Это маленький островок европейской цивилизации среди непроходимых болот. Просторные улицы, разноцветные дома. Здесь невероятно медленное движение жизни, даже начинает казаться, будто все горожане перед выходом из дома специально пьют валерьянку, чтобы ходить медленно, наслаждаясь красотой поселка, например, цветом фонарей, гармонирующих с северным сиянием, и факелами газовых месторождений, расположенных неподалеку.
Этот поселок отличает то, что власти терпимо — пожалуй, даже слишком терпимо, — относятся к горожанам. Такое в России встретишь, увы, не часто. К тому же эти самые власти постоянно получают за свой поселок награды самого высшего уровня.
Здесь все ухожено, чисто и очень красиво. Секрет прост. Я узнала о нем, когда приехала сюда однажды.
Зрелище странное. Кругом на много-много километров видны нефтяные вышки. Нефть качают и днем и ночью, не переставая: одна вахта сменяет другую, а ту — третья. После снова заступает на дежурство первая… И так, наверное, будет, пока всю земную кровь не скачают. До капли.
Рядом с поселком много деревушек, привычно загаженных, как это общепринято у нас в России, а в Лучинске, который находится от них всего в нескольких километрах, уютно и чисто.
Глава администрации в приватной беседе как-то признался мне:
— Денег на благоустройство не жалеем и сил, признаться, тоже. Известно, например, какое короткое наше северное лето, так мы заранее запасаемся рассадой садовых цветов в четыре раза больше положенного.
Первый раз, например, высадим на клумбы, цветы продерживаются от силы неделю, их горожане с каким-то особым остервенением срывают или выдирают прямо с корнями. Второй раз они, бедные, продерживаются чуть больше — недели две, максимум три. Третий — еще больше. Ну а то, что высадим в четвертый раз, уже, как правило, не срывают. Просто некогда или неохота. Четвертая рассада доживает обычно до первых заморозков, которые начинаются в августе.
Ну, цветы ладно. Тут объяснение можно найти. Северные люди — дикие, к зелени, как известно, не особенно-то привыкли. Другое дело, что, оказывается, и к чистоте тоже!
Взять, к примеру, нашу набережную: небольшую, но отделанную под питерскую, с фонарями и фонтанами. С той лишь разницей, что через каждые четыре метра на ней стоят шикарные мусорные урны в уникальном архитектурном стиле.
И что же? Два раза в день убирают наши дворники набережную и каждый раз собирают горы мусора. Ну не принято у нас бросать мусор в корзину! Не принято! Люди гуляют по набережной с колясками, на велосипедах или же просто пешком и бесконечно гадят, гадят, гадят. Другой бы глава поселка плюнул, а мне интересно — когда-нибудь этот народ научится убирать за собой. Четырнадцать лет учим, учим, а все без толку.
В этих краях хозяева жизни — иностранцы. Они приезжают на Север, останавливаются в дорогих гостиницах и… весь мир сразу начинает вращаться вокруг них. Кофе? Водку? Дорогую рыбу? Девушек? Пожалуйста! Возьмите все и сразу!
А те, кто добывают нефть, от зари до зари торчат на месторождениях, получают за свои труды, конечно, гораздо меньше того же иностранца, который торгует нашей нефтью. Это он хозяин жизни, а не наш русский работяга. В итоге у многих жителей северных городов имеется одинаковая мечта. Чтобы наше правительство хотя бы однажды сказало иностранным властям: так, мол, и так, дорогие вы наши зарубежные партнеры, нефть и газ мы вам две недели подавать не будем — инвентаризация скважин у нас. А что здесь такого? Мерзнут же наши старики без тепла в Центральной России, так почему бы не отключить тот же Запад или хотя бы припугнуть его, а то ну совсем никакого уважения к нашему брату нету, причем у себя же дома.
О, что бы тогда поднялось! Какой скандал мирового уровня! Эх, правительство, правительство, почему ты не ценишь своих людей? Долго ли стать тем же иностранцем?
А между тем на Севере как полыхали двадцать лет назад, так и полыхают по сей день газовые месторождения. Газ горит и днем и ночью. И никому, ну совершенно никому нет до этого дела.
Подойдешь к такому факелу и кажется, что Земля вот-вот заговорит с тобой человеческим голосом, попросит пощады. Нефть тем временем разливается от неправильного обращения с месторождениями. Засоряются пойменные луга, богатые дичью болота, глухие леса, где испокон веков царствовал ельник да кедрач.
А потом много-много десятков, сотен километров подряд — это особенно заметно, когда едешь на поезде, — не видно ничего живого. Только голая земля, пострадавшая от разлива нефти, из которой торчат головешки, бывшие когда-то вековыми деревьями. Так во Вторую мировую торчали черные головешки, оставшиеся от деревень после фашистов.
И кто знает, сколько столетий должно пройти, чтобы на этих местах снова восстановилось лесное царство, где правит бал сама природа.
И в то же время на тюменском Севере остались еще удивительные места. Помню, однажды мы заблудились с родственником в тайге. Долго-долго ходили по вековым зарослям, устали и проголодались. С собой у нас по чистой случайности оказалось ружье. Я заметила дерево, на котором сидело множество куропаток, прицелилась и выстрелила в одну. Куропатка упала, а другие взлетели, покружили-покружили над деревом и снова сели на прежние свои места.
Вот что значит непуганая природа, неразбуженная тайга.
Куропатки просто не знали, что такое выстрел и что он несет смерть.
Глава пятая
Проститься с миром
Вскоре моя работа совсем перестала меня интересовать. То есть не сама работа, а место работы. Я перестала чувствовать сенсации, вкус дополнительных заработков.
Мне захотелось писать простые человеческие истории о людях труда, о дружбе, верности — в общем, то, что в настоящее время носит ярлык «не читабельное». Я стала больше уделять внимания ребенку и написала ему целый сборник сказок. Маленький Лука был в восторге и тут же решил их самостоятельно проиллюстрировать.
Но несмотря на умиротворенность, полноту жизненных ощущений, мне с каждым днем становилось все хуже и хуже. Самой частой моей спутницей отныне стала тяжелая ноющая боль, которую я вынуждена была носить в себе. Я начала быстро ослабевать, напрочь пропал аппетит и сон. Дни и ночи я полностью заполнила стихами, прозой, бесконечными разговорами с Саэлем обо всем и путешествиями в невиданные до недавнего времени миры.
Врачи утверждали, что это сильные болеутоляющие лекарства на меня так действуют, ну не может обычный человек быть вхож в мир ангелов. Меня же мнения медиков абсолютно не интересовали. У меня осталась такая же замечательная память, какая была раньше, и я заучивала наизусть длинные акафисты и псалмы на церковно-славянском. Читала старинные книги, особо понравившиеся мысли выписывала и потом их перечитывала снова. Я даже завела специальную тетрадку, шутливо назвав ее «Зерна правды».
