– Ты не гусеница, ты пузеница, – смеялся Саша в ответ.
С приездом у него вроде бы получалось, но не раньше двадцатого июля, и это было уже впритык. Маша, которой хотелось, чтобы ребенок хотя бы родился в присутствии отца и мужа, не говоря уже о себе, пыталась настаивать на перенесении срока на пораньше, но тщетно.
– Машунь, ну что ты меня дергаешь, как сдам проект, так приеду, я же там не один завязан. Мне и так не хотели отпуск давать, я уж вырвался. Расскажи лучше, как там мелкий себя ведет…
Кроме беседы с мужем, Маша использовала свои поездки в Москву для подготовки детского хозяйства. Вспомнив как следует, что бывает нужно для ухода за младенцем в первое время, Маша составила список и методично заготовляла необходимые вещи.
Существует примета, что до появления ребенка на свет не нужно покупать никаких вещичек, чтобы не сглазить, и в свое время с Колькой Маша следовала ей, доверив подготовку маме, но в этот раз решила наплевать на приметы и все-все приготовить самой. Магазины изобиловали различными нужными, не очень нужными, полезными и просто приятными штучками для маленьких детей. Маша с огромным удовольствиям бродила в этом детском царстве, покупая то одно, то другое и не переставая поражаться, как же все изменилось со времен Колькиного младенчества.
Главным революционным событием явились, конечно, памперсы, то есть одноразовые подгузники. У Маши просто в глазах мутилось при воспоминании о бесконечном кипячении, полоскании и проглаживании Колькиных пеленок и подгузников, а сейчас – нет проблем. Снял, одел сухое, грязное выбросил. Все счастливы и довольны. Все же, по зрелом размышлении, Маша решила не экономить и купить на всякий случай еще и новую стиральную машину, чтобы сама кипятила. Она понимала, что Сашка сможет пробыть с ней только месяц, а она, в свою очередь, никуда не поедет, пока младенцу не будет хотя бы месяца три, так что придется одной вертеться. Стиральная машина – это полжизни при маленьком ребенке, а потом маме останется, тоже неплохо.
Решено – сделано. Маша обзвонила несколько магазинов, выбрала, что хотела, и была в очередной раз потрясена возросшим уровнем российского сервиса. Утром она позвонила и договорилась о покупке, а часам к пяти вечера, не выходя из дома, стала счастливой обладательницей новенькой, уже подключенной и работающей машины. На радостях Маша достала с антресолей тюк старых, еще Колькиных пеленок и распашонок, перекипятила их все и, так уж и быть, заодно и выгладила.
Потихоньку Маша подготовила детский стол, накрыла чистой простыней и разложила на нем в строгом порядке все причиндалы, от стопки разутюженных пеленок до баллончика для очистки детского носа от непрошеных соплей. Уезжая на дачу, она всякий раз накрывала стол марлей от пыли, а возвращаясь, снимала марлю и с гордостью оглядывала свое стерильное хозяйство, добавляя то одну мелочь, то другую, или перекладывая что-то более удобным образом.
Так в хлопотах прошли остаток мая и большая часть июня. Маша чувствовала себя очень и очень неплохо, насколько это вообще возможно в ее состоянии при такой жаре. Пошаливало слегка давление, но в целом Татьяна Ивановна была Машей довольна, о чем и говорила при каждом новом визите.
Где-то с середины июня ходить стало совсем тяжело. С утра, пока было не очень жарко, Маша выползала в гамак, подвешенный в теньке за домом, лежала там до обеда, а после уходила долеживать день на диване в своей комнатке или на террасе. Поездки в Москву пришлось оставить – сил не было. Маша только радовалась, что успела-таки сделать основные дела, Сашке осталось лишь привезти от знакомых детскую кроватку да собрать коляску, лежавшую на антресолях с Колькиных времен.
В следующий поход к врачу, в последних числах июня, Машу сопровождала мама – одна она ехать уже не рискнула. Татьяна Ивановна и в этот раз была всем довольна, но велела Маше сходить на последний перед родами ультразвук. Маша отправилась, в душе надеясь, что, может, вредное дитя хоть на этот раз повернется к лесу задом, а к ней передом и даст разглядеть свой пол, но не тут-то было. Зато ей сказали, что детская шея обмотана пуповиной.
Встревожившись, Маша зашла еще раз к Татьяне Ивановне, сказала, так мол и так, не сделать ли лучше кесарево сечение, но врач ее успокоила, сказав, что обвитие пуповины встречается у трети всех детей и ничего страшного собою не представляет.
Маша с мамой пообсуждали еще все это по дороге на дачу, но остановились на том, что врач знает, что говорит, и волноваться особенно не о чем.
Дня через три после этого визита Маша проснулась ночью от боли в животе. Ей снился тяжелый, мутный сон, как будто она пришла в гости к подружке Лельке, та уговорила ее остаться ночевать, а Маше с утра к врачу, но она зачем-то осталась, спала плохо, проснулась рано, с болью во всем теле, и вот едет через всю Москву в душном метро и ругает себя, зачем ночевала у Лельки, Лелька нарочно ее оставила, а в метро теперь полно народу, ее больно толкают в живот, дышать нечем… Словом, кошмар.
Усилием воли Маша проснулась. Сон кончился, но боль в животе осталась. Строго говоря, это была не совсем боль и не совсем в животе, ныла поясница, тянуло бок, ребенок тяжело ворочался, как медведь в берлоге, а на душе был липкий страх.
Маша заставила себя успокоиться, встала, выпила воды и съела пару таблеток ношпы. Подошла к окну, откинула штору. Ночь была ясной и свежей. Маша постояла, глядя на звезды и уговаривая себя, что ей все приснилось, ничего не болит и бояться нечего, потом снова вернулась в постель. Заснуть до утра ей так и не удалось.
Как только утром послышались шаги и голоса, Маша с трудом спустилась на террасу. Выглядела она, надо полагать, соответственно, потому что мама встревожилась еще до того, как Маша открыла рот. Было решено перебираться в Москву – там и врач ближе, и телефон под рукой, и вообще спокойнее. Беда в том, что перебираться было не на чем – в таком состоянии на электричке Маше ехать не хотелось, кроме того, встал вопрос, куда девать Кольку. По такой жаре ребенку в городе и вообще-то делать нечего, а тут уж и совсем будет не до него.
Тут Машу осенило. У ее первого мужа, Колькиного отца, была машина, а также новая жена с ребенком и, по слухам, тоже дача где-то под Москвой. Отношения с первым мужем были не то, чтобы уж очень теплые, но достаточно ровные, и Маша решила попросить его взять Кольку недели на две, приехать за ним сюда на машине и на обратном пути подбросить ее в Москву.
План был не бесспорен, но сработал. Мама сходила позвонить на почту, и к вечеру под окнами стояли видавшие виды «Жигули», куда грузили раскисшую Машу, взволнованную маму и Кольку, который был страшно рад поехать к папе купаться на озеро.
Оказавшись наконец в своей квартире, Маша почувствовала себя лучше. Успокаивало то, что до больницы – полчаса на такси и телефон под рукой, и вообще дом есть дом. Стол с детским барахлом мирно светился стерильной белизной в углу, вселяя надежду. Маша позвонила мужу, но потом даже пожалела об этом, потому что Сашка разволновался не на шутку, а самой Маше уже казалось, что страхи были напрасны.
Поклявшись на прощание, что завтра после возвращения от врача она немедленно перезвонит (на работу! – не шутка), Маша повесила трубку.
На следующий день с утра пораньше помчались на такси к врачу. Татьяна Ивановна, слегка удивленная Машиным внезапным появлением, внимательно выслушала и осмотрела ее, но никаких отклонений не обнаружила. Поскольку Маша продолжала настаивать на том, что с нею что-то не в порядке, Татьяна Ивановна, подумав, отправила ее на мониторинговое обследование, велев после зайти опять.
Это самое обследование оказалось страшно долгим и скучным мероприятием. Живот обмотали разноцветными проводками, приложив там и сям круглые датчики, данные с которых поступали на самописец. Тонкое перышко с легким скрипом выводило извилистые линии на бумажной ленте, понять ничего было нельзя, двигаться запретили, читать тоже.
Так прошло два часа, после чего Маше вручили исписанную ленту и сказали, что все в порядке.
Она вернулась к Татьяне Ивановне. Та уже закончила прием, отпустила сестричку и сидела в кабинете одна. Маша вручила ей ленту. Доктор развернула ее, рассмотрела и подтвердила, что с ребенком все в порядке, он бодр и активен ровно настолько, насколько надо, и волноваться не о чем.
Но Маша как-то не могла успокоиться. Спина еще побаливала, похожих ощущений во время первой беременности Маша не помнила, чувствовала себя слабой и незащищенной, и это было непривычно. Было страшно и при этом неясно, надо ли бояться, а если надо, то чего, и неопределенность происходящего пугала еще больше.
Когда она лежала на мониторинге, на соседних койках подвергались той же процедуре еще две женщины, обе в больничной одежде, и Маша узнала, что они лежат здесь в отделении патологии беременности, где держат до самых родов. Маше подумалось, что и ей лучше всего было бы лечь сейчас в это отделение и там долежать спокойно оставшееся время. Так она Татьяне Ивановне и сказала.
