И нечего ржать.
Кто забыл — официально признанный в Белом Вороне
возраст взрослости и сексуальной самостоятельности.
Не от безделья маялись, не подумайте. Глаза у всех были красные.
— Вы чего тут?
Отвечать бросились разом:
— Да Александр Иваныч велел новеньких дождаться… Ага, привести к щучьим заводям!.. Мы вот ждём… Теть Валя сказала, что нечего дурака валять — ну вот… Кха-а-а… Что, птичку жалко?..
Утирающая глаза шпана дружно заржала. Эти вообще у нас на поржать быстрые, только повод дай.
И Валя, конечно, молодец… В середине рейнджерской кучки стояло два ведра. Одно с нечищеным ещё луком, а другое — с едко сочащимся, освобождённым от шкурок. Трудовой подвиг, не иначе.
Я бодро похвалила юнитов за помощь и заскочила в столовую. В обычные дни в это время внутри было уже пусто — девять часов, все успевали разойтись по работам. Но, как говорил дружище Агроном, сын Агронома — не сегодня! *
*Художественный фильм «Властелин колец»
в переводе Гоблина.
Столовая была полна новенькими. Полнёхонька. Один пустой стол и остался — наш с Вовой.
Сколько там у меня по списку было? Сто пятьдесят один, вроде. Да ещё три зайца, ага.
В дверях кухни, прислонившись к косяку, стояла Валентина. Я пристроилась за столом, разложила свои бумажки, мотнула ей головой, приглашая сесть рядом.
— Валюш, ну что?
— Да что — люди… С дороги ошалевшие ещё.
— Безбилетники наши где?
— Да вон сидят… — она показала в сторону углового стола; девчонки сидели, как три загнанных в угол мышки, стреляя глазами во все стороны. — Строго с ними барон, конечно…
— А что такое?
— Да… Говорил им. Напугал здорово. Уж ревели-ревели… всю кашу слезами залили. А уж тряслись-то… Одна, знаешь, мокрёшенька в баню-то пришла. Описалась, что ль…
Да, в это я могу поверить. Напугать как следует — это Вова может. С другой стороны, какая каша из розовых какашек у них в головёнках была…
— Ну, щас-то они вроде оклемались.
— Ага. Маринка с ребятишками приходила. Чёт разговаривала с ними. Тоже, вроде строго — но ничё, отошли.
— Переодели их, я смотрю.
— Ну конечно! Сарафаны-то ихние совсем не по погоде. Тем более, Иваныч сказал — на щуку пойдут.
— На вшей хоть проверили?
Валя посмотрела на меня большими глазами, дескать: а как же!
— Сразу! Элин посмотрела, и в баню их сводила — барон велел, она же и вещички им на складу подобрала.
Склад — это было довольно давнишнее женское изобретение. Наверное, второго лета. Дети наши стремительно росли, каждое лето, как полагается всем нормальным детям, вытягивались, и их ручки-ножки начинали торчать из рукавов и гач, как карандаши из стаканчиков. Выбрасывать — не резон. Каждая мать знает, что дети многое не успевают снашивать. Да даже если кое-где были штопки и заплатки — на лазанье по деревьям и беготню по лесам эти детские вещички могли ещё потянуть. Вот и завёлся у нас склад, в котором, разложенное по полочкам, лежало всякое детское, ставшее неподходящим прежним владельцам. А потом и не детское тоже — люди же шли на Новую Землю с гардеробом. А тут с ними случалось всякое: кто худел, кто наоборот — массу набирал, даже рост иногда менялся, особенно у пожилых! Склад занимал довольно приличный, выстроенный специально для этого бревенчатый дом. Там и обувка кой-какая была.
Заведовала всем этим делом Элин, глаз у неё был — алмаз (в отношении размеров там и прочего). А чего, собственно ожидать от швеи-магички? Ещё одним не очень ярко выраженным даром эльфийки было целительство. Так что если она сказала, что вшей нет — значит, так оно и есть.
Мда, хорошо, что нашлось во что девчонок одеть. Но если таких бегунков будет много — боюсь, скоро этот склад изрядно похудеет.
Валентина, словно повторяя мои мысли, подпёрла щёку рукой:
— Ой, Оленька… А ну как побегут к нам эти детки… Справимся ли?
— Спокойно, мать! Не паниковать! Никто ещё не побежал. Будем решать проблемы по мере их поступления. С нами боги, так что не ссы!
Валя подняла брови:
— И верно! Чего это я? С нами же боги! Хочешь чаю? — и бодро поскакала на кухню.
Вот, мне бы такую лёгкость! Я на самом деле сильно опасалась этого нового контингента. И жалко их было, и… Меня в ужас приводил объём душевных затрат, который требовался, чтобы привести в нормальное состояние эти детские души.
Эх, расскажу… Короче, однажды меня пригласили работать в детский дом. Даже не воспитателем, а преподавателем по декоративно-прикладному направлению. Хватило меня на три дня. Вот честно. Это одно из самых жутких ощущений моей жизни. Нет, они не были сильно буйными, не матерились и не дрались при мне. Вообще, руководство, сильно заинтересованное, сказало, что для меня выбрали самых… лучших из лучших, короче. Но. Это впервые в моей жизни были люди, у которых отсутствовало ощущение личных границ — и своих, и чужих. С хера ли лезть обниматься ко мне — совершенно, абсолютно чужой тётке, только что впервые увиденной ими⁈ Видеть это было так же ужасно, как щенка, пытающегося бежать за каждым прохожим. И это был ещё не самый ахтунг. Спустя буквально две минуты они наперебой начали спрашивать меня: «А можно я тебя буду мамой звать?» — и, не дожидаясь ответа: «Мама, посмотри, как я делаю!.. Мама, а ты завтра придёшь?.. Мама, а ты мне подаришь…» Уж не помню, что там ещё меня просили, но я сказала решительное нет. На всё.
Каждый раз, когда я вспоминаю это, меня захлёстывают эмоции. Нет. Уберите. Я не могу! Я не хочу!!! У каждого человека свой предел возможности. Это — не мой. И как же я рада, что Марина, похоже, может принять эту ношу.
Что могу лично я — помочь ей быть сильной, выстоять и не сломаться. А ещё Максу. Так или иначе, хоть краем, его это зацепит. Я представила себе танк, зацепляющий кого-то краем. Мда…
Прерывая мои панические мысли на столе появился чайник, молочник, масло, хлеб, кру́жки, пироги, сыр… Валя, притащила последнюю банку — со сметаной — и плюхнулась рядом:
— Попью чаю с тобой, а? А то я сегодня всё бегом-бегом…
Ой, какая вкуснота…
— Так. Ты, мать, как хочешь — а переезжаешь с нами, поняла? — это уже был не первый наш разговор; Валентина в этом отношении была, как кот Матроскин: «А корова моя, хозяйство…» — вот и сейчас она вздохнула с сомнением. — И даже не вздыхай мне! Всё лучшее — кому?
— Детям? *
*«Всё лучшее — детям!» —
старый советский лозунг, кто не в курсе.
— Да щас! Всё лучшее — феодалу! Манатки собрала?.. Нет⁈ Я лично своим деспотическим повелением приказываю тебе доесть вот плюшку и бегом мчать собираться! И если будешь дальше менжеваться — Вову попрошу вам внушение сделать.
— Ну Оля!
— Не о́ляй мне… Тем более что для Степана основная работа на несколько лет вперёд в за́мке будет.
— Да не охота мне барахло таскать… Только ведь в том году переехали.
Правда, после первого заселения прошло время, построились ещё дома и народ перераспределился по-семейному. Кто с детьми — занял две комнаты (если хотел, конечно). Марьяна вон, почувствовавшая в общежитии взрослость, обратно к родителям под крыло не стала прятаться. А вот Ангелинка прибежала с радостью. Тесновато им, правда, с пацанами было. Да и большая она уже, тринадцать лет — давно отселять надо, а вот пока некуда было. Отец там нагородил им ширмочки всякие, но мера эта была временная. Так что…
— Знаешь, дорогая — кому щас легко? Комнаты вам выделяю… — я заглянула в свою тетрадку, — как на третий этаж подымаешься — сразу налево дверь в маленький коридорчик. Из него три двери. Левая — мальчишкам. Двухэтажку поставите*. Правая вам. А вот в середину — с подселением. Ангелину с Василисой разместим. А то сильно жирно им будет по одной.
*Кровать имеется в виду.
Валентина вытаращила глаза:
— Что, прямо с нами?
— А что?
— Баронскую дочку⁈
Так, похоже образ донжона начинает действовать на умы магнетически…
— А до сих пор она жила прямо не с людьми? В женской общаге по шесть человек в комнате! А тут будет вдвоём с подружкой. Да и мы — в соседней двери, через пять метров — считай, все в одной квартире!
— А Гуля-то не будет против?
— Гуля будет только за. И вообще она, по-моему, переезжать не собирается. У неё там вроде бы какая-то симпатия образовалась.
— Да ты что! — у поварихи в глазах замелькали
