Йенсен не ответил.
— При этом только упустили из виду, что если не признавать отрицательных сторон жизни, то ее положительные стороны тоже начинают казаться чем-то нереальным.
Врач закурил, глубоко затянулся и выдохнул облачко синего дыма.
— Ибо даже в обществе "всеобщего взаимопонимания", несомненно, существовали положительные стороны. Только вы их почему-то не заметили, правда, Йенсен?
Йенсен по-прежнему молчал.
— Три месяца назад, когда вы ехали по этой же дороге, вы не задумывались над тем, что чувствует человек при приближении смерти?
— Нет.
— Вам не приходила в голову мысль, что кому-то может вас недоставать?
— Как по-вашему, ампутация была произведена в лечебных целях? — неожиданно спросил Йенсен.
— Это лишь следствие, — сухо сказал полицейский врач. — Сначала этого человека подвергли так называемой профилактической обработке. Ему впрыснули иприт или аналогичное сильно действующее средство.
— Иприт?
— Именно. Это совсем не так бессмысленно, как может показаться неспециалисту. У медиков существует теория на этот счет, хотя и весьма примитивная. Когда же лечение оказалось безрезультатным, его оперировали в надежде спасти ему жизнь. Не забывайте, они все-таки врачи, а долг врача — бороться за жизнь других людей. К тому же в своей отчаянной попытке победить болезнь они старались осуществить опыты, на которые в обычной обстановке требуется лет десять, а то и больше, за одну неделю.
— Безумцы!
— Вы опять удивительно точны. Нарушение деятельности мозга даже на ранней стадии — процесс необратимый. И тем не менее в их действиях была определенная логика.
— Должно быть, они умертвили тысячи людей.
— Да. Возможно, десятки тысяч. Но только после того, как у них истощился запас плазмы крови. Тогда они начали делать облавы, стремясь схватить как можно больше доноров.
— Как им удавалось все это осуществлять там, в центральном госпитале?
— А как вы себе это представляете? Гигантская больница, обслуживаемая одной-двумя тысячами обезумевших врачей, которым необходимо дважды в сутки переливать кровь, чтобы не умереть. Они работали как… да, как одержимые, пытаясь найти эффективный способ лечения болезни, от которой сами страдали и которую не могли понять. Проводили исследования за забором из колючей проволоки и стеной из мешков с песком — последняя «забота» военных, прежде чем все они перемерли. Вспомните, о чем вас спросили те двое из санитарной машины, которые остановили вас вчера утром.
— Они спросили, здоров я или болен.
— Вот именно. В их помутившемся рассудке смешались все понятия. Подобно всем людям с больным мозгом, они считают себя здоровыми, а всех остальных больными.
Врач опустил боковое стекло, и в машину ворвался свежий воздух.
— Если бы только к нам прислушивались, — тихо сказал он.
— Что вы с ними сделали?
— С теми людьми?
— Да.
— То, что вы должны были сделать с самого начала. Убили. Через час начинается штурм центрального госпиталя, и как только мы его захватим, убьем остальных.
Он пожал плечами и швырнул окурок в открытое окно машины.
— Значит, это вы забрали из города детей?
— Да. Это все, что мы могли тогда сделать.
Комиссар Йенсен свернул к зданию аэропорта и поставил машину там, откуда угнал ее шестнадцать часов назад.
— Знаете, Йенсен, — сказал полицейский врач. — А ведь кое-кому вас недоставало.
— Кому же это?
— Мне.
25
— Вы входили внутрь госпиталя? — спросил Йенсен.
Врач покачал головой.
— Видел его только снаружи, — сказал он. — Этого вполне достаточно.
— Где вы нашли человека с ампутированными ногами?
— В здании Центрального налогового управления. Вчера они сняли оттуда охрану. Не хватает людей.
Он помолчал.
— Вы, верно, представляете себе это здание. Сначала его использовали в качестве тюрьмы. Затем, когда центральный госпиталь и городские больницы были переполнены мертвецами и умирающими, в нем начали сжигать трупы. Само по себе разумное решение… с их точки зрения. Скоро всех безнадежных стали доставлять прямо туда. Кроме тех, кто принадлежал к правящей верхушке и кого оставляли в центральном госпитале, чтобы продлить им жизнь за счет переливаний крови. Жизнь-то продлевали, а между тем их мозг неумолимо подвергался распаду.
— Но ведь этот человек был здоров?!
— Через несколько дней уже не успевали сжигать трупы — те, кто занимался кремацией, либо бежали, либо умерли. Но врачи с маниакальным упорством продолжали доставлять трупы на военных грузовиках. Еще вчера утром продолжалась перевозка.
Йенсен кивнул.
— Я видел несколько грузовиков, — сказал он.
— Грузовики, которые вы видели, перевозили в основном не тех, кто умер от болезни, а трупы доноров, умерщвленных в центральном госпитале или в районных донорских пунктах. Всех, по их мнению безнадежных, больных доставляли в здание налогового управления. У этих людей по различным причинам не брали кровь перед смертью. Именно к этой категории относился человек с ампутированными ногами.
— Почему же никто не сопротивлялся? — вырвалось у Йенсена.
— Потому что они не хотели слушать наших предупреждений, — с горечью ответил врач. — Потому что они потеряли человеческий облик.
— Вы чрезмерно упрощаете, — сказал Йенсен.
Врач метнул взгляд в его сторону.
— Разумеется, упрощаю. К вашему сведению, часть населения сопротивлялась, многие попрятались, немало людей скрылось из города. Кроме того, не забывайте, что в распоряжении медиков были вооруженные солдаты, кадровые военные, которым они поддерживали жизнь по трем причинам: им требовалась защита центрального госпиталя, а также нужны были люди для обороны баррикад на дорогах, ведущих в центр города, и для охраны грузовиков с донорами. И все же я понимаю: этих фактов недостаточно, чтобы ответить на ваш вопрос.
— Я не уловил вашу мысль.
— Вы спросили: почему люди не сопротивлялись? Все дело в том, что высокооплачиваемая реакционная группа врачей в нашей стране создала и постоянно поддерживала дутый образ всесильных медиков. Благодаря этому они имели возможность обращаться с пациентами как им заблагорассудится и наживать огромные деньги частной практикой — и это в то время, как каждый из них занимал официальные должности в государственных больницах и госпиталях.
Йенсен молчал.
— Это надувательство не только не вызывало протеста со стороны правящей верхушки, но и всячески поощрялось. Врачи заняли в стране особое положение, они уподобились божествам, властным над жизнью и смертью. Официально специалисты возглавляли отделения и секторы государственных больниц, но в то время как больные тщетно просиживали в коридорах госпиталей, в лучшем случае попадая к врачам-практикантам или стажерам, сами они занимались частной практикой — обслуживали пациентов, готовых платить за лечение, в котором они по большей части не нуждались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
