Томек сидел на скамейке в гостиничном патио[55]. Посреди прямоугольного внутреннего дворика, окаймленного флигелями, тихо шумел фонтанчик. Было уже совсем поздно, но заботы не давали молодому человеку уснуть. Двое его старших друзей, товарищи по экспедициям, очутились в бедственном положении.
Томек птицей бы полетел им на помощь, а должен был сидеть и ждать отца, когда тот привезет деньги на снаряжение экспедиции. В задумчивости он даже не заметил вышедшей из отеля на патио жены. Салли присела на скамейку рядом с Томеком, прижалась к нему, тихо заговорила:
– Это духи испанских конкистадоров не дают тебе спать, Томек?
Томек стряхнул с себя задумчивость, посмотрел на жену, улыбнулся ей. Ей очень шла черная мантилья, или шаль, в манере элегантных дам Лимы, наброшенная на голову.
– Не было бы в том ничего удивительного, – ответил он не сразу. – Город королей[56], где мы сейчас находимся, почти четыре века назад построил пресловутый Писарро[57].
– О нем-то я и думала, вспоминая духов испанских конкистадоров. Сегодня утром мы с Наткой были в соборе[58] на Пласа-де-Армас, строить его начинал Писарро. Там у подножия алтаря мы видели его гробницу, она расположена между могилами архиепископов Лимы. Собор украшают великолепные картины, но больше всего нас восхитил великолепный Мурильо. Но я пошутила, вспоминая этих испанских духов. Я хорошо знаю, что тебя тревожит. Не расстраивайся ты так! Отец вот-вот появится.
– Только бы не было слишком поздно! – тяжело вздохнул Томек. – Вчера пришли плохие вести. В Монтании начались большие беспорядки.
– Кто тебе это сказал? – оживилась Салли.
– Вчера вечером я был у префекта департамента[59], он мне и сказал. Пока просил не разглашать, он ждет подтверждения. Но боюсь, что это правда. Смуга ведь предупреждал, что кампы готовят восстание.
– Томми, это действительно плохая новость! А почему только сейчас мне об этом говоришь?
– Не хотелось тебя заранее волновать. Господи, а если восстание уже началось, что теперь со Смугой и Тадеком? Волосы дыбом встают, как подумаю о них.
– Мы все за них переживаем, – грустно произнесла Салли. – Положение становится все серьезнее, но отменить экспедицию мы же все равно не можем.
– Естественно! Тут и говорить не о чем, – порывисто сказал Томек. – Какие бы ни стояли перед нами препятствия, а в установленный срок мы обязаны быть на границе Боливии с Бразилией. Только если кампа уже выступили, нам придется изменить маршрут.
– Томми, милый! Ты всегда найдешь выход из любого положения.
Лицо Томека прояснилось – вера в него Салли, ее похвалы неизменно доставляли ему удовольствие. Он привлек жену к себе и прошептал:
– Только бы отец приехал побыстрее!
– Он наверняка вот-вот появится в Лиме. Думаю, и Тадек со Смугой… – начала Салли и вдруг умолкла.
Ночную тишину разорвал глухой подземный грохот, земля заколебалась, как человек, охваченный внезапной дрожью. Слышно было, как со звоном бьются стекла. В кустах проснулись птицы, по всей околице залаяли и завыли собаки. Грубо вырванные из сна жители Лимы выбегали на улицу кое-как одетые, в ночных рубашках. Вокруг кричали, звали друг друга. Общее настроение ужаса усиливалось мрачным тревожным звоном колоколов.
На патио высыпали постояльцы гостиницы.
– Салли! Томек! – звала их Наташа.
– Мы здесь! – откликнулась Салли. Наташа и Збышек были уже рядом.
– Мы проснулись от того, что качается кровать. Услышали суматоху на улице, звон колоколов, беготню по коридору и скорей к вам, а у вас номер пустой! Вот и начали вас искать, – Збышек, говоря все это, одновременно застегивал рубашку.
– Томми никак не мог заснуть, и мы сидели на свежем воздухе, так было хорошо после жаркого дня, – объяснила Салли.
– А, вот почему вы полностью одеты, – догадалась Наташа.
– Землетрясение-то не очень сильное, но звон колоколов вызвал панику, – добавил Збышек.
– И тревога, и паника вполне понятны, – сказал Томек. – Ведь Лима расположена в тихоокеанской сейсмической зоне[60], большинство всех землетрясений, и нередко очень сильных, случается именно здесь. В Лиме каждый год по нескольку раз земля трясется то сильнее, то слабее, и как раз слабые землетрясения предваряют катастрофу. Именно так произошло, если мне не изменяет память, в тысяча семьсот сорок шестом году, тогда Лима лежала в руинах, а соседний порт Кальяо вообще был затоплен громадными волнами бушующего океана. Тысячи людей тогда погибли.
– Не хотела бы я постоянно здесь жить, – отозвалась Наташа. – Южная Америка такой беспокойный материк. В Манаусе я тоже чувствую себя, как на раскаленных угольях. Белые бесчинствуют, как волки, джунгли какие-то ненасытные, реки и те кишат ужасными тварями. Ненавижу насилие!
– А ты не преувеличиваешь, Натка? – вмешался Збышек. – Ты забыла, кто в Якутии застрелил царского агента Павлова?[61]
– Нет, не забыла! Убила негодяя, чтобы спасти благородного человека, единственной виной которого было то, что он желал свободы своей угнетенной отчизне. И я боролась за освобождение своей родины от царской тирании!
– Тихо, тихо! Опять начинается грохот, – прервала ее Салли.
Глухой, более слабый, чем в первый раз, грохот прокатился с востока на запад, земля дрогнула, но больше толчков не последовало.
– Собаки больше не воют, – заметил Томек.
– Видно, опасность миновала, раз так, пойдемте домой, Натка заварит чай, поговорим, – предложил Збышек. – Ложиться спать уже не стоит, скоро рассвет.
– Действительно, спать совсем расхотелось, – поддержал его Томек.
Наташа выпила чай, отставила пустой стакан, поднялась, подошла к широко распахнутому решетчатому окну. Звезды уже побледнели.
– Как спокойно и тихо на улице, как будто ничего этой ночью не произошло, – не скрывала она своего удивления. – Поражаюсь жителям Лимы, как они умеют, несмотря на постоянную угрозу, вести нормальный образ жизни.
– Не вижу в этом ничего удивительного, – не согласился Збышек. – Ко всему можно привыкнуть. Возьми хоть нас, поляков. Уж сто лет завоеватели стараются лишить нас народности, преследуют польский язык, повсюду шпики, патриотов вешают или ссылают в Сибирь, а мы все-таки не потеряли своего своеобразия. Расцвело подпольное образование, а приходит час, мы беремся за оружие и щедро платим кровавую дань, а повседневная жизнь тем временем идет своим чередом.
– Молодец, Збышек! – с энтузиазмом поддержал его Томек.
– Ой, господи, опять вы за свое! – возмутилась Наташа. – Я всего-то и сказала, что в Лиме отлично приспособились к естественным опасностям, а вы уж сразу о поляках. Восхищаюсь я, восхищаюсь вами не меньше, чем жителями Лимы.
