— Я не сержусь, — пожал плечами я, — сам бы поступил точно также.
Серафим Кузьмич одобрительно засмеялся.
— Деда сказал, что долг у него. — Продолжил Герасим, — У меня теперь тоже. Я и так тебе за клад должен остался. А теперь ещё и это. Чем смогу — отблагодарю. Пока не придумал как, но знай, я человек благодарный.
— Это он правду говорит, — подтвердил призрак, — Гераська всегда таким был. И батя его, Ванька, хоть и шебутной был, но тоже благодарный. Порода такая у нас, сомовская.
— Хорошо, — кивнул я Герасиму.
— А теперь, Геннадий, извини меня, но нам с дедой поговорить надо! — сообщил мне Герасим, азартно потирая руки, — столько всего накопилось.
Серафим Кузьмич и себе возбужденно замерцал:
— Да, Генка, ты иди, а мы тут посекретничаем.
— До свидания! — сказал я и добавил, — только, Герасим Иванович, имейте в виду, сил у Серафима Кузьмича не так чтобы и много, так что долго он стрелку двигать не сможет.
— Сейчас проверим! — оживлённо сказал Герасим, пододвинул спиритическую доску ближе, а затем, вспомнив что-то, сказал мне, — Там Мария тебе молока и что-то перекусить на столе оставила. Так ты сперва иди в ту хату и поешь. Марии скажешь, что занят я. Пусть не беспокоит меня.
— Понял, — ответил я.
— Тогда иди уже! — нетерпеливо сказал Сомов и положил стрелку в центре доски.
Когда я закрывал дверь, услышал, как он тихо называл прадеда по имени.
Подслушивать я не стал, закрыл дверь с той стороны и пошел завтракать.
На агитбригаду я шёл в превосходном настроении. Мария оставила мне на столе кувшин молока, так что я выпил аж два стакана, и пшённый кулеш, целую тарелку. Налопался от пуза. Попросил немного молока для Барсика. Так что сейчас нёс небольшой кувшин — хозяюшка налила нам с Барсиком.
Красота!
Даже похожие на жгуты грязной шерсти облака уже так меня не раздражали. Я разбежался и легко перемахнул через лужу. А раньше, до попадания сюда, пришлось бы обходить. Я улыбнулся. Жизнь была прекрасна и вся впереди, в молодом теле, когда ничего ещё не болит, не скрепит и не ноет!
— Ты где ходил? — хмуро посмотрел на меня Гудков. Лицо его опухло и было помято, глаза красные.
Вчера они вернулись поздно и полночи гужбанили у себя в доме. Я выходил до ветра и слышал шум. Послал Еноха подслушать, но вредный изотоп отказался. Моральные принципы у него!
Вообще, наши отношения с Енохом зашли в тупик. Общаться с ним было всё сложнее. Особенно после того, как у него появилась свобода перемещения. Помогать мне, и тем более служить, он не хотел, постоянно делал мне замечания и спорил. С тем же Серафимом Кузьмичем общаться было гораздо легче.
Поэтому с Енохом нужно было что-то решать. Такой формат отношений меня не устраивал.
— Эй, ты уснул, что ли⁈ — нахмурился Гудков, — я тебя спрашиваю!
— Задумался, — сказал я, — ходил к Сомову. Вот только вернулся.
— Зачем ходил? — подозрительно посмотрел на меня руководитель агитбригады.
— По агрономической части, — соврал я, — увлекаюсь земледелием и мелиорацией. Думаю, после школы буду поступать на агронома. И вот ходил расспрашивал, что к чему. Может, потом на Вербовку вернусь, как раз колхоз организуют уже.
— А-а-а-а, ну ясно, — без интереса протянул Гудков и вдруг уставился на кувшин в моих руках, — а что это у тебя?
— Купил у хозяйки молока, сейчас позавтракаю.
— А ну-ка дай сюда, — велел Гудков и отобрал у меня кувшин. Припав к нему, он в несколько глотков выдул всё и вернул мне пустой, отдуваясь, — ох, хорошо! Молоко у Сомова, как мёд. Аж в глазах прояснилось. Спасибо, Капустин, спас меня!
С этими словами он хохотнул и ушел в дом. Я ошеломлённо остался стоять с пустым кувшином в руках. Это как же понимать — взрослый мужик только что отобрал у подростка молоко и всё выпил, оставив того без завтрака⁈
— Вот гад! — с чувством сказал я, глядя ему в след, — чтоб тебя стошнило!
Вряд ли мои слова могли повлиять на урода, но меня чуть отпустило, и чёрная пелена ненависти спала с глаз.
Нет, так дальше нельзя!
Раз не понимают по-хорошему, придётся учить всех по очереди!
— Я вошел в дом, вырвал листок из тетради и каллиграфическим почерком вывел:
Москва, ЦК ВЛКСМ.
Товарищи!
Пишет вам Геннадий Капустин. Я сирота, работаю помощником по реквизиту в агитбригаде «Литмонтаж» при N -ском культпросвете. Мы ездим по окрестным сёлам и ведём культурно-просветительскую борьбу с религиозными предрассудками у крестьян. Руководитель у нас Макар Гудков. В связи с чем сообщаю, что зарплата моя уходит на счета трудовой школы имени 5-го Декабря, а продуктов мне в агитбригаде не дают. Я постоянно голодаю. Родителей у меня нету, чтобы просить их прислать еды. А сегодня одна селянка дала мне молока, так Гудков, пользуясь тем, что он взрослый и руководитель, отобрал всё и сам выпил. А я остался опять голодным.
Уважаемые товарищи! Коммунистическая Партия, руководствуясь тезисами Карла Маркса, считает основным нашим долгом вступиться за права детей и подростков. Прошу разъяснить товарищу Гудкову, что его методы руководства не соответствуют советской идеологии. И что согласно соцвосу нельзя у ребенка отбирать последнюю еду.
С уважением, Геннадий Капустин,
15 лет, воспитанник трудовой школы имени 5-го Декабря
и помощник по реквизиту агитбригады «Литмонтаж», города N .
Перечитав, я ухмыльнулся. Затем нашел торбу, которая досталась мне от бабы Фроси и вышел с ней во двор. Там я насобирал с десяток небольших, но увесистых, камней и сложил их туда. Взвесив на руке, я крепко-накрепко завязал, как сосиску. Затем сунул её за пазуху и пошел к Гудкову.
Он сидел, как обычно, за столом и читал какие-то бумаги.
— Чего тебе? — неприветливо буркнул он.
— Макар, у тебя конверта не найдется? — предельно вежливо спросил я, — мне надо письмо отправить.
— Что за письмо? — скривился Гудков, — и куда?
— В ЦК ВЛКСМ, — ответил я. — В Москву.
— Что-о-о? — вытаращился на меня Гудков. — А ну, дай сюда. Гляну.
Я с готовностью протянул ему письмо.
Тот схватил и начал читать. По мере чтения его лицо всё больше и больше багровело.
* * *
*Евангелие от Луки, глава 17, стих 1
**Первое послание апостола Павла к Коринфянам, 1-е, глава 15
Глава 15
— Контра! — вскочил Гудков, лицо его пылало, глаза бешено сверкали от злобы.
— Ты тупой, Гудков? — спокойно спросил я, незаметно нащупывая каменную «дубинку», — если бы я был контрой, то отправил бы это письмо уже давно. Ты бы и не знал. А я дал тебе почитать.
— Так товарищи не поступают!
— А молоко у ребёнка отобрать — так, значит, товарищи поступают? А впроголодь держать — так поступают? Или, если это ты — то можно, если другие — то контра?
— Да я тебя сейчас морду набью, сволота такая! Будешь кровавые сопли на кулак наматывать, гнида! — угрожающе рыкнул Гудков и потянул за свой ремень.
Я моментально вытащил из-за пазухи каменную «дубинку» и демонстративно подкинул в воздухе:
— Будем драться или ты сейчас извинишься и вернёшь деньги за молоко? — тихо, но угрожающе, спросил я. — И да, в случае, если выберешь первый вариант, письмо с доработками о драке уйдёт в Москву. Не сегодня, так завтра.
— Попробуй только! — вызверился Гудков, бешено вращая глазами.
— Ты сомневаешься? — усмехнулся я. — Тогда тебе меня убить придётся, Макар, потому что я это так не оставлю. Не позволю над собой издеваться! Не надо мне такого отношения.
Гудков вдруг откинулся к стене и расхохотался. Громко, смачно:
— Ну ты молоток, малой! — утирая слёзы, сказал он, отсмеявшись, — молодец, проверку прошел. Характер есть. Наш, советский.
Я молчал, просто смотрел на него.
