Они парят в воздухе, то чуть приближаясь друг к другу, то словно отталкиваясь. И пускают вокруг зайчиков.
— Товарищ Боллог, не могли бы вы вкратце описать процесс?
— Если маэстро позволит, мне хотелось бы воспользоваться плодами многовековых эмпирических изысканий, характерных для любой расы, и использовать для исполнения ваших пожеланий скорее визуальную, чем аудиальную составляющую.
Лучше один раз увидеть, так, что ли? Хотя, учитывая последний фортель медуз с нагромождением слов, мне и правда полезнее смотреть, чем слушать.
— Как вам удобнее, так и делайте.
Кивнул. Вернее, двинул головой. Сантиметра на два.
Здесь нет ни одного прибора, впрочем, как и в предбаннике. Как же кочегар собирается…
Длиннопалые ладони сомкнулись в жесте, как если бы Болек собирался слепить из воздуха снежок, а потом начали раздвигаться, вытягивая друг из друга… Свет.
По мере движения он превращается из бесформенного комка в нить, трепещущую на невидимом ветру. Истончается до полного разрыва, и в руках кочегара остаются два прутика, сотканных из сияния, подозрительно похожего своими цветами на шарики.
Один серый, другой белый…
Взмах. Почти дирижерский. Но это вовсе не палочки, потому что Болек вдруг пристраивает бело-золотую на левое плечо, совсем как скрипку.
Звуков нет. Ни единого. И все-таки она льется. Музыка. Иначе почему шарики пускаются в пляс?
Впрочем, я смотрю не на них. Не на вихрь искр, закручивающийся по центру реакторной. Не на разряды, пронизывающие воздух от стены до стены. У меня есть зрелище куда более достойное и восхитительное.
Наверное, так выглядел Паганини, пустивший ад в кончики своих пальцев.
Куда делись бесстрастие и флегма? Я не узнавал унылого богомола в человеке, который жил сейчас в такт резкой, отрывистой, сумасшедшей и совершенно непостижимой мелодии.
А когда начало казаться, что еще немного и смогу распознать хотя бы несколько нот, все закончилось и вернулось на круги своя.
— Маэстро сочтет достаточной проведенную демонстрацию?
Маэстро? Вот теперь он точно издевается. Или просто не знает цены ни себе, ни этому слову.
32 часа 22 минуты от перезагрузки системы
Бортпаек — это хорошо. Удобно. Всегда под рукой: только изымешь один из соответствующей камеры, на его место тут же прибывает новый. Такой же. Отвратительно одинаково безвкусный.
— Вы все время так питаетесь?
Адъютант меланхолично сдергивает обертку с чего-то, похожего на шоколадный батончик.
— Экономия.
Ну да, времени, денег, всего остального.
— А когда все номера заполнены? Постояльцы тоже жрут эти… Консервы?
— Не консервы. Отложенная фаза.
— Чего?
— Жидкости.
Можно подумать, стало понятнее.
— Что за фаза такая?
На меня смотрят. Без выражения, как обычно. Потом взгляд отводится в сторону, и я успеваю прочитать в нем нечто подозрительно похожее на скуку.
— Это слишком сложно для вас, адъютант? Просто взять и ответить на вопрос? Поверьте, если бы у меня был другой источник информации, я бы ни за что на свете…
Вздох. Негромкий, невесомый, но вполне очевидный.
— Средняя палуба.
Вместе со мной блондинка по шахтам не прыгает: пользуется исключительно ногами и стандартными лифтами, которыми база тоже оснащена. Скорость у этих громадин черепашья, пока доберешься куда-нибудь, можно выспаться.
— Направо.
Коридор закручивается спиралью, заставляя нас повернуть, наверное, больше дюжины раз, прежде чем закончиться очередной закрытой дверью. Я уже успел выучить, что если проход закрыт, значит, помещение, куда он ведет, находится в состоянии консервации либо имеет особый статус. Закрываются, к примеру, аппаратная и реакторный отсек, а тот же мостик доступен в любой момент любому желающему. Правда, он никому и не нужен, кроме меня, но это детали.
Так что закрытые двери здесь признак нормы. И наоборот, в экстренных ситуациях начинается открывание всего подряд. Запомнить — легко, привыкнуть…
— Замок.
А самой слабо руками поводить?
Освещение включается автоматически, разбегаясь светлячками от порога, едва створки начинают разъезжаться.
— На том конце.
И конец не близок, я вам скажу: перед нами простирается пустынная равнина совершенно необъятного зала. Хотя не такая уж она и ровная. Ступенька, спуск. Ступенька, спуск. Наплывы какие-то на полу. Или заплатки? Однотипные, оконтуренные еле различимыми прорезями. И справа от каждой — квадратик, на который так и просится надпись: «Нажми меня».
— Трогать не…
Вжжж!
Она высокого роста, мой адъютант, но сейчас смотрит на меня снизу вверх. С пола. А я стою на…
Это своего рода книжка-раскладушка: одним движением конструкция, упрятанная в пол, выдвинулась, на ходу превращаясь в стол и две лавки по его сторонам.
Так вот где мы находимся! Столовая как пить дать. И посадочных мест тут… Мама дорогая.
— Наигрался?
Даже не начинал. И вообще, можно же заранее предупреждать, а не ждать, пока опозорюсь.
Стол уходит из-под ног так же стремительно, как вырастал, и уровень пола я встречаю на четвереньках.
— Нам туда, — командует блондинка уже издалека, надменная и равнодушная одновременно.
Просторы столовой заканчиваются тем, чем и положено. Кухней. С тем же минимумом мебели, правда, но я теперь знаю, как и откуда ее выдвинуть.
— Вода.
В руке адъютанта — продолговатая коробочка, наполненная…
— Это шутка?
То ли крупинки, то ли песчинки, бесцветные, но почти непрозрачные.
— Это фаза. Отложенная.
Блондинка вытряхивает себе на ладонь несколько пылинок, сжимает пальцы, разжимает.
— Понятно?
В ложбинке разлилась лужица.
— Она настоящая?
Вместо ответа комок воды, пущенный умелой рукой, подлетает к потолку и осыпается мне на голову. Крупными каплями.
Ну мокрая, уж это точно.
— Сжимается один к ста.
Действительно приличная экономия.
Указующий перст блондинки обводит стенные шкафы:
— Без воды. Смешивать по рецептуре.
Значит, там у нас продукты?
33 часа 11 минут от перезагрузки системы
Кухня — она и есть кухня. Разделочные столы, варочные поверхности и все остальное. Непривычно компактное, мгновенно раскладывающееся и убирающееся, но вполне понятное оборудование. А вот со съестными припасами сложнее.
По цвету и виду они все одинаковые, несмотря на надписи на контейнерах. И конечно, малость сбивает с толку, что даже в муку нужно добавить воды, чтобы она стала сначала именно мукой. Нежно-розового цвета.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
