Потом обитатели дома стали расходиться из зала. Йоля слышала, как они топочут мимо ее двери. Несколько человек в комнате неподалеку затеяли азартную игру. Шум в доме пошел на убыль, только игроки никак не унимались. Йоля пыталась разобрать, о чем они говорят, толком ничего не поняла и решила, что кочевые справились именно так, как было намечено. Бандиты недовольны тем, что не удалось никого поймать, теперь фермеры будут обижены, да и атаман не в духе. Затем вспыхнула ссора, кого-то уличали в жульничестве, грозили набить морду. Перепалка продолжилась в коридоре — тот, кому предъявили обвинения, орал, что он уходит и больше ни разу не сядет играть с такими олухами. Соперники по игре требовали, чтобы он возвратился и показал карманы. Хлопнула дверь, кто-то начал орать, чтобы крикуны заткнулись, потому что ему мешают спать. К ссоре присоединилась женщина и завизжала, что лучше бы он в самом деле спал, чем так вел себя в постели… Мало-помалу бандиты угомонились.
Йоля ждала. Вот и полоска света под дверью исчезла — масляная лампа в коридоре погасла, а долить масло было некому. Для верности она выждала еще. Наконец решила: пора. Выбралась из-за рухляди, служившей укрытием, и тихонько направилась к двери. Ночь в этот раз выдалась безлунная, окно оставалось черным, и Йоле пришлось двигаться в полной темноте. Ей это было не в диковину — в харьковских подземельях темнота всегда была непременным свойством быта. Йоля чувствовала себя вполне уверенно, встала у входа, прислушалась, взялась за дверную ручку…
Дверь тихонько скрипнула, и среди тишины, царящей в доме, этот звук показался Йоле оглушительным. Она замерла — не то чтобы ей было боязно разбудить кого-то в соседних комнатах, но ведь часовые непременно имеются. Не может такого быть, чтобы вся банда завалилась дрыхнуть, а стеречь никому не велели. Ведь кочевые бродят в округе! Значит, есть ночной караул. Где они стоят? У ворот кто-то должен быть… и пожалуй, на крыше. Если бы Йоля была здесь начальством, непременно на крышу поставила бы пару человек с прожектором, чтобы то во двор светили, то по окрестностям лучом водили. Догадались ли бандиты соорудить прожектор? Дело нехитрое, в общем-то. Но в окне темно, так что, видимо, не сообразили.
Йоля вышла в коридор и задумалась. Где здесь хранится оружие? И где ночует главарь? Вероятно, на втором этаже. Нужно начать оттуда. По пути она заглянула на кухню, отыскала нарезанный хлеб, кукурузу и кувшин с водой. Подкрепилась и пошла в зал. Странно было бродить по дому, в котором дрыхнут бандиты. Все разбрелись по комнатам, и могло бы показаться, что Йоля здесь одна-одинешенька, но ей было отлично известно, что это не так. Чуть ошибись — и дом наполнится топотом, криками и лязгом оружия. Она нашла лестницу и уже собиралась подняться по ступенькам, как вдруг услышала — там, над головой, скрипят половицы. Шаги делались громче, отчетливее, на лестницу упали тусклые отсветы — приближался человек с фонарем. Потом раздалось негромкое бормотание:
— …А некроза ему в печенку! Пойду пощупаю недомерка, учиню ему первое дознание…
Человек с лампой шагнул на лестницу, и ступеньки противно взвизгнули.
— …Завтра Леван пожелает с ним потолковать, а мутант уже готов на все вопросы ответить — мягкий, как масло.
Йоле некогда было думать, о чем бормочет этот ночной бродяга, она метнулась под лестницу, едва не загремела вниз — оказалось, ступени ведут дальше. В погреб, что ли? Что находится этажом ниже, проверять ей не захотелось — вдруг там запертая дверь или еще что? Вместо этого она отступила знакомой дорогой, за стол и к окну на четвереньках. Присела и стала ждать. Над головой ветер трепал разорванную шкуру в оконной раме.
Световые пятна прыгали по стенам в такт скрипу ступеней. Йоля сидела под столом и слушала, не скажет ли незнакомец еще чего. Тот остановился, звякнул металлом.
— А, ну да, он же там, на крыше, ножик обронил… завтра заберу, незачем сейчас туда лезть. Караульные там… вопросы будут задавать со скуки, — ворчал человек с лампой. — Завтра уж.
Йоля рискнула выглянуть — незнакомец перекинул перевязь с ножами через руку и зашагал дальше. Свернул под лестницу — и снова заскрипели ступени. Он направлялся в подвал. Перевязь, между прочим, показалась Йоле знакомой. Такая же была у Чака. Приметная вещь, вряд ли найдутся две такие. И что ж это значит?.. Ответ в голову не пришел, Йоля отложила эту мысль до лучших времен — когда у нее будет время и когда ей станет настолько скучно, чтобы думать о подобных вещах. Она снова направилась к лестнице, чтобы все-таки обследовать второй этаж.
Внизу что-то прошуршало. Свет лампы скрылся, но Йоля уже различала очертания стола и серые прямоугольники окон — до рассвета осталось не так уж много, и сквозь оконные проемы лилось тусклое сияние. Она стала медленно подниматься по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Преодолела половину подъема, и тут внизу опять заскрипели рассохшиеся доски и зазвучали шаги. Кто-то поднимался из подвала — не тот ли, с Чаковой перевязью? Йоля присела, надеясь, что перила скрывают ее достаточно надежно. Из-за скрипа ступеней она не расслышала, что еще один человек шагает по коридору первого этажа.
Ляков, которому не спалось, решил сходить на кухню, найти чего-нибудь пожевать. Старик шел в темноте очень тихо — это место было ему отлично знакомо, он помнил каждый поворот и в свете не нуждался.
Из подвала поднялась небольшая фигурка. Йоля не видела лица с татуировкой, но только что ей попалась на глаза перевязь, и она была готова к тому, что увидит именно Чака.
А вот появления Лякова не ждал никто — ни Йоля, ни карлик. Старик, сонно хлопая глазами, возник из мрака как раз в тот миг, когда Чак с лампой поднялся из подвала. Свет ударил в глаза Лякову, но он успел разглядеть, кто перед ним, и бросился к Чаку. Ошеломленный карлик попятился, шаря ладонью по перевязи, да увернуться не успел — слишком быстро все получилось, короткие ножки не могли унести его далеко. Ляков схватил карлика за шиворот, оторвал от пола, другой рукой перехватил запястье руки, в которой уже был нож — третий по величине. Чак задергался, сунул лампу в лицо противнику, тот отстранился, но хватку не ослабил. Ему удалось вывернуть запястье Чака, нож звякнул о пол.
Йоля перекинула ногу через перила и подобралась для прыжка. Карлик, выронив лампу, прошипел:
— Пожар! Горим, старый!
Кричать он не решался. Почему-то и Ляков пока что шума не поднимал, но это вот-вот могло произойти. Старик неловко шагнул в сторону, прижал подошвой растекающееся из лампы масло, огонек погас. Чак махнул кулаком, метя в лицо Лякову, но не дотянулся. Старик крепче сжал воротник жилета, за который держал Чака на весу, на шее карлика натянулись складки материи, он засипел… Ляков с тяжелой ношей, шатаясь, сделал несколько шагов, Йоля прыгнула. Подошва сандалии угодила хромому по темени, Йоля повисла на его плечах, а хромой, не выпуская Чака, стал заваливаться назад. Девушка соскользнула на пол, подхватила обмякшего старика, осторожно опустила. Перед ее носом с шорохом промелькнул клинок — Чак вытянул следующий нож и, ничего не видя вокруг, энергично махал оружием.
— Щ-щас… щ-ща-ас я тебя… — с трудом проталкивая воздух сквозь сдавленную глотку, выдохнул он. — Пор-режу…
— А в глаз? — спросила Йоля. — Угомонись, доставщик. А то в самом деле порежешь.
— Йолька? — Чак засопел, восстанавливая дыхание. — Ты здесь откуда?
— Заглянула тебя проведать. А то, думаю, обидят малого.
— Я сам кого хочешь обидеть могу!
— Молчи уж, я сверху все видела. Как ты-то сюда попал? Да еще в погреб?
— Да случайно вышло. Я к их старшему по-доброму: хочу, говорю, эти черные плиточки с твоей крыши купить, а он меня — в подвал. Заперли, конечно. А мне того и надо было, я нарочно так устроил, — Чак уже обрел прежнюю самоуверенность, — думал, ночью вылезу, возьму, что мне надо, да и ходу.
— На крыше двое часовых, а может, и больше, — сообщила Йоля. — Ничего не выйдет.
— Подумаешь, двое! Да мы с тобой их враз! Они ж небось дрыхнут!
— А если кто-то из них выстрелит? И потом, у меня свои дела. А что с этим дедом станем делать?
— С каким дедом? А, с этим… Точно, старый совсем. А схватил меня, как молодой! В подвал его снесем. Там уже один такой валяется, так что им нескучно будет.
Тут Ляков заворочался — уже приходил в себя. Чак сел над ним и приставил нож к горлу. Старик открыл глаза, ощутил лезвие на своей шее и заморгал, пытаясь рассмотреть склонившиеся над ним силуэты.
— Если жить хочешь, не шуми, — внушительно произнес Чак.
— И отвечай, — присоединилась Йоля. — Кто здесь главный? Как его звать? Леваном?
— Ага, — как можно тише прошептал старик. — Точно так. Леван и есть.
Он не понимал, кто на него напал, — толком не проснулся, а тут такие приключения. Но долгая жизнь научила Лякова ждать и не противиться, если сила не на его стороне. Он уцелел один из всей бригады в инкерманском рабстве, пережил не счесть сколько банд, в которых ему довелось разбойничать. Он собирался выйти живым и из этой переделки.
