— Вы же понимаете, что он имел в виду не это.
— Ага, стало быть, речь о браке, так надо понимать?
— Это именно то, что имел в виду дядюшка… — Она остановилась на полуслове.
— Дорогая моя, почему вы прикусили язык? Я горю от любопытства. Что там произошло на самом деле? Было бы свинством звать вас только ради того, чтобы вы отвозили домой его мать, хотя, впрочем, он мог в таких крайних обстоятельствах и голову потерять.
— Никаких крайних обстоятельств не было. И головы он не терял. Ни единого волоска. Он попросил меня переписать его рукопись — заметки о лекции. Так что вы были правы. Вы его насквозь видели. Я не хотела вам говорить, но сейчас, кажется, лопну от злости.
На лице Даммлера появилась торжествующая улыбка.
— Так. Что-то не вижу кипы бумаг в ваших руках.
— Пусть скажет спасибо, что я не пустила их по ветру прямо на Бонд-стрит… — Говоря это, Пруденс ходила из угла в угол, не в силах успокоиться.
— Это я во всем виноват. Привез его на вашу невинную голову, думая, что от него вам будет польза.
— Как вы могли знать, что это за птица? С мужчинами он такое себе не позволит. Понимает, что с ними такие шутки не пройдут.
— Сядьте! — воскликнул Даммлер, хватая ее за руку, когда она в очередной раз пронеслась мимо него. — Хватит о докторе. Слишком много чести. Мне уже надо бежать.
Пруденс села на стул рядом, все еще тяжело дыша.
— Кстати, как насчет вашей работы? — спросил Даммлер, чтобы сменить тему. — Вы, кажется, уже с головой ушли в нее. Я понимаю, что тема — статья особая, о ней в двух словах не скажешь, а вот сюжет, персонажи…
Пруденс передернула плечами, чтобы отделаться от раздражения:
— Это рассказ о девушке, считающей, что она влюблена в молодого красавца повесу, потому что природа наделила его ровными зубами и пышными локонами и потому что все девушки в округе в него влюблены. И вдруг в один прекрасный момент она осознает, что все это время по-настоящему любила совсем другого, человека не столь блистательного, но более достойного…
— Стало быть, вашу героиню на мякине, то бишь на зубах и локонах, не проведешь. Ей подавай плохие зубы и лысину?
— Вечно вы все осмеете. Мой второй герой не так уж плох. Зубы как зубы, а волосы как волосы, черные. К десятой главе читатель должен быть очарован его сияющей улыбкой и черными кудрями, а моя героиня должна сделать максимум усилий, чтобы представить его совсем похожим на первого, но наделенным всякими добродетелями. Одной внешности недостаточно.
Даммлер внимательно слушал и кивал.
— Послушайте, Пру, у вас есть какой-то конкретный прообраз с ровными зубами и волнистыми локонами?
— О чем вы говорите? Я не пишу о реальных людях.
— А кошка в саду, а тетушка Кларенс, композитор?
— Знаете, о чем я вдруг подумала? — неожиданно сменила тему Пруденс. — Я подумала, что его матери вовсе не стало плохо, иначе с какой стати ему таскать с собой рукопись?
— Меня бы это ни капельки не удивило, — подхватил Даммлер, радуясь любому поводу очернить Ашингтона, хотя вопрос Пруденс прервал ход его мыслей.
Пруденс находилась в таком настроении, что приготовленная Даммлером хартия была не к месту, он ее так и не достал из кармана. Визит получился не таким, каким Даммлер его представлял, хотя он был рад, что Пруденс так разозлилась на Ашингтона.
— Итак, пока вы будете открывать глаза вашей героине на величие плохих зубов и волос, я постараюсь уговорить Шиллу вернуться к принцу или Моголу. Хотел бы я знать, понравился бы ей ваш герой?
— Спросим ее, когда Пейшнс-Терпение выйдет. Так я назвала героиню и роман.
— Пейшнс-Терпение? Полагаю, мы прочтем, что имя дано ей в соответствии с ее характером?
— Может, кое-что я и позаимствовала из своей жизни. Подумайте, всю жизнь слышать одно и то же; не мудрено, что я решила извлечь из моего имени какую-то пользу. Но она — не я.
— Ясное дело, в печатной реинкарнации вы будете мужчиной — это же ваш метод, не правда ли? Если я прочитаю о молодом человеке, на которого насела пожилая критикесса, то сразу пойму, что к чему.
— Не бойтесь. Не прочитаете. Я выкину его из головы, как он того и заслуживает. Дурную траву с поля вон!
— Что ж, а я хочу где-нибудь через недельку разделаться с первым актом. — Даммлер снова вспомнил о лежащей в кармане хартии и подумал, не самое ли время вытащить ее. — Мне нужны деньги на мой филантропический проект. Вчера вечером я вообще из дома не выходил и набросал вчерне второй акт.
Это уже второй раз он как бы мимоходом намекал на благопристойность своего времяпрепровождения, и Пруденс не удержалась, чтобы не вставить ему шпильку:
— Я тоже вчера не била баклуши. Но почему-то не хвастаюсь этим.
— Бессердечная особа! Вы подняли шум на весь свет, когда я фланировал по улицам. Неужели у вас доброго слова не найдется, когда налицо признаки нравственного прогресса?
— Никакого шума я не поднимала. И не приписывайте мне роль стража порядка.
— А я-то льстил себя надеждой, что вас порадуют мои успехи. Никто еще не беспокоился о моем моральном облике.
— Побойтесь Бога! Ваша мать два часа лила слезы, когда вы напились.
— Но ее уже десять лет как нет на свете. А отца все пятнадцать. Пить я начал с младых ногтей. Я же круглый сирота. Неужели вы не можете погладить меня по головке и благословить, или для того, чтобы вызвать у вас сострадание, мне надо свалиться на пол и отдать богу душу?
— Еще чего не хватало! Бедный мальчик. — Пруденс протянула руку и погладила его по голове, действительно испытывая острую жалость к нему, несмотря на его наглые домогательства сочувствия. — А если хорошо поработаете над Шиллой, куплю вам засахаренные сливы, а то и мороженое.
— И как вы меня терпите? — заметил он. — Интересно, Кларенс не мог бы меня усыновить? Я стал бы вам хорошим братиком.
Пруденс почувствовала отчаяние. Из женщины-друга она перешла в категорию сердобольной женщины, чтобы кончить его сестрой!
— Попались! Признайте, все эти хитроумные стратагемы для того, чтобы захватить мой роскошный кабинет, — рассмеялась она, дабы скрыть смущение.
— Отнюдь! Дядюшка сделал бы мне другой. И там было бы больше книжных полок. Вы же забыли, что в качестве приданого я принес бы десять тысяч томов.
— И оттоманку! Хотя таким языческим аксессуарам не место на Гросвенор-сквер!
— Но этому аксессуару язычества здесь самое место. Впрочем, сдаюсь. Я, кажется, поторопился, заманивая вас сюда. Мне лучше удариться в бега, пока дядюшка Кларенс не заглянул в замочную скважину, чтобы посмотреть, не удосужился ли я надеть вам кольцо на палец. — Говоря это, он поднялся и направился к двери. — Итак, не забудьте, мы договорились серьезно трудиться всю предстоящую неделю. До следующего обмена мнениями, — бросил он на прощание и улыбнулся немного грустной улыбкой, словно ему не хотелось уходить.
