Он моргнул и посмотрел на меня ненавидящими глазами, но чем больше ненависти было в его взоре, тем больше радости я испытывала.
— Что-нибудь еще? — язвительно спросил он.
— Ты переведешь по одному миллиону долларов на счет каждого из детей на правах доверенности вплоть до достижения ими совершеннолетия.
Он чуть не выскочил из кресла.
— Что ты сказала? Ты с ума сошла. С какой стати я должен делать это?
— Так они смогут распоряжаться своей жизнью, и ты не сможешь держать их под своей пятой, — констатировала я очевидную истину.
— Я никогда не сделаю этого. Это была бы пустая трата денег. Как смогут мальчики такого возраста распоряжаться огромными деньгами?
— Ты сделаешь это, причем немедленно. Подключи к этому своих адвокатов и подготовь все документы к концу недели. Они будут храниться у меня, — сказала я, помахав рукой в воздухе, говоря, что разговор окончен.
— По миллиону долларов каждому? — он стал перед неизбежным фактом, не в силах что-либо изменить.
— Считай, что это — штраф.
Он уставился на меня уже не столько с ненавистью, сколько с удивлением, характерным для человека, узнавшего, что его соперник столь грозен. Мне показалось, что по странному стечению обстоятельств он вдруг стал уважать меня с этого момента, хотя не мог без гнева принять, что я требовала от него.
— Что-нибудь еще? — спросил он, а в голосе звучали усталость и горечь собственного поражения.
— Пока ничего. У нас с тобой слишком много работы. Я думаю, что не следует ее откладывать.
Я не забуду никогда, с каким чувством я прошествовала по комнате и вышла из библиотеки. Казалось, я навсегда погрузила его во мрак, сделала своей тенью. Впервые в жизни мой высокий рост не был для меня проблемой, не волновал меня, так как я почувствовала себя на высоте собственного положения. Я избежала трагической участи для себя и даже оказалась в выигрыше. Малькольм, всегда добивавшийся своего и любое дело обращавший в прибыль, на этот раз вынужден был сдаться. Он проиграл гораздо больше, чем я.
Я вышла в зал и взглянула на винтовую лестницу, что вела к лебединой комнате, где Алисия ожидала собственного приговора. Не Малькольм должен был сообщить ей об этом, а я. Именно я поднялась по лестнице; именно мне предстояло сообщить ей новости и передать распоряжения. Мне предстояло управлять событиями и людьми. Мне предстояло открывать ставни и впускать свет в Фоксворт Холл. Я стану закрывать двери, открывать окна, включать и выключать свет. Я стану решать, когда впускать солнечный свет и когда темноту. Я буду распоряжаться счастьем и радостью, печалью и горечью.
Я открыла дверь в лебединую комнату без стука. Это подчеркнутое неуважение лишний раз доказывало мое превосходство. Алисия, которая только что приняла ванну и вымыла свои роскошные волосы, быстро укуталась в полотенце и потянулась за халатом.
— Присядь, — приказала я.
Она направилась к кровати и послушно села, как дитя. Я выдерживала паузу, а она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Затем я направилась к окну и посмотрела на усыпанное звездами небо. Дождь прекратился, и тучи двигались на восток. Зрелище быстро изменяющегося неба придало мне гораздо больше уверенности в собственных силах. Я почувствовала, что природа словно наделяет меня своей энергией. Я направилась к туалетному столику и посмотрела на ее богатую косметику.
Все запахи были удивительно женственными. В воздухе витал дух любви и очарования. Казалось, это был волшебный туалетный столик. Любой гадкий утенок мог присесть за него и через несколько мгновений превратиться в очаровательную и соблазнительную женщину, которая разбивала сердца мужчин легким поворотом головы и нахмуренным лицом. Очевидно, что Малькольм, вдыхая эти запахи, грезил о нежной страсти. Аромат пронизывал воздух и после того, как Алисия выходила из комнаты или спускалась по лестнице. Малькольм, следуя за ней, трусил, как собачонка, опьяненная ароматом надежды. Все это должно было резко оборваться. Я обошла ее со всех сторон, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
— Когда ты переселишься в северный флигель. — начала я, — ты не сможешь взять с собой никакой косметики, лишь самые необходимые вещи.
Я хотела внушить ей, что все решалось от имени Малькольма.
— Значит, мне придется жить в уединении до тех пор, пока не родится ребенок. Ты не изменишь своего решения? — спросила она, а в голосе звучала грусть поражения и безысходности.
— Нет, — ответила я, — только на этих условиях вы с Кристофером сможете рассчитывать на наследство. Тебе придется делать то, что я прикажу.
Она прижала руки к лицу, но не заплакала.
— Тебе нужно как следует высушить волосы, иначе ты простудишься. А болезнь — это худшее, что может произойти с тобой.
Она кивнула, по-прежнему пребывая в трансе. Глаза были пустыми, плечи ее ссутулились. Она взглянула на маленькие ручки, сложила их словно в молитве. Печать обреченности легла на ее лицо, но мне не нужно было искать слова сочувствия или ободрения.
Я направилась к выходу.
— Оливия, — заплакала Алисия. Она встала. — Я боюсь.
— Спустя некоторое время ты успокоишься. Поверь моему опыту.
И я вышла, оставив ее одну, казавшуюся такой маленькой и одинокой, с бледным лицом и по-детски выразительными глазами, в которых отразились ее страдания.
Я с нетерпением приступила к выполнению намеченного плана. Я решила, что заточение Алисии начнется через три месяца, когда появятся первые признаки беременности. Это дало бы Алисии и мне время подготовить мальчиков к разлуке. Как-то в мае, уже обсудив все с Алисией, я решила сказать детям об этом. Мы вместе вошли в детскую.
Там было солнечно и тепло, теплее всего в доме. Мал возился на полу, рядом с ним валялись детские книжки. Джоэл ползал на коленях, играя с машинками. Кристофер сидел, сосал палец и наблюдал за остальными мальчиками.
— У нас для вас важные новости, — начала я. Алисия присела на кресло-качалку, сжимая руки в кулак и беспокоясь, словно маленькая птичка.
— Что случилось, мама? — допытывался Мал.
— Что-то очень печальное, я боюсь.
Все трое подошли к нам вместе и уставились широко раскрытыми глазами на Алисию, которая готова была разреветься.
— Можно я сама все скажу им, Оливия, — прошептала она.
— Нет, — ответила я, — здесь я всем распоряжаюсь.
Алисия покачивалась в кресле, и все мальчики забрались к ней на колени. Она обняла их всех вместе и прижала к себе, так что Кристофер заплакал, а за ним и остальные дети.
— Алисия покидает нас, — повторила я.
— Я тебе не верю, — закричал Джоэл.
— И я, — сказал Кристофер, глядя широко раскрытыми глазами на плачущую мать.
— Почему? — с болью в голосе спросил Мал.
Он рос, становился рассудительным и в то же время чувствительным молодым человеком. В отличие от остальных мальчиков его возраста он свободно читал и писал, поэтому был на голову выше остальных. Он будет таким же высоким, как и Малькольм.
— Почему? — снова спросил он. — Она сердится на нас?
Кристофер прижался головой к груди матери. Алисия разрыдалась. Джоэл заткнул уши руками и сказал:
— Алисия не может уехать, она должна сегодня играть со мной на пианино.
Он был маленький и хрупкий ребенок, страдавший аллергией. Частичка пыли могла заставить его чихать и кашлять несколько часов подряд, чего терпеть не мог Малькольм.
Мал слез с колен Алисии, подошел ко мне и посмотрел на меня снизу вверх, как солдат на своего генерала.
— Почему? — закричал он изо всех сил.
— Вы слишком маленькие, чтобы все понять, — сказала я, стараясь сохранять внешнее спокойствие. — Когда вы подрастете, то будете воспринимать все несколько иначе. Будь моя воля, Алисия осталась бы здесь навсегда. Но этого не хочет ваш отец.
Внезапно лицо Мала сморщилось, и слезы градом потекли по его щекам.
— Я ненавижу его, — закричал он. — Я ненавижу его! Я ненавижу его! Он никогда не разрешает нам делать то, что мы хотим!
У Джоэля тоже началась истерика. Он непрерывно кашлял, и Алисия стала гладить его по спине, пытаясь успокоить, пока ее собственный сын прижимался к груди матери.
— Пожалуйста, пожалуйста, — хрипел он, — можно нам поехать с ней?
— Нет, — твердо ответила я. — Я — ваша мать. И вы останетесь со мной.
— А Кристофер? — спросил Мал.
— Кристофер побудет здесь немного, пока Алисия не устроится в новом доме, — объяснила я.
При упоминании собственного имени Кристофер молча взглянул на меня и быстро на мать.
— Мамочка, — заплакал он, его голос дрожал от ужаса. — Я не поеду с тобой?
— Нет, солнышко, нет, — заплакала Алисия. — Но вскоре я вернусь за тобой, и мы будем всегда вместе. Это будет длиться недолго, Кристофер, любовь моя, дорогой мой сынок. За тобой будет ухаживать Оливия, а рядом будут Мал и Джоэл. — Затем она повернулась к моим сыновьям. — И помните, что я люблю вас всех и всегда буду любить вас. Душой я всегда буду с вами, следить за тем, как вы играете на пианино, чудесно рисуете или когда вы будете ложиться в кровать. Я буду целовать и обнимать всех вас.
