— Я еще учусь в университете. Только-только поступила.
— И кем же ты станешь в будущем?
— PR-менеджером.
Отвечает Орлова уверенно, только вот задумчивое выражение лица Ульяны мне совсем не нравится.
— Хм… Теперь ясно, где вы познакомились. Какой вы обольститель, Феликс Владимирович.
Тебе ли не знать. Ты тоже неплоха, если так подумать. Вон, наш общий студент до сих пор слово вставить не может, сидит сконфуженный, как на первом курсе.
— Не боитесь, что вас накажут?
— А с чего это нас должны наказать? — вмешиваюсь я с усмешкой на губах. По тому, как Орлова сжимает мою ладонь, эта тема ей приходится совсем не по вкусу.
— Ну, как же. Отношения преподавателя и студентки уголовно наказуемы, не говоря уже о нарушениях устава.
— Не думаете, что это уже не ваше дело?
Орлова, я сказал сиди на месте! Как вы думаете, послушается ли меня девчонка? Что-то мне подсказывает, что нет.
— Конечно мое, — парирует Ульяна. — Я бы не хотела работать под началом уголовника.
— Что? — взвизгивает моя студентка. — То есть ты, шкура облезлая, сейчас будешь указывать, что нам делать?
— Я не понимаю…
— Все ты понимаешь, дурой не прикидывайся!
Тон голоса становится выше, никто не вмешивается в перепалки дам. Даже я. Ох, кого-то Яна мне сейчас напоминает. И этот кто-то — я несколько лет назад. Свободный борец за справедливость с дикой энергетикой в крови и желанием показать всем, что за свое надо бороться. Но реальность оказалась жестче. Либо она меня, либо я ее. Последнее меня устраивает больше на данный момент.
— Сначала ты изменяешь ему со своим студентом, бегаешь по пятам, проходу не даешь, даже устраиваешься в ту же фирму, что и Феликс! Затем приводишь своего сосунка и говоришь нам о правилах? Ты вообще нормальная?
— Придержи свой дерзкий тон.
— О, только не надо свои преподские замашки на мне испытывать! Не сработает!
Сидящий рядом Пугачев удивленно окидывает глазами свою «девушку», у которой лицо постепенно краснеет и губы превращаются в тонкую нитку. Тоже постепенно. В груди тут же радуется маленький борец за справедливость и гордость за свою студентку. Закалил ее все-таки на парах.
— Ты тут притворяешься при всех милой и доброй, а они знают, что за овечьей шкурой скрывается долбанная лиса? Ты либо бегай за бывшим, либо удержи настоящего, — продолжает Орлова, кивая в сторону ошарашенного парня рядом с Ульяной. — Мы с Феликсом счастливы, а как мы счастливы — уже не твое дело! Если ты еще раз будешь нас допекать, приставать, указывать и звонить моему парню по ночам, я все расскажу вашему начальству! Он тебя в два пинка выкинет из компании с плохой рекомендацией! Поверь, я постараюсь!
Она встает из-за стола, срывает с вешалки пальто и быстрым шагом выходит из зала. Надо догнать, пока не ушла далеко. На улице дождь собирается, а ее пальто без капюшона.
— Какая у тебя грубая девушка, — комментирует Ульяна, не обращая внимания на гипнотизирующие глаза коллег.
— Думаю, тебе следует решить свое положение в компании, — подаю голос «преподским» тоном, как выразилась Орлова.
— Иначе что?
— Иначе это сделаю я.
Поднимаюсь со своего места и бегу вслед за девчонкой. Она не должна далеко убежать. Черт! На улице дождь ужасный, ничего не видно в темноте. И где ее искать? А, вон маленькая темная фигурка прыгает по лужам на высоких каблуках, едва прикрываясь рукавами от резких капель.
— Орлова!
Она ускоряется, я тоже не отстаю. Почти добегаем до моей машины, но я быстро сокращаю расстояние и тяну Орлову за локоть. На себя.
— Это что еще за спектакль ты устроила? — спрашиваю прежде, чем вглядываюсь в лицо моей студентки. Лучше бы аккуратно схватил ее за талию и потянул под козырек, лучше бы вообще оставил в покое.
Нежное девичье лицо залито дождем и… слезами. Нос покрасневший, губы дрожат, глаза тоже все красные, опухшие. Нет, причина точно не в холоде.
— Уйдите! Оставьте меня в покое! — кричит и пытается вырваться из захвата. Ну уж нет. Не прокатит. И меня не волнует, откуда ты знаешь о вмешательстве Пугачева в нашу с Ульяной жизнь. Потом узнаю. Потом, когда ты успокоишься.
— Тебе надо домой, а то заболеешь.
— Я никуда с вами не поеду, ясно? — не сбрасывает громкость своего голоса. — Я вашу задницу спасала, а вы делали вид, будто это не с вами происходило! Опять!
— Что значит делал…
— То и значит! Я не могу так, ясно? Я еще до поездки говорила, что не хочу в это ввязываться! Для меня это перебор! Вы для меня один сплошной перебор!
Яна четко выкрикивает каждое слово. Теперь точно Яна. Потому что на мою язвительную и уверенную в каждой фразе студентку она ни капли не похожа. А я стою и ничего не могу сделать. Сказать в отместку или же поставить на место, как на парах.
— Почему перебор?
— Потому что вы мне небезразличны!
Девчонка на мгновение округляет глаза, будто испугалась своего признания, а потом продолжает:
— Всю эту неделю я место себе не нахожу, все время вижу с вами сны! Я даже на своего парня не могу посмотреть без чувства вины! Провожу время с ним, а думаю о вас, понимаете? О вас! Это ненормально и противоестественно — смотреть на своего преподавателя, как на мужчину! И если вы этого не понимаете, то уйдите от меня! Я подам заявление на перевод в другую группу, мы с вами пересекаться не будем!
Пытаюсь проанализировать пламенную речь своей студентки, но в голове, словно у двадцатилетнего юнца, крутится совсем не то, что нужно. Вместо того, чтобы продумать признания студентки, я смотрю на полные губы. Вместо того, чтобы согласиться с ее словами о переводе, вглядываюсь в серые глаза. Сейчас они совсем темные, почти как грозовая туча. И в этих «грозовых тучах» тоже идет дождь.
Не понимая, что творю, обхватываю двумя руками лицо девчонки, притягиваю к себе и впиваюсь в полные покрасневшие губки с привкусом соли и ванили. Яна какое-то время стоит на месте и не двигается, но спустя жалкие секунды сплетается со мной в бешеном поцелуе. Крышесносном.
Не хочу сейчас думать о неправильности, о том, что нам за это влетит, если узнают. Даже за игру влетит. Не хочу. Потому что именно сейчас чувствую себя по-настоящему счастливым. Свободным. Как тогда, в молодости.
Мы не сразу отрываемся друг от друга, только спустя время, когда воздуха перестает хватать. Мы мокрые, под холодными каплями дождя. Косметика на лице девчонки поплыла темными дорожками. Пытаюсь их убрать большими пальцами, а они все равно появляются. Но это ерунда. Потому что на полных губах моей студентки появляется едва заметная улыбка.
— Почему ты поцеловал меня? — впервые она называет меня на ты вне игры. А я впервые отвечаю абсолютно честно и открыто:
— Потому что захотелось.
Она ничего не отвечает, молча кивает. Надо уехать домой, чем скорее тем лучше.
Мы действительно остановились недалеко от моей машины. Залезаем оба продрогшие. Включаю печку, зная, что она мало поможет. Я снимаю с себя верхнюю одежду, Яна стягивает пальто. Хорошо, что хоть внутри сухая, кроме обуви и волос, свисающих на плечи, как зимние сосульки.
Через полчаса паркуюсь около ее дома. И за эти длинные, молчаливые полчаса обдумываю произошедшее. Зачем я так поступил? Может, испугался, что больше не услышу язвительность на парах? Что мне никто не будет перечить? Или же у меня давно не было женщины? Это глупо. Веду себя, как мальчишка, ни о чем не думая. Я, черт его дери, только что поцеловал свою студентку. По своему желанию. И где моя преподавательская этика?
— Не переживай, наша игра окончена, — молчание между нами тут же исчезает. — Я больше не доставлю неприятностей. Но подумай внимательно о переводе. И я буду благодарен, если ты сначала предупредишь лично меня.
— Зачем вам это?
Этот вопрос так и остается открытым.
— Иди домой, а то заболеешь.
И она уходит, на прощанье окинув меня своими большими глазами. А вместо того, чтобы вернуться в привычную колею адекватного взрослого мужчины, я слежу, чтобы она дошла до подъезда, вошла в него, а через пару минут смотрю на окна ее этажа. Только после того, как они загораются, я покидаю небольшой двор своей студентки, зная, что никогда больше здесь не появлюсь.
