Ньютон хотел последовать его примеру, но не смог – пальцы внезапно одеревенели и перестали гнуться. Он покатал теплую картофелину в ладонях, а потом машинально опустил ее в карман камзола. Страх ли сковал его или какая-то иная неведомая ему напасть, сказать было трудно, но нечто подобное он уже испытывал, когда, начиная с памятного февральского вечера, пытался разрешить загадку, заданную странным визитером, хотя занятие это на поверку выходило абсолютно бесплодным – мысли всякий раз упирались в некий барьер, за которым скрывалась неразрешимая, а потому пугающая тайна.
Единственное, о чем он догадывался: все случившееся ранее – имя Маргарет Портеус и дата 12 апреля – являлись своеобразным паролем для пропуска в будущее и были сообщены ему прежде всего как доказательство, что человек в длинном пальто и маленькой круглой шапочке обладал информацией, неподвластной обычному земному знанию.
Незнакомец молча продолжал расправляться с печеным картофелем, а напряжение, овладевшее Ньютоном, все нарастало и нарастало. Людской поток безостановочно тек мимо, но Ньютон существовал уже отдельно от него, весь в ожидании того важного, что должно было сейчас прозвучать здесь, на стволе поваленного дерева в нескольких метрах от дороги, ведущей к спасительному для него родовому имению.
Он не знал, сколько времени провели они, сидя рядом и не обменявшись при этом ни единым словом – может быть, несколько часов, а может быть, всего с десяток минут. Его начало подташнивать, голова гудела, сердце стучало так, что, казалось, удары его перекрывали все звуки, приходящие извне. На всякий случай он снова натянул на ногу чертов башмак и теперь боялся только одного – в самый ответственный момент не потерять, как это уже случалось с ним, ощущения реальности или, хуже того, не оказаться в глубоком обмороке.
Незнакомец между тем начал нетерпеливо оглядываться по сторонам. Казалось, он кого-то ждал, а когда из-за ближайших деревьев прозвучала негромкая, но протяжная трель, тотчас же вынул из кармана свисток и дважды коротко просигналил в ответ.
Экипаж, подкативший к ним, выглядел шикарно. Черная лакированная его поверхность хоть и была покрыта стекающими каплями, но в ней, как в слегка изогнутом зеркале, отразился и сам Ньютон, и человек в длинном пальто, который протянул ему руку, помог встать, а затем подтолкнул к выдвинутой подножке перед распахнутой дверцей.
Когда Ньютон поднялся внутрь и оглянулся, никого рядом уже не было. Все выглядело так, будто его недавний сосед непостижимым образом растворился среди клочьев прибитого к земле тумана. Единственное, что напоминало о его недавнем присутствии, – плетеная корзина, переместившаяся со ствола поваленного дерева внутрь экипажа и стоявшая теперь рядом с дорожной котомкой Ньютона, заняв почти весь проход между двух сидений, обшитых плотной и гладкой, как шелк, серебристой материей.
Такого поворота событий Ньютон не ожидал. Он оказался один среди мягких подушек внутри утонченной роскоши чужого экипажа. Означало ли это, что в любой момент ему дозволено было открыть дверцу, выбраться наружу и самостоятельно продолжить движение в сторону Манор-Хауз? Правда, едва он представил себе долгую, в несколько дней дорогу, тут же заныла натертая башмаком пятка, да к тому же сквозь небольшие, слегка дребезжащие окна он уловил хмурые взгляды тех, мимо кого продвигался этот странный экипаж и кто был лишь малой, видимой частью толпы, сосредоточенно шагающей в стремлении как можно скорее оторваться от крадущейся по пятам смертельной заразы.
Будь что будет, решил Ньютон, откинулся на спинку сиденья и только теперь почувствовал, как сильно проголодался. Запеченная картофелина все еще лежала в кармане его камзола, но желание узнать, что находится в корзине, заставило нагнуться, поднять ее к себе на колени и открыть крышку.
Никаких съестных припасов внутри не оказалось, вместо них под чистой льняной салфеткой лежал странный диск с небольшой шишечкой посредине. Ньютону пришлось потрудиться, чтобы вытряхнуть его на сиденье рядом с собой, но как только он взял загадочный предмет в руки, диск начал вибрировать и излучать вокруг себя такое сияние, что Ньютон невольно зажмурил глаза и едва не выронил свою находку на скрипящий, покачивающийся пол экипажа».
– Осторожно! – шепчет Моня. – Ради бога, осторожно.
Он испытывает сейчас те самые чувства, которые некоторое время назад испытывал Ньютон: его подташнивает, голова гудит, сердце колотится так отчаянно, что домик на Бахаревской сотрясается от этих ударов. Он нашел свой диск. Но находка эта озадачила Моню. Мало того что диск светится, так еще по окружности его выдавлены какие-то странные фразы. Однажды тетя Бася обронила мимоходом, что парикмахеру Менделевичу якобы удалось восстановить первозданную чистоту предмета, найденного под окном конторы «Вторчермет», и что они оба видели на диске слова, составленные из букв, похожих на те, что были начертаны на пропавших свитках бобруйской синагоги.
К сожалению, Моня тогда не успел проверить достоверность ее слов – дом Менделевича после его смерти оказался опечатан, да и где именно он держал несостоявшуюся «противотанковую мину», тетя Бася, естественно, не знала. Впрочем, теперь все это в прошлом. Теперь он жалеет лишь об одном: слишком много неровностей оказалось на дороге, ведущей к северу от Кембриджа, и оттого текст, написанный на древнееврейском, прыгает перед глазами, затрудняя чтение и затеняя смысл прочитанного. Моня на мгновение задумывается и снова берется за карандаш.
«Текст, написанный на древнееврейском, прыгал перед глазами и затруднял чтение. Ньютон держал диск на коленях и, преодолевая его вибрацию, а также ухабы и впадины Северной дороги, пытался сложить воедино слова, идущие по кругу, чтобы получить наконец цельное представление о том, ради чего их поместили на этой светящейся поверхности. Два года занятий в Кембридже «мертвым» языком не прошли даром. Значение каждого слова было ему понятно, вот только смысл большинства фраз, которые из этих слов складывались, ускользал напрочь.
Он почти сразу сумел разобраться с той частью текста, где говорилось о большом камне, летящем к Земле, и о вроде бы неизбежном столкновении с ним. Но из других фраз, идущих следом, выходило, что катастрофу можно предотвратить, если вовремя оказаться в определенной точке, координаты которой были, очевидно, крайне важны, а потому несколько раз повторялись в разных частях диска. Ньютон выучил их наизусть: 53° градуса северной широты и 29° градусов восточной долготы, хотя, с другой стороны, эти цифры ничего не проясняли, потому что место, где располагался Кембридж, было на один градус южнее и почти на 29 градусов восточнее, что составляло примерно, как он прикинул, около двух тысяч километров. Но чем дольше углублялся он в смысл прочитанного, тем все более и более путаными казались фразы, пока весь текст не превратился в мешанину совершенно неудобоваримых слов. Дважды, например, повторялось в нем слово «Бобруйск», которое нельзя было перевести ни на один из знакомых ему языков, несколько раз была упомянута какая-то аптека, находящаяся возле лужи, многократно повторялось время – три часа пополудни, и дата – последний день месяца Сиван 5715 года. В этот день и в этот час требовалось поднять на вытянутых руках диск, лежащий сейчас на коленях Ньютона, а затем совместить его окружность с окружностью Солнца, которое к этому моменту станет почему-то совершенно черным.
Помимо черного Солнца, Ньютона смутила дата. Он знал, как перевести числа календаря, которым пользовались в древней Иудее, на те, по которым со времен реформы Григория XIII жила Европа, – получилось 30 июня 1954 года. А это, в свою очередь, означало одно – требования инструкции, нанесенной на диск, можно было исполнить только через 227 лет, отсчитав их с того момента, когда человек в длинном пальто и круглой шапочке усадил его в роскошный экипаж и ни словом не обмолвился, что следует сделать, чтобы оказаться в нужное время в указанном месте.
Но самое неприятное было написано на обратной стороне диска. Смысл этой записи сводился к тому, что если все сделать правильно, то разрушительной катастрофы можно избежать, а вместо нее случится всего лишь одна маленькая неприятность – человек, который поднимет диск и совместит его с черным Солнцем, исчезнет навсегда, и не только с лица Земли, но и из памяти всех, кто когда-либо находился с ним рядом.
– Черт возьми, – подумал Ньютон и впервые пожалел о том, что в свое время настоял на желании отправиться на учебу в Кембридж, вместо того чтобы сделать так, как просила его матушка, – пойти по торговой части».
– Черт возьми, – думает Моня, бросает на стол карандаш и откидывается на спинку стула. В отличие от Ньютона, он знает, что такое Бобруйск, знает координаты своего города, знает аптеку и лужу около нее. А еще он знает, что сегодня вторник, 29 июня 1954 года, и что завтра в три часа дня должно произойти солнечное затмение. Об этом необычном явлении уже несколько недель трубили все газеты, а по радио выступал ученый из Москвы, который советовал заранее вырезать из оконного стекла прямоугольные пластинки и хорошенько прокоптить их на открытом огне. Смотреть на солнечное затмение при помощи таких приспособлений, утверждал он, будет и легко, и абсолютно безопасно.
