Протяжный скрип.
— Конечная станция. — видоизмененный, с жуткими помехами, противный мужской голос донесся из единственного, держащегося только на одном проводе, динамика. — Поезд дальше не идет. Просьба, выйти из вагонов.
— Вы выходите? — мертвец посмотрел на меня, я чуть заметно кивнул. — Тогда проходите. Мне просто на следущей: в центре работаю. — Сквозь мерзость его голоса пробились нотки бахвальства.
Мертвец уступил мне дорогу. Я подошел к той же двери, через которую зашел. Она была закрыта. Но мое недоумение в скором времени было прервано: вновь лампочка, вновь скрежет и вновь удар — врата отворились.
Ничего не видно. Никаких источников света. Первый шаг в будущее всегда происходит в темноте. Впереди неизвестность, но почему-то, даже зная весь прошлого, этот шаг делается с большим трудом, хотя к нему, к будущему, пусть и неизвестному, стремился, им грезил.
Подошва ботинок наступает на что-то склизкое. Проходит время. Дверь с характерным скрежетом закрывается. Включаются тусклые, еще более паршивые, чем на прошлой станции, лампочки.
Не станция — продолговатый коридор, около пяти метров в ширину; покрыт толстым слоем пыли. Местами лежат кости, не столь старые — мясо еще не до конца истлело и по цвету и по виду напоминало лицо того мертвяка, что ехал со мной в одном вагоне. Я со страхом оглянулся назад, на поезд. Он стоял на том же самом месте, а из разбитого окна на меня пустыми глазницами смотрел живой труп. Его правая рука с давно потерявшими ход часами болталась на руке.
Будущее оказалось не столь гостеприимным, как я его себе представлял; а прошлое никуда не делось, осталось позади немым напоминанием, но возможности вернутся обратно уже нет: двери со скрежетом закрылись. Осталось только дальше идти вперед под светом тусклых лампочек к темному коридору. И кости рядом.
Я пошел вперед. Что-то не позволяло мне оставаться здесь дольше. С потолка, прямо передо мной упал кусок мерзкой бело-зеленой слизи, от которой разило смрадом отходов. Каменный свод оказался покрыт склизкой субстанцией. Я ускорил шаг. Кости, которые мне попадались, свежели: цвет мяса на каждой следущей все ближе приближался к нормальному розово-красному, а его, мяса, количество на этих костях увеличивалось.
Рядом пробежала крыса. Она прошмыгнула в тень так быстро, что я даже отреагировать на ее появление не успел. Только в сердце что-то екнуло: ее размеры и внешний вид поражали. Комплекцией, как крупная такса, с множеством шрамов на серой шкуре. Красные глаза горят огнем.
Два шага — пробегает еще одна, крупнее, с еще большими розовыми шрамами. Я успеваю разглядеть не только красный блеск в глазах, но и ненависть, злобу, и желто-черные острые зубы. Крыса скрывается в тени неизвестного.
Я продолжаю идти. Переступать кости становится все сложнее — с каждым шагом их количество увелиивается и вот мне уже приходиться расчищать ногой то место, куда я должен поставить свою ногу. Белые кросовки быстро пачкауются, но я вовсе не придаю этому значению. Там дальше — что-то шевелиться.
Мне на руку, с потолка, упала бело-зеленая слизь. Огромный кусок вязкой и мерзкой субстанции прилип к моей коже. Кисти проходили сквозь него. Не стряхнуть. Слизь вцепилась в меня мертвой хваткой. Никаких неудобств она не доставляла, поэтому, когда мне приходилось тратить слишком много времени на то, чтобы следить за дорогой, я забыл о ней.
Прошло время. Вместо костей на полу лежат тухлые, почти целые, оторванные руки. Всюду бегают крысы. Меня они не замечают, но между собой постоянно устраивают кровопролитные воины за еду, которой «наверняка» на всех не хватит. Каждую стычку их глаза горят ярким-алчным огнем и чем дольше я иду, тем их тушки и огонь в глазах становятся все больше.
Я уже не обращаю внимание на то, что ступаю по чьей-то плоти. Подумаешь?
Корридор закончился. Тупик. Старая, ветхая деревянная приставная лестница. Маленькое окошко у самого потолка, прикрытое слизью.
— Не хотите яблочко? — доброжелательно сказала сморщенная временем старушка, глаза которой были то ли закрыты, то ли прикрыты тяжестью собственных век так, что их не видно совсем. — Сто рублей за яблочко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я постучал себя по карманам. Наличных средств при мне не было.
— Простите, кажется я потерял свой бумажник, — с прискорбием ответил я, — мне действительно хотелось попробовать яблочко, покрытое слоем красного топленого сахара, во мне разыгрывался голод.
— Ух, ничего молодой человек, — по-доброму, с характерным старческим хрипом ответила она, — у Вас такие красивые глаза, я отдам вам яблочко только за них.
— За мои глаза? — я был польщен. Мне давно не делали комплиментов.
— Да, за Ваши прекрасные, голубые глаза.
Я потянулся к яблоку. Красный, спелый фрукт так и манил своей великолепной структурой. Запах, исходящий от него был прекрасен: карамель и, кажется, ваниль. Здесь, внутри страшного подземелья, полного ужасов, деревенский плод был подобен ограненному алмазу среди гор мусора. Желание откусить хотя бы кусочек было нескончаемо велико. Однако моя рука остановилась. Мысли зацепились за одежду бабушки: рваная, бесцветная, со множеством вставок. Видно, что о ней заботятся, как о последней ценности, но даже это не позволяет сокрыть износ вещей.
— Я… — захлебываясь слюной говорю, — я не могу принять подарок. Спасибо большое.
— Это не подарок. — она очень мило улыбнулась, в ответ на мой непонимающий взгляд. — Мне просто понравились твои глаза. Яблоко в обмен на твои глаза.
Секунда. Я смотрю на нее, не отрывая взгляда. В ее улыбке и внешнем виде ничего не изменилось, однако вся «милота» в одно мгновение куда-то исчезла, ее место занял ужас и аура страха, исходящая от престарелой женщины.
— Я не смогу принять… предложение. — промямлил я наконец.
— Мне просто нужны твои глаза. — веки бабушки поднялись и я наконец увидел: за ними скрывалось точно такое же отсутствие глаз, как и у того мертвецы. Хотя нет, все было хуже: в глазницах все еще шевелились живые опарыши.
Шаг назад. Спотыкаюсь. Падаю. Быстро встаю.
— Мне просто нужны твои глаза! — прокричала старушка, атмосфера возле которой стало еще более жуткой. Руки, сотни и тысячи рук, разбросанных повсюду, поползли в ее сторону сами по себе.
— Возьми яблочко, смотри какое вкусное! — прохрипела старуха.
Я рванул к лестнице. Руки стали хватать меня за ноги и штаны. Идти, а уж тем более бежать стало очень трудно. Они забирались ко мне, висли. Казалось, что десять метров, разделяющие меня и лестницу я преодолевал — падая, вновь вставая, отбиваясь от грязных рук с длинными, мерзкими, желтыми ногтями, под которыми были слои грязи — целую вечность.
Уцепившись так крепко, как только было возможно за гнилую деревянную ступеньку, рванул вверх. Ступенька. Ступенька. Ступенька. Несколько десятков килограмм чужих рук свисало с меня, мое одежды и обуви. Когда я был уже почти у цели, у заветного небольшого окошечка, оставшегося, вероятно, от вентиляции, одноверменно сломались сразу две деревяшки на которых я стоял.
Одним только чудом я не упал в «толпу» разъяренных монстров — выдержала верхняя ступенька, на ней и повис. Случайно я оглядел комнату. Время остановилось. Наверное — страх. Море омерзительных рук, которые подобно волнам, хватаясь друг за другу, ползут в мою сторону. Особое их скопление возле «бабушки». Руки облепили ее ровным слоем создавая невообразимо ужасный костюм из желтых, местами уже гниющих конечностей.
— Куда же ты, съешь яблочко! — закричала противным голосом старушка и указала на меня пальцем с неестественно длинным, искривленным ногтем. Это послужило сигналом рукам сформировать что-то вроде катапульт, которые запустили в меня новые живые снаряды. Меткость у устройств оставляла желать лучшего, потому только нескольким кистям удалось ухватиться за меня или мои вещь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я поторопился отцепить от себя всех и продолжить карабкаться вверх. Секунда. Другая. Крик престарелой. Мерзкие, копошащиеся звуки. Слизь, наконец-то, над моей головой. Я пролажу в туннель. Все остается позади. Только небольшой след от упавшей сверху слизи остался на моей руке.
