Монвуазен тоскливо смотрит на судейские силуэты и танцующие на стенах тени. Она мало походит на колдунью. Полная, со слегка отекшим лицом колдунья скорее напоминает крестьянку. На лице — безучастность. Монвуазен четко и без колебаний отвечает на все вопросы. Ее откровения шокируют даже видавших виды судей. Один из них то и дело переспрашивает и вновь получает странный ответ.
— Госпожа Монвуазен, вы принимали участие в черных мессах?
Ответом служит кивок. Председатель суда просит ответить голосом. Колдунья громко бросает: «Да» — и вновь равнодушно смотрит на призрачную пляску теней. Она помнит все эти кощунственные обряды: обнаженная женская плоть, ритуальное омовение, два заблудших священника Мариетт и Даво читают свои тоскливые мессы на обнаженном животе. Сотни проведенных абортов, бурлящее колдовское зелье, способное и оживлять, и убивать…
— Вы подтверждаете тот факт, что священники во время служения мессы целовали срамные места на теле женщины?
Да, она подтверждает. Она говорит все, что от нее хотят услышать. Она прекрасно понимает, чем окончится весь этот процессуальный спектакль. С ведьмовских уст внезапно срываются имена сообщниц, от которых суд цепенеет. Суд требует подтверждений и, к своему ужасу, получает их: Доде, Бержеро, Трианон, Дюваль Белом, Шаплен, Пети, Делапорт, Пеллеунье, Вотье, Марре, Пулэн… Перечисленные особы не только производили аборты, но и готовили всевозможные яды.
— Приходилось ли вам поставлять зелье в Сен-Жер-мен или Версаль?
Монвуазен заколебалась. В ее глазах промелькнул испуг, но судьи его не заметили. Помолчав, колдунья отрицательно замотала головой и выкрикнула: «Нет». Тем не менее председатель суда повторил опасный вопрос.
— Нет, — решительно ответила подсудимая.
— Вы в этом уверены?
— Конечно.
Суд минуту совещался и наконец решил подвергнуть женщину чрезвычайному допросу. Когда Монвуазен услышала об этом, то задрожала и забегала глазами, как бы иша поддержки у холодных дворцовых стен. Двое охранников вывели жертву из зала во двор. С мрачного свинцового неба срывался дождь. Траурные небеса, ограниченные высокими стенами Арсенальского дворца, давили и обрекали. Монвуазен, одетая лишь в грубую холщовую рубаху, шла в камеру пыток, где ее ждали хитроумные приспособления для адских мучений. Каждый новый шаг давался с таким трудом, что охране приходилось подталкивать женщину.
В камере пыток колдунье бывать еще не приходилось. Она со страхом смотрела на палача, заскучавшего без работы, на странные лавки, крюки, доски. Все это предназначалось ей. В последний момент суд поменял палача, узнав, что прежний исполнитель ранее был тайным любовником ведьмы. Последними в камеру вошли судьи и заняли свои места за столом в углу. Палач приступил к своему обычному делу. Двое его помощников сняли со стены веревки и дубовые доски. Женщину заколотило и отбросило назад к двери. Один из охранников грубо сгреб, поволок на середину камеры и лишь теперь заметил, что Монвуазен пьяна. От нее действительно вовсю разило спиртным, что немало подивило судей. Кто-то тайком передал ведьме вино, а может, и сама она ухитрилась изготовить пьянящее зелье. Председатель суда скривился и поторопил начало чрезвычайного допроса.
Ведьму уложили на пол и между ее ног поместили две доски. Еще две доски наложили на ноги снаружи. Сильной рукой палач стянул все четыре доски веревкой, кряхтя с натуги и сдавливая ноги все туже и туже. Этот прием назывался «сапоги». Председатель суда Бушера подошел к лежащей на полу жертве и задал свой первый вопрос. Экзекуция началась. Палач вставил клин между внутренними досками и начал деревянным молотком забивать его все глубже и глубже. «Сапоги» сужались, сплющивая мышцы и ломая кости. Ведьма орала и, захлебываясь, называла имена, адреса, даты. Несмотря на это, молоток продолжал безжалостно стучать по клиньям. Судья Бушер, уже давно привыкший к подобным сценам, хладнокровно задавал новые вопросы. На его бледном невозмутимом лице иногда появлялся живой интерес. Случалось это тогда, когда несчастная ведьма упоминала известную особу или же пикантную подробность дворцовой закулисной жизни…
…Охота на парижских ведьм открылась два года назад. Некий портной Вигуре давал шумный обед по случаю своего дня рождения. К столу пригласили и провинциального адвоката Перрена, который с интересом взирал на незнакомые лица и прислушивался к городским сплетням. Под конец обеда, когда набитые и напоенные до отвала гости начали расходиться и расползаться, румяная пышнотелая мадам Босс, в очередной раз пригубив бокал вина, вдруг резко сменила тему. Она призналась, что занимается колдовством и умеет готовить таинственное зелье, творящее чудеса. Подвыпивший язык мадам Босс описывал такие картины, что за столом воцарилась гробовая тишина. Гости, которых доселе унять было невозможно, притихли и прислушались. Хозяин дома попытался остановить разговорчивую мадам, но та, мечтательно вскинув свой взор к потолку, внезапно изрекла:
— О, господа… Колдовство — великое дело. Оно может дать целое состояние и вечную славу. А какие клиенты! Все как на подбор: сплошные герцогини, маркизы, графы да князья. И всем отраву подавай. Эх, отравить бы еще троих-четверых — и я бы стала богатой до конца жизни. После этого можно и оставить это мрачное ремесло.
Мадам Босс закончила столь странную речь, обвела гостей туманным взглядом и вновь приложилась к вину. Хозяин дома, воспользовавшись паузой, мгновенно сменил тему разговора. Гости вновь засуетились над тарелками и бокалами. Пьяной болтовне мадам Босс мало кто придал значение. Но среди этих «мало кто» находился адвокат Перрен, пораженный этим сбивчивым рассказом. На следующий день адвокат встретился со своим старым другом капитаном Дебре и рассказал о подробностях вчерашнего обеда. «Мадам Босс ведьма? — вскинул брови Дебре. — Чепуха. Забудь об этом». Через пару часов капитан уже докладывал о ведьме королевскому судье по уголовным делам Ла Рени.
Спустя три дня поздно вечером в дом мадам Босс постучали. Хозяйка открыла дверь и увидела незнакомого мужчину, который ей заговорщицки подмигнул и попросился войти. Гостем был сослуживец капитана Дебре, подосланный к ведьме с целью обычной провокации. Он попросил смертоносный порошок, который якобы намеревался подсыпать своей законной супруге. По цене торговались недолго. Мадам Босс удалилась в соседнюю комнату, достала из платяного шкафа мешочек и запустила в него руку. В тот же миг вылетели оконные рамы. Ведьма так и застыла с мешочком в руках, испуганно вытаращив глаза на троих здоровенных детин. В мешке покоились пакетики со всевозможными порошками, большинство из которых несли кому-то смерть.
На первом же допросе мадам Босс не стала упрямиться и рассказала о своих сообщниках и сообщницах. Городская тюрьма начала активно пополняться все новыми и новыми ведьмами, колдуньями, ворожеями, из которых без особого труда выжимались откровенные признания.
Среди клиентов всей этой «нечисти» оказалась и парижская знать. Скажем, мадам де Пулайон, графиня Рурская, виконтесса де Полиньяк, племянницы Мазарини, жены некоторых парижских судей. Упомянули и Расина, который якобы заказал смерть своей любовницы Дю Парк. В ход шли порошки, свечи, выделяющие при горении ядовитое вещество, мутные растворы, трава, внешне напоминающая лечебную растительность.
Смертоносные интриги достигли даже королевского окружения. Ведьмы охотно упоминали имена не только жертв, но и самих заказчиков. Назревал крупный скандал. Король Франции быстро учредил особый суд, который окрестили «Огненной палатой». Судьи поклялись хранить в строжайшей тайне все то, о чем упоминали подсудимые. «Огненная палата» отправила на костер более десяти ведьм. Не оставалась пустой и камера пыток. Палач добросовестно выбивал даже то, чего и не было.
В середине 1679 года арестовали мадам Дезейе (Монвуазен). Она нисколько не напоминала ведьму, тем не менее разгоряченные судьи начали допрашивать ее с пристрастием. Средь ясного неба ударил гром. Монвуазеы готовила яд для самого Людовика XIV! «Огненная палата» заволновалась и решила допросить ведьму с особым пристрастием.
Монвуазен рассказывала об абортах, умерщвлении младенцев, черных мессах. В ее доме ставились дерзкие химические опыты. Ведьма обрабатывала таинственной жидкостью принесенное ей белье, одев которое жертва должна бала погибнуть через два-три дня. Таким же образом отравлялись перчатки, обувь, губная помада, духи. Что же было приготовлено королю, оставалось загадкой. Едва в судейском вопросе фигурировало имя Людовика или кого-нибудь из его свиты, как Монвуазен замолкала и прикидывалась дурочкой. В конце концов она очутилась в камере пыток дворца Арсенал.
