Ах, Ханнели, я так надеюсь, что если ты переживешь войну и вернешься к нам, то я смогу сделать для тебя что-то хорошее, и ты тогда простишь мою прежнюю несправедливость. Но ведь ей нужна моя помощь именно сейчас!
Вспоминает ли она меня, чувствует ли что-то?
Господи, поддержи ее, не позволь ей, по крайней мере, остаться в одиночестве. О, если бы она знала, с какой любовью и состраданием я думаю о ней, то это, возможно, придало бы ей силы.
Я пытаюсь отогнать страшные мысли, но ее большие глаза так и стоят передо мной. Верит ли она в Бога искренне или потому, что так надо? Мне никогда в голову не приходило спросить ее об этом.
Ханнели, Ханнели, ах, если бы я могла освободить тебя из плена и поделиться с тобой всем, что у меня есть! Но слишком поздно, я не могу ничем помочь тебе и не могу исправить свои ошибки. Но я никогда не забуду тебя и всегда буду за тебя молиться!
Анна.
Понедельник, 6 декабря 1943 г.
Дорогая Китти!
По мере приближения дня святого Николаса, я все чаще вспоминаю нашу замечательную корзину с подарками прошлого года, и так не обидно пропустить праздник в этот раз. Я долго думала, пока мне в голову не пришла забавная идея. Я посоветовалась с Пимом, и мы неделю назад взялись за работу: для каждого нужно было написать стихотворение.
Вечером в воскресенье в четверть девятого мы поднялись наверх с большой бельевой корзиной, украшенной фигурками, бантиками и розово-голубой подарочной бумагой. Корзину мы покрыли коричневой упаковочной бумагой, к которой прикрепили письмо. Я взяла его и прочитала всем собравшимся наверху, явно удивленным внушительными размерами нашего сюрприза:
Святой Николас к нам с визитом пришелОн наше Убежище не обошел.Увы, но отметить, как в прошлом годуМы праздник не можем на нашу беду.Ведь верили твердо мы в те времена:Свобода нам всем через год суждена.Но праздник забыть невозможно никак,Советуем всем заглянуть в свой башмак!
Раздался дружный смех, и каждый вытащил из коробки свой туфель или ботинок, в котором лежало письмецо со стишком.
Анна.
Среда, 22 декабря 1943 г.
Дорогая Китти!
Из-за тяжелого гриппа я не могла написать тебе раньше. Болеть здесь ужасно: если нападает кашель, но надо забиться глубоко под одеяло и стараться кашлять как можно тише. Но от этого в горле першит только больше, и тогда тебя пичкают молоком с медом, сахаром или чем-то там еще. Если вспомнить все способы, которыми меня лечили, то голова пойдет кругом: компрессы, влажные и сухие укутывания, теплое питье, полоскания, смазывания, лимонный сок, обязательный постельный режим, и к тому же измерение температуры каждые два часа. Разве так можно вылечиться? А самое ужасное, что Дюссель решил поиграть в доктора и теперь то и дело прикладывает свою напомаженную голову к моей голой груди, чтобы послушать сердце. От его волос щекотно, а главное я стыжусь ужасно, хотя тридцать лет назад он получил официальное звание врача. С какой стати этот субъект ложится на мое сердце?
Ведь он не мой возлюбленный! Тем более, если у меня и что-то не так, он все равно это не услышит: его уши необходимо прочистить, а то он еще и оглохнет.
Но достаточно о болезнях. Теперь я в полном здравии, выросла на сантиметр, поправилась на килограмм и, хоть бледная, но снова жадная до учебы. В доме относительно тихо, никто не ссорится. Такого спокойствия не было уже полгода, и думаю, что долго оно не продлится.
Беп по-прежнему на карантине, но скоро снова придет к нам.
На Рождество мы получим дополнительные талоны на подсолнечное масло, сладости и джем. На Хануку господин Дюссель подарил госпоже ван Даан и маме прекрасный торт, который Мип спекла по его просьбе. Мало у Мип других дел! Я и Марго получили в подарок брошки, искусно сделанные из монет и тщательно отшлифованные. Не передать словами, какая это прекрасная работа!
А я тоже припасла что-то к Рождеству для Мип и Беп. В течении месяца ела кашу без сахара, и теперь из всех сэкономленных кусочков Кляйман сделал на дощечке орнамент.
В доме уныло, камин смердит, из-за грубой пищи все жалуются на желудок, и подозрительные звуки со всех сторон дают о себе знать.
На фронте затишье, настроение препротивное.
Анна.
Пятница, 24 декабря 1943 г.
Дорогая Китти!
Мы здесь так зависим от нашего настроения — кажется, что я только об этом и пишу. У меня оно в последнее время меняются особенно часто. Известное высказывание "от ликующей радости к глубокому унынию" подходит здесь, как нигде. Первое из этих чувств я испытываю, когда сравниваю нашу судьбу с другими еврейскими детьми. А в уныние впадаю, когда, например, госпожа Кляйман приходит к нам и рассказывает о хоккейном клубе своей Йоппи, о прогулках на каноэ, спектаклях и чайных сборищах с друзьями. Не думай, что я завидую Йоппи, но так хочется настоящего веселья, чтобы смеяться до боли в животе! Особенно сейчас, когда в Рождество и Новый год мы сидим взаперти.
Пусть неблагодарно с моей стороны писать такое, но должна же я иногда излить свое сердце, а бумага, в конце концов, все стерпит.
Если кто-то заходит к нам с улицы, приносит с собой холод и мороз, мне хочется закрыться с головой одеялом, чтобы не думать: когда же, наконец, мы сможем вдохнуть свежий воздух? И эти мысли приходят снова и снова, как я не стараюсь отгонять их и быть сильной.
Поверь мне, когда полтора года сидишь в четырех стенах, то иногда терпению приходит конец! Ничего не могу поделать с этими чувствами, хотя знаю, что мы должны быть благодарны судьбе. Я мечтаю поездить на велосипеде, танцевать, петь, смотреть на мир, почувствовать себя юной и свободной, но не имею права высказать все это. Ведь если мы все, восемь человек, начнем жаловаться и ходить с мрачными лицами, что же это будет?
Иногда я думаю: понял бы кто-то меня, простил бы мою неблагодарность, независимо от того, еврейка я или нет, и увидел бы во мне лишь девочку, которой так хочется свободы и радости? Не знаю и не могу говорить об этом ни с кем, потому что боюсь расплакаться. Слезы приносят облегчение, если плачешь не в одиночестве. Мне так не достает мамы, которая понимала бы меня.
И поэтому я часто думаю, когда пишу или чем-то занимаюсь, что стану такой мамой для своих детей, какую хотела бы иметь сама. Мамой, которая обращает внимание не на слова, а на дела и чувства. Нет, я не в состоянии это описать. Хорошо, что мама ничего не замечает, иначе она бы чувствовала себя очень несчастной. Что ж, достаточно на сегодня жалоб, но оттого, что я изложила их на бумаге, действительно стало легче!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
