— Я готов спорить, что этого не случится, — ответил герцог. — Ты согласна держать со мной пари?
— Вы что же, действительно подбиваете меня на спор? — спросила девушка с деланным негодованием. — Мать-настоятельница не одобрила бы этого.
— Я собираюсь взять тебя на скачки. Если ты не будешь играть и не поставишь на мою лошадь, я почту это за личное оскорбление.
— Но сейчас речь идет совсем о другом… Вы же просите меня поставить не на лошадь, а на мужчину? — возразила Фелиция.
— Но он ведь будет участвовать в точно таких же состязаниях, — отвечал герцог, — и так же бороться за приз, то есть за тебя.
Герцог подумал, что подобная мысль может рассердить девушку, но Фелиция лишь рассмеялась.
— И что тогда? Вы на золотой тарелочке преподнесете меня победителю? — спросила она.
Герцога насмешила такая мысль.
В то же время он был в отчаянии. Фелиции даже в голову не пришло, что это он участник состязаний, что он борется за нее. Она видела в герцоге только своего опекуна.
Обед закончился, но они еще долго сидели в саду и разговаривали. Через густую листву пробивался солнечный свет, его лучи играли в золотистых волосах Фелиции.
Герцог любовался девушкой. С каждым разом она казалась ему все прекраснее. Он думал, как невыносимо трудно будет ему проводить вместе с Фелицией целые дни и ничем не выдавать своих чувств, ни словом не обмолвиться о своей любви, не открыться ей.
Они говорили о том, что ждет их в Англии. Герцог представил, каких нечеловеческих усилий ему будет стоить притворяться заботливым опекуном, делать вид, что Фелиция интересует его не как женщина, а только как подопечная.
Между тем его любовь к ней все росла. Она не походила на прежние чувства, которые когда-либо испытывал герцог. Он уже не представлял себе жизни без Фелиции, а потому важнее всего было отговорить ее от безумной идеи уйти в монастырь, чтобы избежать мужского общества. Нельзя допустить, чтобы девушка испортила себе жизнь таким образом. Судьба монахини не для нее.
«И не только потому, что Фелиция красива, — подумал герцог, — но и потому, что она, как правильно заметила настоятельница, слишком умна и чувствительна для жизни в монастыре».
Герцог считал, что Фелиция может многое подарить миру. Для него она станет супругой, спутницей, другом. Наполнит все его существование особым смыслом, и ему больше не будет нужна никакая другая женщина. Она поможет ему. Ведь герцогу приходилось много делать на службе у короля. На нем, как на главе семейства, лежало множество забот и обязанностей.
«Я должен помочь ей перебороть этот страх», — повторял он снова и снова.
И каждый раз он молил Господа о помощи. Еще неделю назад ему бы не пришло это в голову, он скорее всего посмеялся бы над подобными молитвами.
Но сейчас герцог осознал, за какую серьезную и большую задачу он взялся. Он признавал, что без божьей помощи ему не справиться.
Пробило уже половина четвертого, когда слуга внес на серебряном подносе письмо и подал его герцогу. Сначала Дарлингтон нахмурился, предполагая, что ему написала графиня де Маргни или кто-нибудь из его друзей. Но на конверте он разглядел знакомый герб и поспешно вскрыл письмо. Внимательно прочитав его, герцог приказал слуге:
— Передай гонцу, что я буду у Его Величества в ближайшие полчаса.
Слуга поклонился и быстро ушел.
— От кого письмо? — полюбопытствовала Фелиция, указывая на конверт.
— От короля Луи-Филиппа, — ответил герцог. — Он принял правление страной в прошлом году, после революции. Я знаю его уже много лет, с тех пор, когда он был еще герцогом Орлеанским. Он просит меня нанести ему визит до того, как я покину Париж.
— Значит, вам придется поехать к нему прямо сейчас?
— Я не могу отказаться от приглашения Его Величества, мне надо ехать, — ответил он. — Но я отлучусь ненадолго.
— Могу я поехать с вами?
— Это будет не совсем удобно. Мне кажется, король хочет обсудить со мной некоторые политические вопросы. Если же со мной приедешь ты, он, как истинный француз, будет отвлекаться и осыпать тебя комплиментами.
Фелиция вздрогнула.
— Я лучше останусь здесь, — решила она.
— Хорошо, — сказал герцог. — А чтобы тебе не было так грустно, я обещаю выяснить, какой балет показывают сегодня вечером. Если что-нибудь хорошее, я закажу ложу. Тогда мы пораньше пообедаем и поедем смотреть спектакль.
Фелиция радостно всплеснула руками.
— Мы, правда, можем поехать?
— Мы поедем.
Они вошли в дом. Герцог велел заложить экипаж, а сам поднялся наверх переодеться.
Когда он спустился вниз, Фелиция ждала его в гостиной.
— Я написал письмо мадам Гутье, — сказал герцог, — в котором поблагодарил ее за вчерашний прием.
— Мне тоже следовало написать записку? — поспешно спросила Фелиция.
— Я думаю, ей будет приятно, — кивнул Дарлингтон.
— Я тотчас же займусь этим.
К герцогу подошел слуга.
— Фаэтон запрягли, ваша светлость. Кучер ждет вас. Все готово.
Герцог передал слуге конверт, который держал в руке.
— Отправь это мадам Гутье, — приказал он, — после того, как мадемуазель Фелиция передаст тебе свое письмо.
В это время камердинер протянул герцогу его цилиндр, перчатки и трость из слоновой кости.
Герцог повернулся к Фелиции. Он улыбнулся девушке и ласково произнес:
— Я обещаю долго не задерживаться. Когда закончишь с письмом, посмотри мою библиотеку и выбери себе книги, которые ты хочешь взять с собой в Англию.
— Об этом меня и просить не надо, — оживилась Фелиция. — Могу я взять столько книг, сколько захочу?
— Можешь забрать хоть всю библиотеку, хотя в замке она гораздо богаче.
Фелиция засмеялась. Герцог подумал, что в жизни не слышал ничего более приятного для слуха, чем этот радостный смех.
Она проводила герцога до порога и смотрела, как он садится в фаэтон.
Кто-то говорил ей, что глядеть вслед уезжающему экипажу — плохая примета.
Фелиция вспомнила об этом и отвернулась от окна.
Фаэтон выехал через позолоченные ворота на широкую улицу.
Фелиция поднялась в библиотеку. Книги манили ее, но сперва надо было написать благодарственную записку мадам Гутье.
Девушка села за большой письменный стол и склонилась над листом бумаги.
В это время дверь открылась и вошел лакей.
— Прошу прощения, мадемуазель, — начал он. — Из монастыря Святой Терезы приехали две монахини, они хотят видеть вас. Прикажете пригласить их?
— Монахини! — воскликнула Фелиция. — Конечно, проси, я приму их.
