Титус не сразу сумел найти достойный ответ. Он никогда не сомневался в правильности идей, привитых ему наставниками в Доме афариев. Он привык к тому, что это самые лучшие идеи, воистину мудрые и гуманные, едва ли не единственный светлый островок в жестоком мире Панадара. А Роми их в грош не ставит! Он не был готов к подобной дискуссии.
– Ты очень недобрая! – нашелся он наконец. – Это потому, что твоя голова забита вот такими мыслями!
– Почему ты считаешь, что я недобрая?
– Ты хочешь убить тех, кто тебя обижает. – Титус понизил голос до шепота, чтоб не услыхали другие студенты. – Разве это добрый поступок?
Роми пожала плечами, но потом так же тихо ответила:
– Если они ни над кем больше не смогут издеваться – добрый. Из-за них один парень с нашего курса порезал себе вены. Три дня назад, когда тебя не было. Его спасли, раб вовремя привел целителя.
Она смотрела исподлобья, и Титус не мог угадать, что таится в глубине ее темных янтарных глаз. Это все равно что разглядывать другой янтарь, неживой, хранящий в своей толще неведомо какие древние тайны.
Разговор все больше тяготил его. Резко поднявшись, он сказал:
– Я зайду за тобой вечером, после лекций, хорошо?
Роми опять пожала плечами. Титус молча направился к лестничной площадке, перешагивая через ноги расположившихся на полу студентов. Согласна она или нет – не имеет значения, он все равно свою работу сделает.
Почти во всех старых корпусах верхние этажи пустовали. Раньше там находились лекционные аудитории, кладовки с оборудованием для опытов, кельи студентов, спальные казармы рабов, жилые апартаменты и кабинеты преподавателей, лаборатории, библиотечные залы – как и на других этажах, обитаемых. Но шли годы, университет получал от государства все больше дотаций, а также отвоевывал у других ведомств прилегающие территории; рядом возводились новые здания, кто-то переезжал туда, кто-то переселялся в освободившиеся помещения внизу – чтоб не карабкаться по лестницам, если вдруг лифты сломаются. Их мудреная механика иногда выходила из строя: что-нибудь застревало или заклинивало, давая магам повод для издевок над несовершенством немагических машин. От магических же лифтов пришлось отказаться, ибо из-за их функционирования искажались результаты некоторых экспериментов, проводимых в университете.
Ныне на заброшенных этажах обитали зильды и летучие мыши, складировался списанный инвентарь, устраивали пьянки и оргии студенты, а также прятались от инспекторов из Департамента Рабонадзора рабы-нелегалы. По слухам, водились тут и привидения, но в этом Роми сомневалась: в Верхнем Городе ни одно привидение долго не проживет. Его затянет в ближайшую чашу-ловушку, а потом теологи выкинут его за периметр – если не сочтут существом опасным, которое надлежит, во избежание каверз, держать в неволе.
Однажды Роми задумалась: а что происходит с людьми, которые умирают в Верхнем Городе? Логично предположить, что они тоже попадают в здешние ловушки. И потом их, наверно, выбрасывают наружу… Но не всех, ведь внутри периметров Хатцелиуса рождаются дети, вполне нормальные дети – значит, даже тут есть бестелесные существа, ожидающие шанса захватить новое тело. Интересно, как это происходит?
Роми не раз пыталась вспомнить свою предыдущую жизнь – или промежуток между жизнями, – но словно натыкалась на монолитную стену. Только неясные впечатления, она не была уверена в их истинности. Еще бы, ведь она человек, смертная, теряющая память… Жалко, что при новом рождении память о прошлом исчезает.
Она свернула в пыльную галерею с вереницей незастекленных оконных арок с одной стороны и чередой запертых дверей с другой. Снаружи шпили и крыши ловили солнечные блики, на подоконниках белел птичий помет. По ярко освещенной стене, расписанной унылыми блеклыми фресками на тему торжества науки, скользила ее тень.
Роми остановилась, прислушиваясь. Да, шаги позади… Так и есть, ее преследуют.
После большого перерыва она не пошла на лекцию, так как заметила в коридоре Клазиния с Фоймусом. Самострел лежал в расшитом стеклярусом мешочке для косметики, висевшем на поясе, и Роми решила: сейчас. Терять ей нечего.
Убедившись, что враги обратили на нее внимание, она изобразила испуг и устремилась к лестнице. Вообще-то, с некоторых пор она действительно боялась их – до мерзкого озноба, до дрожи в коленях. Это приводило ее в бешенство, на глаза наворачивались злые слезы, однако избавиться от унизительного страха Роми не могла. Все-таки удалось им этого добиться… Ладно. Когда они умрут, ее страх тоже умрет.
Лавируя в толпе на лестнице, Роми оглядывалась, но не могла понять, идут они за ней или нет. Лишь на площадке седьмого этажа – последнего из обитаемых – увидела их позади и бегом поднялась на девятый.
Сердце колотилось отчаянно и неритмично, из-за чего у нее порой перехватывало дыхание. Начальное ускорение оловянному шарику придает амулет, вставленный в корпус самострела, он же почти полностью гасит отдачу. Почти. Лучше держать оружие двумя руками.
Галерея плавно завернула вправо, и Роми очутилась в зале. Раньше это был читальный зал: вдоль стен стояло несколько ветхих стеллажей для книг, сильно попорченных личинками древоеда – видимо, из-за этого их тут и бросили. Другой мебели не было. Потолок вместо колонн подпирали аллегорические фигуры наук, вырезанные из светло-серого пористого камня. На полу лежал слой пыли, и в воздухе, в солнечных столбах, плавала пыль – Роми с трудом удержалась, чтобы не чихнуть.
Шаги приближались. Она достала из мешочка самострел, подняла двумя руками, целясь в пустой дверной проем. Пальцы вдруг стали неловкими, непослушными, и вдобавок усилился проклятый озноб. А попасть надо с первого раза, иначе она просто не успеет перезарядить!
Судя по звуку, по галерее шел один человек. Значит, Клазиний и Фоймус ищут ее порознь.
Роми дрожала все сильнее. Нельзя ей сейчас, ни в коем случае нельзя поддаваться панике… «Если я не убью – убьют меня». Она подумала о Клодии Перлоне, однокурснике, располосовавшем себе вены. Вспомнила, как два раба-уборщика, суетясь и охая, вытаскивали его из умывальной в коридор. Одежда у всех троих была заляпана кровью, на пол капала кровь. А безжизненно свисавшие руки Перлона, с закатанными до локтей рукавами, выглядели пострашней, чем ее обожженная рука.
Один из рабов побежал за целителем. Клодий лежал у стены, его круглое пухлое лицо с приоткрытым ртом заливала мертвенная бледность, но веки подрагивали. Потом его унесли на носилках. На полу остались темные сгустки. Потом пришли рабы с ведрами и тряпками, и спустя четверть часа не осталось ничего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
