У подножия гор был зной, а чем выше мы поднимались, тем холоднее становились порывы ветра. Густой лес сменился чахлым кустарником, потом пошел голый камень, а ближе к вершине все было покрыто снегом и вечными льдами. Воздух на высоте разрежен, без привычки мы задыхались.
Жутко было идти узкой тропой над пропастью, где на глубине пятисот семисот метров текла в ущелье река. Лошади так близко прижимались к скале, что казалось - вот-вот они оборвут седло или вьюк. Попадались места, где две лошади не могли разойтись, приходилось высылать вперед людей, чтобы предупреждали идущих навстречу. Одна из наших вьючных лошадей сорвалась и полетела вниз; даже лошади сочувствовали ей, тяжело и громко вздыхая. Счастье еще, что повод не увлек вместе с лошадью и вьюковожатого...
Трудны были подъемы, еще труднее - спуски. Но какая неописуемо красивая природа представала перед нами с высоких перевалов! И все-таки мы с облегчением вздохнули, когда вышли хотя и на плохую, но настоящую колесную дорогу.
Однажды после ночевки в пустыне, в пятидесяти километрах от Мерва, мы встретили туркменскую семью. Было очень раннее, еще прохладное утро. Остывшие за ночь пески не излучали тепла, поэтому воздух был прозрачен. Далеко на горизонте, в розовом свете восходящего солнца, четко были видны фигуры идущих людей. Мы ехали навстречу и скоро поравнялись с ними. Впереди шел мужчина, он нес на руках мальчика лет трех-четырех, а за спиной мешок с каким-то имуществом; вокруг пояса и через плечо мужчины была обмотана веревка с привязанной на конце бутылкой, чтобы доставать воду из колодца. За ним гуськом шли трое детей: два мальчика лет восьми-девяти и девочка лет шести. Шествие замыкала женщина, согнувшаяся под тяжестью домашнего скарба да еще вдобавок несшая на руках совсем маленького ребенка. Люди были худые, сожженные солнцем до черноты, все оборванные, босые, страшно уставшие.
Как выяснилось потом из разговора, они, когда-то ушедшие к родственникам в Иран, снова перешли нашу границу, чтобы не умереть с голоду. Они рассчитывали пройти от Серахса до Мерва за восемь дней, но за семь дней прошли лишь немного больше половины этого расстояния. Пищи и воды у них уже не было, от жары и усталости они двигались все медленней, а ближайший колодец был такой глубины, что всей их веревки не хватило бы до поверхности воды.
Нам было трудно себе представить, как они смогли пуститься в такой тяжелый путь. Чем они питались эту неделю? Как выдержали такую пытку взрослые, а тем более дети? У нас сердце сжималось, когда мы смотрели на босые ноги детей: ведь днем, когда солнце накалит песок, даже в сапогах горячо ступать...
Думаю, что, если бы мы их не встретили, не снабдили продовольствием, водой и тонкой, крепкой бечевой с котелком, не дали бы им старую палатку, они просто погибли бы...
Никогда не забуду радость, сверкавшую в их красных, воспаленных глазах. С какой жадностью дети пили и ели! А родители принялись без конца благодарить нас.
На прощание мы показали, как ближе идти, и обещали через трое суток их догнать. Действительно, на четвертый день мы увидели их в двадцати пяти километрах от Мерва под кустом около колодца. На куст была наброшена палатка, и вся семья сидела под ней. Ребятишки побежали нам навстречу. Они были бодры, веселы в, главное, сыты. Мы довезли их до города, отдали им оставшийся сахар, консервы, сухари.
В мае 1936 года внезапно был получен приказ о назначении меня командиром 2-й кавалерийской дивизии, в которой я до осени 1928 года командовал полком.
Эту новость сообщил мне командующий округом М. Д. Великанов; он протестовал против моего ухода, но украинское командование настояло на своем.
Мы обнялись, расцеловались. Я безгранично уважал Михаила Дмитриевича Великанова и как опытного талантливого военачальника, и как человека исключительной честности. Я признался, что больше всего мне не хочется сейчас расставаться с ним, хотя о Якире я очень высокого мнения и отношения у нас были хорошие.
- Ну, что же поделаешь? На этом наша служба не кончается, и я не вечно буду в Средней Азии. Возможно, увидимся с вами на работе в другом месте, сказал Великанов.
Съездил я в Ашхабад, попрощался с секретарем ЦК Компартии Туркмении А. Я. Попком, Председателем Совета Министров республики К. С. Атабаевым, председателем ЦИК Н. Айтаковым. Вечером собрались небольшим кружком, поговорили дружески и расстались. Я не знал, что больше их не увижу: никто из них не пережил 1937 года...
Долго мы смотрели с женой в окна вагона. А вот уже и Бапрам-Али. Здесь нас ожидала группа командиров. Поезд стоял недолго, но я вышел, чтобы еще раз пожать руки товарищам.
В Ташкенте позвонил М. Д. Великанову, чтобы еще раз сказать "до свидания". Но этого свидания не было: у порога стоял 1937 год...
В Москве мы пробыли двое суток. Зашел в инспекцию кавалерии, повидался с С. М. Буденным, получил от него некоторые сведения о 2-й кавдивизии и указания относительно дальнейшей работы.
В Киеве я доложил И. Э. Якиру о своем возвращении на Украину. Он встретил меня словами:
- Много пришлось мне приложить труда, чтобы вернуть вас. Великанов никак не хотел отдавать, но нарком посчитал, что вы здесь нужнее. Григорьев командует сейчас корпусом, дивизия после него осталась как бы беспризорной. А мы должны заботиться о высокой боеспособности каждой части. Фашизм в Германии все наглеет, ко всему надо быть готовым.
Помощник Якира по коннице С. К. Тимошенко встретил меня по-дружески и подробно ознакомил меня с состоянием 2-й кавдивизии. Она в это время вышла из состава 1-го конного корпуса Червонного казачества и входила в состав 7-го кавалерийского корпуса, которым командовал П. П. Григорьев. Вместе с Петром Петровичем в его машине мы отправились в район, где дислоцировалась дивизия, в город Староконстантинов (пятьдесят километров за Шепетовкой). Я был представлен командирам частей как их новый начальник. Однако "новый" встретил здесь много старых знакомых, которые за последние восемь лет сильно продвинулись по службе.
В этой дивизии не было надобности менять распорядок дня и вносить существенные новшества. Наоборот, здесь пришлось сначала ко всему присмотреться и, кстати сказать, со многими нововведениями согласиться.
Техники во 2-й дивизии было больше, чем в Туркменской: вместо бронетанкового дивизиона в ней был уже танковый полк с новыми быстроходными танками; более совершенной была артиллерия; один из полков с лошадей пересел на машины и т. д. Присмотревшись к командному составу, я нашел, что люди вполне соответствуют своим должностям: начальник штаба Свириченко, мой заместитель Мосин и начальник политотдела Куликов были опытными и способными работниками, то же можно было сказать про командиров частей и начальников родов войск и служб. Вообще дивизию я принял на слаженном и смазанном ходу. Конечно, кое-что всегда надо налаживать и подтягивать.
