— Здесь атаман Стенька Разин сидел? — шепотом спрашивает Динка, усаживаясь рядом с Ленькой на зеленый мох.
— А где же больше? Самое место ему тут! — говорит Ленька. — А посидевши, конечно, спать лег. И знаешь, где спал?
— Где?
— А в той пещере, что я сейчас говорил, — таинственно сообщает Ленька и стучит ногой по камню. — Вот под этим самым камнем…
— Под нами? Но ведь он не спал, он думал… — сомневается Динка.
— Когда думал, а когда и спал… — задумчиво отвечает Ленька.
Динка смотрит на Волгу, на бегущие по ней пароходы, на длинные плоты.
— «И утес-великан все, что думал Степан, все тому смельчаку перескажет…» — тихо говорит она и робко спрашивает: — Перескажет нам что-нибудь утес, Лень?
— Перескажет, — уверенно кивает головой Ленька. — Я и песни твоей еще не знал, а как приду, бывало, сюда, и чтой-то мне вроде кто нашептывает в уши: «Беги, Ленька, от хозяина али возьми камень и убей его! Не убьешь ты его, так он тебя убьет!»
— Убей ты! — хватая его за руку, просит Динка.
— Убить человека не просто. Сроду никого не убивал я… Лучше убечь… Это я так, к слову сказал вроде сила у меня тут такая является!
— И у меня сила является, — шепчет Динка, сжимая свои кулачки. — Это нам с тобой от Стеньки Разина, да?
— Может, от него, а может, от чего другого. Нет тут над человеком кулака, и расправляет он себя, как орел крылья! — Ленька встает и, упершись рукой в бок, гордо оглядывается. — Вот убегу я и, как орел, буду жить тут! Сам себе хозяин!
— Беги, Лень! Я тебе хлеб приносить буду! И денежек принесу! — горячо обещает Динка.
Ленька снова усаживается рядом с ней:
— Откуда ты денег возьмешь? Своих у тебя нет, а красть я тебе никогда не посоветую. Слышь, Макака? Сроду не кради ничего! Я воров много видал — руки у них скрючены, а глаза ровно волчьи, так и бегают, так и бегают! Сохнут они от воровства, жулики-то.
— А почему сохнут? — со страхом спрашивает Динка.
— А потому, что все ж они люди, а ни рукам, ни глазам покою нет и воровской хлеб на пользу не идет, вот и сохнут… Совесть как возьмется за человека, так она его всего искорежит, — с глубокой убежденностью говорит Ленька. — А ты и вовсе девчонка маленькая, мелкая сошка, пропадешь совсем, если красть будешь! — строго добавляет он.
— Я не буду красть, Лень…
Динка хотела б сказать, что она возьмет у мамы и хлеб и денежки, что мама у нее добрая-предобрая, что она сама пожалеет его, Леньку, и, может быть, даже насовсем возьмет его к себе… Но, вспомнив с горьким сожалением, что она в глазах Леньки сирота, несчастная, брошенная девочка, что именно поэтому он пожалел ее и побил ее врагов, Динка замолкает. Она боится сознаться, что у нее есть мама… Ленька может подумать, что она вообще лгунья, и пожалеть, что показал ей утес.
— Я деньги заработаю, буду с шарманщиком ходить, петь буду, — тихо говорит она.
— Я и сам себя прокормлю, — бодрится Ленька: — Возьму удочку у Федьки, рыбу буду продавать…
— А кто это Федька?
— А тот паренек, белобрысый такой, что вместе с Митричем из воды нас вытаскивал.
Динка ежится и опускает голову.
«Эх ты, паскуда!» — вспоминает она и торопливо начинает объяснять Леньке, как все это вышло, почему подумала тогда, что он вместе с Минькой и Трошкой хотел ее утопить.
Но Ленька не слушает объяснений, он по-своему понимает ее поступок.
— Что ж, ты сирота, — вздыхая, говорит он. — У тебя и сердце сторожкое, и ненависть к людям… Я не сержусь, я понимаю…
— А у тебя разве ненависть ко всем людям? — спрашивает Динка.
— Нет, был один редкий человек, — тихо говорит Ленька. — Сказывал мне есть хорошие люди. Только сам я их не видел. А тех, что видал… — Глаза его темнеют, грудь тяжело дышит. — Вон гляди! — срывая с себя рубаху, говорит он. — Кто это, как не люди?
Динка видит темные рубцы и вдавленные белые шрамы на его спине. Между острыми торчащими лопатками — свежая набухшая полоса.
— Кто это, как не люди? Хозяин тоже считается человеком, — надевая снова рубаху и усаживаясь рядом с Динкой, говорит Ленька.
Динка молчит, но губы у нее трясутся.
— Ты что? — спрашивает Ленька.
— Я сейчас возьму камень и убью его… — бормочет Динка.
— Кого убьешь? — с живым интересом спрашивает Ленька.
— Хозяина твоего, — задыхаясь от злобы, шепчет Динка. Ленька широко раскрывает глаза и, опрокидываясь навзничь, громко хохочет.
— Ты что, в уме? — спрашивает он и снова хохочет. — С первым человеком смеюсь, — говорит он, успокоившись и ласково глядя в злые, колючие глаза девочки. — Чудная ты, Макака… Ну, что смотришь? Ладно тебе…
— Сбеги тогда! — строго говорит Динка.
— А вот как погрузимся, так и сбегу. Мне бы только не забояться в последнюю минуту… — вздыхает Ленька.
— Не забойся! Не буду водиться с тобой, если забоишься! — сердито кричит Динка.
— Ишь ты! — говорит Ленька, но в глазах его загорается решимость. — Так сбечь? — спрашивает он вдруг, глядя в лицо Динки потемневшими от волнения глазами. — Велишь сбечь?
— Сбечь! — ударяя кулаком по камню, коротко отвечает Динка.
— Ладно. Пусть вместе со мной провалится в Волгу этот утес, пусть убьет меня на этом камне гроза, если я не сбегу! — торжественно клянется Ленька. Вот поклялся, теперь уже не отступлю, — серьезно говорит он. — И самая лютая смерть мне не страшна!
Динка молча прижимается щекой к его плечу. Спутанные волосы ее лезут Леньке в глаза.
— Погоди, — говорит он, осторожно отодвигая девочку, — весь свет ты мне своей гривой закрыла. На-ко вот гребень, расчешись!
Динка берет у него обломок гребешка и, морщась, старается расчесать густые пружинистые кольца своих волос.
— Э, нет! — отбирая у нее свой обломок и пряча его в карман, говорит Ленька. — Я тебе железный гребень куплю!
— Купи! А разве бывают железные? — удивляется она.
— Ну как же! Я на базаре видел. Может, они, конечно, для лошадей, но и тебе в самый раз! — серьезно говорит Ленька.
— Конечно! Они же не ломаются! А когда купишь?
— Вот заработаю и куплю… Ну, пойдем пещеру смотреть! — вспоминает он.
— Где атаман спал? Пойдем.
Ленька показывает подружке глубокую яму под камнем:
— Тут ни дождь, ни гроза не достанут! А сидеть и двоим можно!
— Это ты вырыл, Лень? — спрашивает Динка.
— Нет, она тут и была. Я только камни повыкидал. — Она тут и была? Значит, верно, что Стенька Разин здесь спал?
— Может, и верно.
— Конечно… Чего же ему? Подумал, подумал да и заснул… Но в песне про это ничего не поется, — задумчиво говорит Динка, заглядывая в «пещеру».
Ленька извлекает откуда-то помятую жестяную кружку:
— Вот для воды я себе припас. А теперь начну сухари здесь копить!
— А когда хозяин твой приедет? — беспокоится Динка.
— Не знаю. Сказал: еду на неделю. Может, обманул? — хмурится Ленька. Надо мне идти!
— Ну, пойдем! Мне тоже некогда.
Назад Динка идет по доске спокойнее. Ленька протягивает ей руку.
— Ну, вот и обвыкли твои глаза! — хвалит он девочку, засыпая землей и валежником доску.
— Камни положи, — напоминает Динка.
— Непременно, а то видна будет.
— Опять по краю пойдем? — морщится Динка.
— Можно прямо наверх подняться, к дачам. Тут близко. А ты где живешь? — спрашивает Ленька.
— Я… на дачах живу.
— Ну, так иди прямо. Там дорожка гладкая, без колючек.
Найдешь сама? — спрашивает Ленька.
Динка кивает головой и скрывается между деревьями. — Книжку поищи! — доносится до нее голос Леньки. — Эй, слышь, Макака?
Глава двадцать седьмая
ДЕДУШКА НИКИЧ В СВОЕЙ РОЛИ
Проплутав немного между деревьям и, Динка вдруг попала на хорошо утоптанную тропинку и, поднявшись выше, уткнулась прямо в свой забор.
«Вот так штука! — удивились он, — Мы так далеко шли с Ленькой по обрыву, а здесь, оказывается, сбежать — и все!» Значит, к утесу гораздо ближе от их дачи, чем к пристани. Вот хорошо! Динка подошла к забору и хотели уже пырнуть в лазейку, как вдруг около палатки Никича раздался голос Алины:
