Впервые на этой планете я увидел храм. Его сводчатый потолок терялся в темноте, стены черного камня были гладко отполированы, по ничем не украшены. Помещение было совершенно пустым, лишь в его центре возвышалась плоская черная глыба, по всей видимости служившая алтарем. На алтаре лежал подписанный Ясминой свиток и стоял большой светильник, который служил единственным источником тусклого света в храме.
Итак, я оказался здесь, в святая святых акков, как раз во время якобы сверхъестественного явления пергамента с пророчествами, которые провозглашали пришествие во плоти богини Ясмины прямо на глазах прихожан. Странно, что целый культ существовал столетия, опираясь лишь на незнание невежественных акков о подземной лестнице! Но куда более странным мне показалось то, что лишь стоящий ниже всех по развитию народна Альмарике создал себе настоящую религию со святилищем, служителями культа и ритуалами. На Земле это считалось признаком большей цивилизованности народа.
Однако, в отличие от земных религий, культ акков был основан на обмане и страхе. Я просто чувствовал миазмы страха, пропитавшего воздух нечестивого храма. На миг мне представились перепуганные синие лица, с трепетом взирающие на появляющуюся из-за золотой панели крылатую богиню, словно возникшую из воздуха.
Закрыв за собой дверь, я осторожно двинулся к выходу. У дверей безмятежно дрых синекожий человек в какой-то немыслимой хламиде. Должно быть, он так же крепко спал и во время божественной материализации свитка на алтаре. Сжимая в руке кинжал Готраха, я просто перешагнул через священнослужителя и вышел из храма, вдохнув полной грудью холодный ночной воздух, наполненный запахом воды.
Ночь была хоть глаз выколи. Луна отсутствовала. Лишь мириады звезд мерцали в небе. Город был абсолютно тих: измотанные за день акки спали беспробудным сном.
Бесшумно, как ночной ветер, я скользил по пустым улицам, вжимаясь в каменные стены домов. Мне не встретилось ни единой живой души. Лишь у ворот, за которыми угадывался горб разведенного моста, мирно похрапывал, опершись на копье, стражник. Бравый вояка даже позы не изменил, когда я приблизился. Ничего не стоило перерезать ему горло, но я не видел смысла в бесполезном убийстве. Синекожий сладко сопел, хотя я и перелез через стену в каких-то сорока футах от него.
Беззвучно погрузившись в воду, я быстро переплыл реку по диагонали и вылез на противоположном берегу. Задержавшись ровно настолько, чтобы выпить пару горстей речной воды, я пустился в путь через пустыню, двигаясь волчьим ходом — сто шагов пешком, сто шагов рысью, ориентируясь по звездам.
Незадолго до рассвета я добрался до берега Пурпурной Реки, сделав изрядный крюк, чтобы оказаться как можно дальше от сторожевой башни, вырисовывавшейся на фоне звезд, силуэт которой я увидел еще за несколько миль. Склонившись над краем обрыва и вслушиваясь в бешеный рев воды, я понял, что бессмысленно даже пытаться пересечь этот ревущий поток вплавь. Да будь я хоть чемпионом обоих миров — Земли и Альмарика — по плаванию, это была бы самоубийственная затея. У меня оставалась надежда переправиться на тот берег в районе порогов, постаравшись избежать зорких глаз охраны, что, в общем-то, было ничуть не менее опасно. Однако выбирать мне не приходилось.
Солнце уже взошло, когда я оказался в тысяче ярдов от порогов. В очередной раз подняв глаза на башню, я увидел сорвавшуюся со смотровой площадки фигуру, несущуюся ко мне на всех крыльях. Я был обнаружен! Мне пришел в голову отчаянный план — если везение будет на моей стороне, он может сработать.
Я заметался и замельтешил по берегу, словно охваченный паникой, а затем спрятался за камень, как будто считал, что ягья не заметит моего маневра. Надо мной прошелестели крылья, а затем человек-птица опустился на землю недалеко от меня. Я знал, что это был всего лишь часовой, в одиночку несущий службу, и, зная спесивую натуру ягья, сделал ставку на то, что он не станет будить спящих товарищей, чтобы те подменили его на башне, пока он разделается с беззащитным одиноким путником.
Я, напряженный как пружина, лежал за камнем, делая вид, что смертельно напуган. Подойдя ко мне с обнаженным кинжалом, ягья с ленцой пнул меня под ребра, чтобы заставить разогнуться. Именно этого я от него и дожидался. Вскочив одним прыжком на ноги, я левой рукой рубанул по его кисти, выбивая кинжал, а правой нанес сокрушительный апперкот в челюсть.
К тому времени, когда ягья пришел в себя, он был надежно связан своим же ремнем. Одной рукой я держал его за горло, а другой приставил к груди кинжал Готраха.
Я коротко и ясно объяснил ему, что от него требовалось, если он хотел остаться в живых. Ягья вовсе не собирался жертвовать собой, даже ради безопасности своего народа. Через пару минут мы уже летели в начинающем розоветь небе прочь от Пурпурной Реки, оставляя за спиной жуткую страну Яг.
12
Я заставил своего крылатого скакуна лететь на пределе сил. Лишь перед закатом я позволил ему приземлиться. Оставив свое средство передвижения валяться со связанными руками, ногами и крыльями, я отправился на поиски пищи. Вернувшись с горстью фруктов и орехов, я скормил большую часть моей добычи пленнику, Без его крыльев мне сейчас было не обойтись.
Ночью хищники устроили вокруг нашего импровизированного лагеря целый концерт, напугав своим рычанием и воем ягья до полусмерти. Чтобы не облегчать работу возможных преследователей, я отказался от мысли развести костер, предпочитая рискнуть и провести ночь без огненной защиты от диких зверей. К счастью, никто этой ночью особо нами не заинтересовался.
Лес на берегу Пурпурной Реки остался далеко позади, и теперь мы неслись над степью, двигаясь по кратчайшему пути к Котху, полностью положившись на лучший компас — мой инстинкт.
* * *
На четвертые сутки полета я обратил внимание на темную массу, в которой вскоре смог различить большой отряд двигающихся людей — видимо, армию на марше. Я приказал ягья подлететь поближе. По моим расчетам мы вот-вот должны были оказаться над обширными охотничьими угодьями, контролируемыми котхами, и я логично предположил, что это могут быть мои товарищи.
Моя вполне понятная поспешность едва не стоила мне жизни. Дело в том, что в течение дня я оставлял ноги человека-птицы свободными, так как он клялся, что иначе не сможет лететь. Но тем не менее руки у него были связаны. Ягья всячески проявлял свою лояльность и не делал никаких попыток вырваться, так что я давно уже оставлял кинжал в ножнах, уверенный, что в случае необходимости смогу разобраться с дьявольским созданием голыми руками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
