Хозяин наклонился к ней, подставив лицо под отблеск света. Она подняла на него глаза и увидела его… Утер разглядел ползущую по ее щеке слезу.
– Я не… Я не такая, – умоляюще сказала она. – Это не я…
– Что ты говоришь?
Она подняла руку и помахала ею перед лицом, потом попыталась встать, широко раскрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. На их глазах она судорожно забилась, а цвет ее лица из мертвенно-бледного стал багровым, как будто ее охватило удушье. Они еще не успели подбежать к ней, как от очередной судороги, еще более сильной, чем предыдущие, она сползла на пол, запутавшись в своих мехах, и откатилась под стол, зацепившись за скатерть и обрушив на себя остатки трапезы.
Первым отреагировал Илльтуд. Он схватил кувшин с водой и вылил ей на лицо, затем с силой, которую Утер от него не ожидал, перевернул Маольт на бок и быстрыми рывками стал расстегивать застежки ее многочисленных накидок, плащей, платьев, рубашек.
– Пойди за лекарем! – крикнул Утер Ульфину.
– Не стоит беспокоиться, она жива, – сказал аббат. – Откройте это окно, погасите огонь в камине. Ей нужен свежий воздух, быстрей!
Ульфин вынул свой нож и резанул по вощеной ткани окна. Тотчас же порыв ледяного воздуха с равнин ворвался в зал, выдувая тяжелый запах ее духов и жар камина. Утер опустился на колени подле старой скупщицы краденого и приподнял ей голову. Ее шапочка упала, расстегнутые одежды сбились комом. Перед ним лежало жалкое существо, почти лысое, такое бледное и обрюзгшее, словно было покрыто плесенью.
Она повернула к нему полные слез глаза и с трудом произнесла несколько слов.
– Да, – сказала она. – Я его видела… Поэтому и сбежала.
X
ДОГОВОР
За ночь выпало более чем на ладонь[24] свежего снега, покрывшего все, вплоть до ветвей деревьев и замерзших болот, одинаковой белизной, одним и тем же глухим безмолвием, которое, казалось, никому из них не хотелось нарушить. Они ехали верхом разрозненно – кто группами, кто поодиночке, с неспешностью, которая выводила из терпения Лео де Грана, тем более сейчас, когда Лот уже показался вдали. Ллиэн оставила спутников далеко позади, она была с непокрытой головой, одетая лишь в свою муаровую переливающуюся тунику. Как только на горизонте показались высокие башни королевского города, она незаметно отделилась от них, как будто ее рыжая кобыла Ильра с белой звездочкой на лбу решила чуть ускорить ход. Ни Мерлин, ни Дориан, ни любой другой эльф, гном или человек из сопровождавших королеву не мог ее догнать. Но надо сказать, что все полудикие лошади табуна Лама, на которых они ехали, больше подчинялись своим собственным законам, чем ударам пяток своих седоков. Королева ехала без седла и удил и тихо напевала песню, которой когда-то ее научил Тилль, и которую лошади очень любили. Сегодня это забыто, да и показалось бы абсурдным, но эльфы знали язык животных. Не все, конечно, и не всех животных, но Ллиэн знала достаточно, чтобы сказать своей кобыле, что хочет остаться одна, а Ильра передала остальному табуну это известие долгим ржанием, из которого люди и гномы ничего не поняли.
Никакой грусти не было в сердце королевы, и если она осталась в одиночестве, то не потому, что ей хотелось погоревать над своей судьбой. Наоборот, тишина этого заснеженного пространства наполняла ее простым ощущением счастья, которое сама она едва ли могла объяснить. Она утратила привычку к холоду и дрожала в своей тонкой тунике. Несколько дней верхом утомили ее, а мышцы ног гудели от постоянного сжимания боков лошади. Но нетронутый пейзаж давал ей иллюзию нового мира, где может родиться новая жизнь, мира, с которого смыты кровь и ужас, почти разрушившие его за последние годы и тяжести которого она больше не ощущала. Каждый шаг уносил ее все дальше от Аваллона и от ее дочери, но она не печалилась. Рианнон, по крайней мере, жила в покое, вдали от всего этого безумия… Что бы ни случилось, маленький народец будет заботиться о ней до скончания века. Даже если ей самой не суждено вернуться…
Им понадобилось всего несколько часов, чтобы подготовить лошадей и снаряжение, собрать выживших из войска Утера и покинуть Броселианд, повернувшись спиной к поляне эльфов, чтобы, возможно, никогда туда больше не вернуться, – но даже от этого она не испытывала горечи. С момента своего отъезда, двумя днями раньше, она, напротив, чувствовала в своем сердце какую-то легкость. Осознание того, что ей пришлось снова сесть на Ильру, вернуло ее на несколько лет назад, в то время, когда жизнь казалась легкой и понятной. И потом, даже если она и старалась об этом не думать, все же за этими далекими островерхими башнями был Утер.
Вдруг ее кобыла встряхнулась, выведя королеву из задумчивости, и легким галопом пустилась в снежное поле, оставляя ей время лишь ухватиться за гриву.
– Я сказала, чтобы нас оставили одних! – раздалось ржание Ильры.
– Я сделал все, что мог, – фыркнул гнедой, с черными ногами и хвостом конь, на котором сидел Лео де Гран. – Но он мне все время делал больно – то дергал за узду, то колотил ногами по бокам!
– Королева Ллиэн, подождите меня! – закричал герцог. – Мне надо с вами поговорить!
Однако королева скакала дальше, словно и не слышала его, а его проклятая скотина спотыкалась на каждом шагу, как будто никогда в жизни не ходила под всадником.
– А что если нам немного пройтись?
Кармелид повернул раскрасневшееся от злости лицо, и нехотя успокоился, глядя на невинно улыбавшегося Мерлина.
– Дадим лошадям возможность прокладывать нам путь, – сказал он, спешившись. – В таком снегу они быстро устают… А мы пойдем по их следу, так будет легче.
Лео де Гран проворчал что-то в знак согласия и поставил на землю ногу, скорчившись от боли. Несмотря на все лечение и нежную заботу Блодевез, его плечо оставалось онемевшим, и вряд ли он сможет в будущем двигать рукой.
– Я предпочел бы промерзнуть до костей в снегу, чем терпеть эту проклятую клячу. Никогда не видел ничего подобного. Невозможно заставить ее двигаться быстрей!
– Возьмете мою лошадь, когда будет надо, мессир герцог. Она идет хорошо.
Кармелид обернулся к мужчине-ребенку, такому худенькому по сравнению с ним, в своем длинном синем плаще и тяжелой меховой накидке, которая, казалось, пригнула его к земле, и согласился, кивнув головой, что можно было принять за знак благодарности. Он открыл было рот, чтобы поговорить с ним, но не нашел, однако, подходящих слов. Странно, но герцог чувствовал, что его вот-вот стошнит, и так было каждый раз, когда он оказывался в его присутствии, с момента их отъезда из Броселианда, но он относил это недомогание на счет своего ранения. Мерлин поистине был странным существом, таким худым и тщедушным, что герцогу и в голову не приходило считать его опасным, как о том перешептывались люди с Озера. Это был всего лишь нескладный ребенок, со стариковскими белыми волосами, которые придавали ему занятный вид, вот и все. Все остальное было россказнями кумушек и историями друидов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
