Показалась Маша с огромной пачкой книг. Девушка прижимала их к животу и шла осторожно, чтобы не уронить. При виде Веры, кокетничающей с Мишкой, Маша и бровью не повела: Мишка — человек надежный, всерьез на эти улыбочки не поведется и Веркино сердце разбивать не станет, а Вера… Что ж, в характере это у нее — глазки строить.
— Веруня, помогай мне, — позвала Маша.
Вера бросилась к подруге, охотно избавила ее от половины груза.
— Парни-то у нас, видал, какие культурные, вон сколько книг-то начитали, а, Мишка? Видишь? — поддразнила Вера водителя.
Тот ласково, как сестренке, улыбнулся ей.
— Отходи, буду кузов закрывать!
В этот самый момент к машине подошел Михеев. Может быть, день и начался неудачно, но встреча с Верой многое искупала.
— Вера! — позвал Михеев.
Та смеялась заливисто, чуть громче, чем следовало бы, — и не слышала.
Красивая девушка. Это ничего, что «порченая». Таких предрассудков Михеев был чужд. Нужно только выяснить, совсем ее Казанец бросил или они еще «выясняют отношения»… Михеев считал себя хорошей партией. Карьерный рост обеспечен, возраст подходящий, внешность — тоже, в общем, не урод. Ему нужна такая жена — видная и из простых. Чтобы и происхождения рабоче-крестьянского, и к хозяйству приученная, и такая, чтоб и на люди вывести не зазорно. Симпатичная, в общем.
Некоторое время он слушал Верин смех, потом окликнул:
— Вера!
Маша услышала голос, выглянула из-за кабины, кивнула Михееву.
— Вера, тебя зовут.
— Ой, здрасьте, — показалась Вера, раскрасневшаяся от смеха и осеннего ветра. Косынка, сдернутая с волос (этой косынкой Вера только что шутливо хлестала Мишку), так и рвалась из рук ярким пятном.
— Вера, а что же вы к нам, в управление, книги не привозите? — вкрадчиво спросил Михеев и машинально погладил дверцу автомобиля.
Маше, внимательно наблюдавшей за происходящим, этот жест раскрыл намерения Михеева без слов, в единое мгновение. А Вера, все еще во власти веселья, ничего не заметила.
— Да у вас, в управлении, и без нас, поди, книг полно, — простодушно ответила Вера. — Да и к нам дорожку знаете. Времени-то у вас хватает — вот и заходите. Вам Маша быстро подберет какую-нибудь классику потолще, будете сто лет читать.
— Я зайду, — кивнул Михеев.
— А и заходите, — со смехом сказала Вера.
Михеев вдруг вспомнил Косыгина.
— Помощь какая-нибудь нужна? — вопросил он важно.
Она не ответила. Ну какая от него может быть помощь? Полки подправлять не надо, с комплектацией все в порядке — новинки привозят.
Михеев решился:
— Вера, а почему вы к Казанцу на буровую не заезжаете?
Улыбки погасли. Маша поверить не могла такой неделикатности, а Вера… Ее как будто ударили. Несколько дней уже она не вспоминала о случившемся, а если и залетала мысль — гнала ее изо всех сил. Виталий как будто перестал для нее существовать. Девушки переглянулись, но ничего не ответили.
— Там люди жалуются, — прибавил Михеев.
Маша молчала. Как ни хотелось ей отшить сейчас Михеева, но сделать это должна Вера. Иначе она никогда не сможет взглянуть правде в глаза и жить дальше с высоко поднятой головой.
— Да провинились они, — выговорила наконец Вера. — Книжки вовремя не сдают. Ясно?
Машина сорвалась с места и уехала. Михеев остался стоять на дороге. Улыбка медленно проступала на его широком костистом лице. «Провинились». Теперь все встало на свои места. Разрыв Веры с Казанцом — окончательный, а это значит, что Михееву дорога открыта.
* * *
Каждый готовился к суровой зиме, как умел. У геологов, например, пропали рабочие. Ухтомский обнаружил это утром. Сначала он решил, что эти двое просто вышли — покурить или еще куда, может, в магазин или в Макеевку за самогоном. Самогон — это, конечно, плохо, но терпимо. Пьянства у себя в экспедиции Ухтомский бы не потерпел, но принять после морозца стопочку — другое дело. Тем более что «химиков» в этом году прислали довольно тихих. Работали не огрызаясь, от тяжелого труда не отлынивали, хотя энтузиазма, конечно, не являли, с рассуждениями к начальству не лезли. Даже между собой почти не говорили. Когда работы не было, лежали на койках, глядели в потолок. Что происходит в головах таких людей, Ухтомский не знал. И знать не хотел. Сам он всегда был переполнен мыслями, идеями. Если закрывал глаза, то видел керн, почву, шлиховую пробу, видел пейзаж, в котором, как ему казалось, он что-то упустил и теперь нужно мысленно туда вернуться и еще раз все прощупать. Он как будто физически ощущал близость нефти. Ему казалось, что он чует ее запах. Возможно, кстати, так оно и было.
Он производил расчеты, прикидывал, где летом будет бурить разведывательные скважины. Наносил сетку на карту, чтобы исследовать район с «шагом» в пять километров. Его ум постоянно был занят. Он даже художественной литературы уже очень много лет не читал — некогда было.
Человек, который не делает ровным счетом ничего, представлялся Ухтомскому какой-то неразрешимой загадкой. Человек, способный не думать, не двигаться, не читать и не писать. Просто существовать, как растение.
Однако судьба то и дело сталкивала его с подобными субъектами. Хорошо еще, что третий рабочий, этот мальчик, Степа Самарин, оказался другим. Романтик, конечно, этого не отнимешь, но упорный. И действительно хочет поступать на геологический. Задает вопросы, рассматривает образцы, выучивает термины. Из интеллигентной семьи. Маме письма пишет.
Самомнения у него, конечно, хоть отбавляй, но Ухтомскому не хотелось «обламывать рога» молодому энтузиасту. Еще успеется. Этим пусть другие занимаются. Найдутся желающие. И из-за женщин, и из-за работы. Все еще впереди…
Сейчас, однако, нужно было понять, куда подевались рабочие. Ухтомский поискал и похолодел — пропали также рюкзаки… Но это было не худшее. Исчезла зарплата, которую вчера начальник получил на всю экспедицию и не успел еще раздать сотрудникам. О том, что деньги у Ухтомского, знали все. Время было позднее, считать деньги и записывать в журнал не хотелось. Решили ночь переспать и с утра, на свежую голову, приступить к бухгалтерии.
Вот и приступили… Денег нет. Нет и кое-какого экспедиционного имущества, закупленного в местных магазинах. Пропали часы Лялина, другие хорошие личные вещи.
Сомнений больше не оставалось. Ухтомский разбудил оставшихся — Лялина и Самарина.
— Что?! — подскочил Лялин. Он всегда ожидал худшего. И не всегда безосновательно, надо признать.
— То! — в тон ему ответил Ухтомский. — Ушли эти двое, тихушники чертовы.
— Я так и знал! — воскликнул Лялин горестно.
— Да не ори ты, — с досадой молвил Ухтомский.
— Много забрали? — спросил Лялин, выбираясь из кровати.
— Да все, почитай, забрали. Деньги все, имущество… Даже из карманов выгребли. Гляди!
Он вывернул карман штормовки.
Лялин принялся причитать, ругаться и подсчитывать ущерб. Степа Самарин спустил на пол ноги, поежился от холода, начал наматывать портянки. Потом сказал спокойно:
— Так далеко же уйти они не могли. Они ж пешком. Лошадей-то не забрали?
У геологов были закуплены три лошади. Ухтомский любил ездить верхом. К тому же в здешних краях зачастую на машине не проехать, а вот на лошади — другое дело… В управлении знали о том, что Ухтомский предпочитает «гужевой транспорт», и не противились. Аргументы веские: времени в обрез, а автомобиль бессилен. («Гужевым транспортом» назвал лошадей в шестьдесят первом году один безграмотный бухгалтер при составлении ведомости. Ухтомский так хохотал, когда увидел эту графу в смете, что Лялин всерьез перепугался за его здоровье. А потом дурацкое выражение прижилось в экспедиции. И теперь уже никто даже не улыбался.)
— Погоди, — остановил Самарина Лялин, — что ты имеешь в виду — «далеко уйти не могли»?
— Да то, что мы легко их догоним.
— Да ты что!.. — начал было Лялин, однако Ухтомский остановил его.
— Егор, он прав. Нужно организовать погоню. Они не умеют ездить верхом, ушли пешком, точно. Я проверял лошадей.
— Их небось в первую очередь, — пробурчал Лялин. — А нашли бы меня с перерезанным горлом — ты бы только к обеду заметил.
— К завтраку, — буркнул Ухтомский. — Степан, седлай лошадей.
Степан радостно рванулся к выходу. Лялин глядел на Ухтомского как на сумасшедшего.
— Какая погоня. Владимир Архипович? Да ты в своем уме? В милицию надо сообщить, а не самодеятельность проявлять! Если мне память не изменяет, эти двое оба сидели за вооруженный грабеж…
— Ну вот! — воскликнул Ухтомский. — А если мне память не изменяет, их уже один раз поймали. Значит, и второй раз поймаем. Времени терять нельзя. Пока мы в милицию побежим, как побитые бобики, пока милиция действовать начнет — уйдут наши тихушники в такие медвежьи края, что их с ручным медведем не сыщешь!
