Ган, такой всегда стойкий и надежный, разочаровывает ее. Из-за «дела Мейтнер» он явно боится за свое собственное рабочее место. Она не скрывает, что шокирована враждебностью членов партии в ее институте и угодливым послушанием завистливых коллег, которые теперь без стеснения доносят на нее. Она все поняла и ходатайствует о выезде в нейтральную страну. Министр, конечно, отказывает ей на том основании, что она как знаменитая еврейка сможет вести за границей пропаганду против Германии. За этим распоряжением стоит не кто иной, как шеф полиции Генрих Гиммлер.
В 1936 году Карл Фридрих фон Вайцзеккер был «домашним теоретиком» Мейтнер. Будучи ее ассистентом, он сопровождал эксперименты и старался увязать в смелую теорию атомного ядра сложные реакции и смутные родственные отношения между новыми излучающими веществами — и всё безуспешно. По окончании его стажировки они поддерживают отношения. Его отец Эрнст фон Вайцзеккер с первого апреля 1938 года является государственным секретарем в ведомстве иностранных дел. И вот Мейтнер просит сына разузнать, как обстоят дела с ее заявлением на немецкий паспорт. Однако министерство иностранных дел по положению уже сравнялось с небесной канцелярией. Эрнст фон Вайцзеккер как раз инструктирует все немецкие посольства, чтобы они отказывали еврейским эмигрантам в переводе их денег за границу.
Нидерландский физик Дирк Костер, ученик Бора, совместно с ним открывший элемент гафний, организует побег Мейтнер из Германии на поезде. Он добился от своего правительства обещания, что на границе ее впустят без визы. С десятью марками в кармане, парой летних платьев в багаже и бриллиантовым кольцом на пальце, подаренным ей на прощанье Отто Ганом, пятидесятидевятилетняя женщина покидает Германию тринадцатого июля и в сопровождении Костера едет в Гронинген. До последнего момента она боится, что при проверке документов ее арестует СС. Однако побег проходит без инцидентов. Из Гронингена она направляется к Нильсу Бору в Копенгаген, тот уже приготовил для нее место в первом Шведском институте ядерных исследований в Лунде.
Когда она бежит из Германии, физические процессы сложного распада урана все еще не имеют объяснения. Ирен Жолио-Кюри и ее команда в Париже, непосредственные соперники берлинцев, отклоняют теоретические модели Мейтнер и Вайцзеккера. Вокруг так называемого 3,5-часового тела, продукта распада, открытие которого французы приписывают себе, разгорается спор между обеими группами. Неужто берлинцы с их утонченными методами и впрямь проглядели коротко живущий продукт облучения? Они считают его скорее фантомом. Намекая на знаменитую девичью фамилию руководительницы Парижского института, немцы между собой называют спорный изотоп «кюриозом».
В январе 1938 года Ган и Мейтнер написали французским коллегам письмо и снисходительно намекнули, чтобы те взяли назад утверждение о том, будто эта радиоактивная субстанция существует. Тогда, мол, они откажутся от критики в специальной периодической печати. В Париже действительно последовали благожелательному совету из Берлина, однако новая интерпретация не вносит никакой ясности. А именно, что 3,5-часовое тело имеет сходство с лантаном — серебристо-белым редкоземельным элементом с порядковым числом 57. Неужели они искусственно получили радиоактивный изотоп лантана? Не может быть, чтобы одиночный, медленный нейтрон проник в ядро с такой энергией, что оказался способен отколоть от атома урана такой крупный обломок. Это противоречит всем общеизвестным представлениям о состоянии стабильности в атомном ядре. Прямо-таки абсурдная идея, напоминающая о своевольном толковании Идой Ноддак первого трансуранового эксперимента Энрико Ферми.
Когда Ирен Жолио-Кюри в сентябре 1938 года публикует свое предположение о лантане, ротный старшина Вернер Гейзенберг все еще упражняется в обращении с оружием и перепахивает на брюхе окрестности Зонтхофена со своими горными стрелками. Его подразделение, как и все прочие войсковые части, приведено в состояние полной боевой готовности. Выданы боевые патроны. Мир затаил дыхание, пока Гитлер ведет скрытую борьбу за присоединение Судетской области. Эта область охватывает возвышенности и долины Рудных гор между Богемией, Моравией и Силезией. Он неприкрыто грозит чехам и всему миру военным ударом. Двадцать девятого сентября он наконец получает то, что хотел. Итальянский диктатор Муссолини, премьер-министр Англии Невилл Чемберлен и премьер-министр Франции Эдуард Даладье дают ему в Мюнхене свое согласие на присоединение Судетской области к Германскому рейху. Не раздается ни единого выстрела, и резервисты могут наконец отправляться домой. Пожертвовав целое лето на военные маневры, Вернер Гейзенберг вернулся в Лейпциг лишь в октябре. Теперь урановые рудники в богемском Санкт-Йоахимстале с их доходной смоляной обманкой принадлежат рейху.
В октябре 1938 года Отто Ган и Фриц Штрассман используют для облучения своих проб урана препарат из бериллия с радием. И, судя по всему, выходят на след одного важного явления. Они считают, что запутанные результаты французов заслуживают проверки, и устанавливают свою нейтронную пушку. Десять дней спустя из урана выделено уже шестнадцать радиоактивных «тел» — как называют в Далеме продукты облучения — с различными периодами полураспада. Из-за такого инфляционного развития событий изначальная концепция Ферми о трансурановых элементах пошатнулась.
Теперь в Берлине остро недостает ума Лизы Мейтнер и независимости ее интерпретаций. В Стокгольме она чувствует себя отодвинутой на задний план, ей приходится отдельно просить о каждом приборе и каждом препарате. Руководитель лаборатории Манне Зигбан явно не интересуется ее богатым опытом и познаниями. Он полностью зациклен на циклотроне, который строит в Беркли Эрнест Лоуренс. Таким образом, Лиза Мейтнер в шведском изгнании — не более чем терпеливая беженка и плохо оплачиваемая лаборантка. Тем оживленнее развивается переписка между Мейтнер и Ганом. Она жадно выпытывает у него всякую информацию об экспериментах в Институте кайзера Вильгельма, дает советы и отваживается ставить диагнозы на расстоянии, все еще чувствуя себя spiritus rector знаменитого далемского трио. Двадцать пятого октября Отто Ган пишет «дорогой Лизе», что он и Штрассман наконец идентифицировали спорное вещество с периодом полураспада 3,5 часа: «Жаль, что тебя здесь нет, ты бы разобралась с этим волнующим "Кюриным телом"».
В начале ноября оба радиохимика убеждены, что при помощи подложки бария выделили из облученной пробы урана три доселе неизвестных искусственных изотопа радия. В высшей степени необычное открытие, если учесть, что радий, будучи 88-м элементом, имеет на четыре ядерных заряда меньше, чем 92-й элемент уран. И они выдвигают смелое предположение, что радий возник путем отщепления этих четырех ядерных зарядов от урана — тезис, не менее отважный, чем идея трансурановых элементов. Ибо ядерные физики все еще ориентируются на эмпирическое правило, что медленный и тем самым энергетически слабый нейтрон не может выбить из ядра больше одной частицы. Но авторы работы смогли исключить присутствие любых других химических элементов, кроме радия и подложки бария. Следовательно, рассматриваться мог только радий. Их статья появляется в печати восьмого ноября 1938 года, на другой день после шестидесятилетия Мейтнер, в журнале «Естественные науки».
В ночь с девятого на десятое ноября 1938 года по всей Германии бьют окна еврейских жилищ и магазинов. Евреев гонят и издеваются над ними, их собственность разрушается и разграбляется. Несколько сотен человек убиты или доведены до самоубийства. Более тысячи синагог и залов для собраний охвачены огнем. Эти злоупотребления, санкционированные режимом, — начало систематического уничтожения еврейского народа. В берлинское личное дело Мейтнер теперь вписывается дополнительное имя: «Сара».
Посетитель, впервые вошедший в эту осень в фойе Химического института кайзера Вильгельма на Тиль-аллее в берлинском Далеме, чтобы поговорить с Ганом или Штрассманом, ищет направление, полагаясь на свой нюх. В воздухе висит своеобразный резкий запах, который становится все интенсивнее по мере приближения к большой химической лаборатории Гана на первом этаже. В ответе за основную ноту институтского аромата — явно соли азотной кислоты. За двадцать пять лет испарения пропитали все столы и стулья, полки и царапины на них. Помещение для облучения и комната для измерений находятся — как и у Энрико Ферми в Риме — в противоположных концах коридора, чтобы исключить ошибку измерений между источником нейтронов и облученным ураном. Когда Фриц Штрассман в своем процессе разделения радиоактивных веществ манипулирует с высококонцентрированной соляной кислотой и ядовитым хлоридом бария, тут и выступает на первый план едкая головная нота институтского аромата — короткое сильное пощипывание в носу и отчетливо горький вкус на языке и нёбе, который Гану — специалисту по отравляющим газам — уже не мешает. Сердечная нота аромата развертывается лишь тогда, когда господин директор разрешает себе во время работы сигару и пряные табачные клубы слегка оттесняют кислоты на задний план.
