Она казалась совершенно спокойной, но когда произносила последние два слова, то схватила пустую чашку со стола и швырнула через комнату. Чашку ударилась о картину на стене и разбилась. За ней последовала вторая чашка.
— Прекрати, Розмари! — воскликнул Алан.
— Я буду здесь все громить, пока она мне не ответит. Вы отдадите мне моего мужа или нет, Дафни, или как вас там зовут? Фамилии не помню, уж слишком часто вы ее меняли…
— Нет, — сказала женщина ледяным голосом. — Я не хочу, чтобы он уходил. Но он сам должен сделать выбор: уйти или остаться. — Если бы она ограничилась только этими словами, все, возможно, еще можно было бы замять, но она продолжила: — Я люблю его. Люблю его и хочу, чтобы он жил здесь, рядом со мной.
Розмари вскочила. Она расстегнула молнию на своей сумочке, и Джудит тут же поняла, почему мать взяла самую большую сумочку из всех. В руке у нее блеснул длинный нож. Она схватила его как кинжал — лезвием вниз. Люди думают, что они знают эти дела, они видят, как это происходит — в кино и по телевизору, на мониторах компьютеров и в мобильных телефонах. Но в действительности все произошло по-другому. Никто не шелохнулся, потом Дафни отступила назад, и к ней бросился Алан. Он попытался схватить Розмари за плечи, но та развернулась и полоснула ножом ему по руке. Брызнула кровь, много крови, больше, чем от простого пореза. Алан отшатнулся, зажав ладонь. Розмари повернулась к Дафни. Размахнувшись, она ударила ножом ей в грудь, но лезвие наткнулось на одну из крупных кнопок и отскочило. Жакет, который Дафни надела специально для этой встречи, спас ей жизнь.
Алан подхватил Дафни и оттащил в сторону. Нож выскользнул из руки Розмари и со звоном упал на пол.
Алан пострадал больше всех. «Скорую» вызвала Джудит. Она подняла нож и вытерла с лезвия следы крови. Собравшись с духом, принесла из кухни Фрукты и ореховый хлеб, захватив также масло и банку джема. Приехавшие медики увидели вполне счастливое семейство, если не считать довольно натянутых улыбок и дрожащих рук Розмари. Никто этого, судя по всему, не заметил. Джудит объяснила, что ее отец поранился, нарезая хлеб. Никто не обратил внимания на то, что использованный для этой цели нож был чересчур велик. Врачи неохотно согласились на просьбу Алана не забирать его в больницу, а сделать перевязку на месте. Он пообещал на следующий же день явиться в больницу, чтобы показаться врачу, но выполнять это обязательство у него не было ни малейшего желания.
— Пусть я и привезла тебя сюда, — сказала Джудит, — но обратно уже не повезу. Просто не смогу. У вас есть телефон такси?
Дафни дала ей номер. Она ничего не сказала. Молча собрала разбитые чашки и сняла свой спасительный жакет. Поскольку стало прохладнее, она накинула на плечи теплый платок и включила отопление.
— Выпьешь что-нибудь? Могу налить бренди. Если уж на то пошло, то маме тоже не помешает…
— Наверное, выпью.
Джудит принесла виски. Алан открыл вино, и Дафни налила по бокалу себе и ему. Ее жест победительницы не укрылся от ревнивого взгляда Розмари. Та заплакала, судорожно вытирая слезы бумажными салфетками со стола.
— Я останусь на ночь, мама.
— Поступай, как хочешь, — ответила Розмари. — Сейчас уже не важно.
Вскоре они уехали на такси. Алан и Дафни крепко обнялись и улеглись на диван…
Глава семнадцатая
Прежде чем Майкл отправился в приют «Урбан-Грейндж», он решил еще раз навестить Клару Мосс. На этот раз в дом на Форест-роуд его пустила не рыжеволосая Саманта, а пожилая женщина, которая представилась просто соседкой. Клара была в постели. По ее словам, вставать она не хотела. Вообще он часто слышал подобное от стариков, которые чувствовали, что им не так много осталось. Так говорила Зоу перед тем, как ее отвезли в больницу. Он помнил, как в последние дни своей жизни нечто подобное говорила и Вивьен…
— Не знаю, почему, дорогой мой, — сказала Клара, — но просто не хочется. Он принес ей коробку конфет, и сладости, казалось, доставили ей огромное удовольствие. — Буду есть по одной в день, мне их тогда надолго хватит…
— Я потом вам еще привезу. Через пару недель я заеду повидаться с госпожой Бэчелор и привезу вам большую коробку. Так что не волнуйтесь.
— Как ваш отец?
— Ничего, держится, — ответил Майкл. — Собираюсь навестить его на следующей неделе. Теперь-то ему не отвертеться.
Глаза Клары закрылись, она немного отстранилась, но потом, тяжело дыша, протянула трясущуюся руку, словно желая прикоснуться к нему. Майкл осторожно взял ее ладонь и держал так, чувствуя, что ей это нравится гораздо больше, чем если бы он крепко сжал ее. Через пару минут дрожь у Клары прошла, и ее дыхание вновь стало ровным. Она заснула.
— Сэм и я, — сказала соседка Клары, — бываем у нее каждый день, по очереди. Скорее всего ей недолго осталось…
— Звоните мне. Я дам вам номер своего телефона.
Еще неделя, максимум — две, подумал Майкл. А потом вдруг понял, что никогда бы не встретил Клару Мосс снова, если бы не история с теми отрезанными руками. Ужасная находка позволила им увидеться вновь, спустя долгие годы.
Абсурдно для человека его возраста так нервничать. Да нет, хуже того: быть напуганным. На поезде он доехал до Ипсуича. Раньше он никогда там не был, и этот город показался ему не располагающим к себе. Но местность из окна такси выглядела очень красивой. Несколько лет назад они с Вивьен провели выходные в одной гостинице в Саутуолде, расположенной довольно далеко отсюда, на побережье. Здесь же повсюду были зеленые поля и леса, и в каждой деревне, через которую они проезжали, стояла собственная симпатичная церковь, а в некоторых большое поместье георгианских времен. Самый большой из таких особняков, расположенный в конце длинной аллеи деревьев неизвестной Майклу породы и оказался приютом «Урбан-Грейндж». День был ясный, но дул холодный ветер, и старик, которого везли в коляске через лужайку, был закутан в одеяло и обмотан пуховым одеялом. Майкл с замиранием сердца подумал, что, возможно, это и есть его отец… Хотя мог ли он знать наверняка? Ему помог таксист.
— Видите того старика? Он, наверное, думает, что еще лежит в постели. Он здесь уже двадцать лет, с самого начала. Наверное, самый старый житель, ему девяносто восемь.
Не самый старый, подумал Майкл, но промолчал. Регистраторшу он узнал по голосу. В следующий раз — если он настанет, этот следующий раз, — он узнает ее и в лицо. Женщина была просто красавицей, со светлыми волосами до талии и в белом платье, но на медсестру она совсем не была похожа. Чуть выше левой груди на ее платье была нашивка с именем «Имоджен». Майклу вдруг захотелось спросить, как поживают местные аборигены, но потом он передумал.
— Мистер Уинвуд ожидает вас. — Регистраторша подняла трубку. — Даррен отведет вас в апартаменты.
— Мне кажется, я и сам смогу его отыскать.
— О нет, мистер Уинвуд. Мы не можем допустить, чтобы наши посетители оставались без сопровождения.
Даррен оказался не шестнадцатилетним мальчишкой, как могло показаться с ее слов, а мужчиной средних лет, одетым в форму дворецкого. Следуя за ним по коридору, окна которого выходили на роскошный сад, Майкл постепенно успокоился. Он вспомнил, что в молодости бывает то же самое: за две-три недели до какого-то важного события тебе страшно, даже очень, но, когда настает время, страх уходит, уступая место живому любопытству.
Джон Уинвуд выглядел очень старым. Таким старым, каким только может выглядеть человек: буквально кожа да кости. На голове у него совершенно не осталось волос, за исключением седых пучков над ушами. В «Урбан-Грейндж» было очень тепло. Майклу показалось, что в этой комнате еще теплее, и на его отце — несмотря на возраст и все, что с этим связано, была футболка с коротким рукавом. На предплечьях его кожа выглядела скорее складчатой, чем морщинистой. Он сидел в роскошном бархатном кресле кораллового цвета со специальной подставкой. Но потрясла Майкла именно футболка. Все остальное в той или иной степени соответствовало его ожиданиям: джинсы, которые были повседневной одеждой для людей всех возрастов, крошечный золотой узелок под ухом, оказавшийся слуховым аппаратом, желтые когти, которые на самом деле были его ногтями, бледное лицо, характерное для такого возраста. Любой молодой человек принял бы футболку как соответствующую веяниям любой моды и вполне привычную вещь. Но футболка на Джоне Уинвуде выглядела как чудовищное откровение — с белым усмехающимся черепом на черном фоне.
Майкл предположил, что такое носят как своего рода вызов, но сопровождающий его Даррен, видимо, давно привык к подобным выходкам старика. На нем такая футболка выглядела бы вполне приемлемо, как одежда для уик-энда.
— Я оставлю вас, — сказал он. — Пожалуйста, звоните, если что-нибудь понадобится или когда вы с отцом закончите свою беседу и будете прощаться.
