не знаю, как изменить общество. Я ученый, а не политик. Но все равно — в наше время преступно быть пассивным…» — Мне казалось, что для Ленца на всем белом свете существовала только физика, — задумчиво сказал Ардонис.
— Вы плохо знали его, Имант. Гуго всю жизнь был человеком с большой совестью, — произнесла Рина. — Он не мог без горечи говорить о загубленных душах Хиросимы, о японских рыбаках, попавших под радиоактивный пепел… Но Гуго всегда считал, что не дело физиков ввязываться в политику.
Ардонис разгладил ладонью конверт.
— Вы уверены, Рина, что Ленц поступил правильно? — спросил он.
— Не могу судить, но и осудить не в силах, — вздохнула Рина. — Но почему, почему он не открылся мне?
— Если бы Ленц открылся вам, случайно о его замысле могли узнать другие, и эффект свелся бы к нулю. Да и потом, разве могли бы вы сидеть, сложа руки, зная, что жизнь Гуго с каждым днем тает, как свеча?
— Не могла бы, — прошептала Рина. — Но остаток своей жизни я хочу посвятить делу, за которое погиб Гуго. Ни один человек на имеет права сидеть, сложа руки, и ждать, пока все полетит в тартарары.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
