И Мессалина действительно приложила все силы к тому, чтобы выполнить свое обещание, сохраняя почти девичье целомудрие и стараясь держаться подальше от Гая Цезаря. Да и тому, как оказалось, было не до нее. Калигула влюбился в Цезонию, если можно так сказать о человеке, у которого вместо сердца был камень.
Кроме того, императора посетила новая блажь, и он объявил, что отправляется в поход на Галлию. Что он там собирался делать, так никто и не понял, поскольку в тех краях уже давно было тихо, и галлы вели себя тише воды, ниже травы. Но приказ императора — это почти веление бога, и римляне, пожав плечами, начали готовиться к очередной войне.
Но Мессалине уже не было дела ни до каких политических страстей. Спустя немного времени после свадьбы она с изумлением обнаружила, что прекратились месячные. Был призван лекарь, который после осмотра твердо заявил, что матрона ждет ребенка. Клавдий от счастья потерял голову и несколько дней ходил с блаженной улыбкой, очень подходящей императорскому шуту. Завалив жену подарками, он чуть ли не каждый день бегал к теще с новостями о состоянии здоровья ее дочери.
Мессалина тяжело переносила беременность, причем ее угнетало не столько плохое состояние здоровья — на него она никогда не жаловалась, а невозможность выйти на улицу. Добропорядочная римлянка, пребывая в состоянии беременности, не должна была покидать дом, и непоседливой молодой женщине было трудно смириться с вынужденным затворничеством. За дверями ее дома кипела жизнь, что-то строилось или разрушалось, люди умирали или рождались, а она была вынуждена узнавать обо всех событиях от Порции, которая стала ее глазами и ушами и целыми днями шныряла по городу, принося ворох сплетен. От такой жизни можно было сойти с ума!
Калигула, возомнив себя новым Юлием Цезарем, отправился военным походом в Галлию, забрав с собой обеих сестер, и в Риме наступил относительный покой. Вздохнувшие с облегчением горожане снова устремились в цирк, театры и на свои виллы. Начались пиры и веселые празднества, ведь кто знает, когда еще подвернется возможность развлечься, не боясь, что этот день станет для тебя последним?
Слушая отчеты Порции, Мессалина от злости не находила себе места: в кои-то веки весь город радуется жизни, а она вынуждена сидеть взаперти, как злостный преступник! Не в добрый час решила она стать добропорядочной матроной! Она уже забыла, что это было, собственно, не только (и не столько!) ее решение. Главное, что она не могла покинуть постылые стены, и виноваты в этом были трусливый дурак Клавдий, которому приспичило на ней жениться, и бесчувственный живодер Калигула! Как она могла когда-то мечтать о его любви! Какая глупость!
Так, печалясь об упущенных возможностях и ругая в душе весь свет, она ждала рождения ребенка, который, в сущности, был ей не нужен. Мессалина вообще не могла понять, с чего ее муж придает такую важность рождению сына или дочери? Он что, не видит, что творится вокруг? Последнее время Калигула взял привычку приглашать на казни молодых людей их отцов и требовать, чтобы те смотрели на страшное действо, а потом приглашал их к себе в гости и заставлял веселиться. Бр-р-р! И после этого кто-то хочет рожать детей?!
Дни тянулись один за другим своей чередой, пока однажды Клавдий не прибежал в неурочный час домой, чтобы сообщить супруге потрясающую новость: вскрылся заговор против Гая Цезаря, в котором якобы не последнюю роль играли его любимые сестрицы Агрипина и Ливилла, а также без пяти минут наследник Калигулы, его любимый шурин и по совместительству двоюродный брат Марк Эмилий Лепид!
Жаль, Клавдий ничего толком не смог рассказать, кроме того, что заговор был составлен в пользу Лепида, которого Калигула приказал судить Сенату, что и было сделано с ужасающей скоростью. Изменник был изобличен и приговорен к смертной казни, которую тут же привели в исполнение. Сестер же Калигула по доброте своей не тронул, а только отправил на Понтийские острова, отобрав при этом все их имущество, которое будет распродано, а вырученные деньги поступят в императорскую казну.
По случаю счастливого избавления Гая Цезаря от заговорщиков Сенат решил отправить несколько человек в императорскую ставку в Германию, и он возглавит делегацию.
Великие боги, это был праздник так праздник! Мессалина даже кинулась на шею мужу, целуя в обе щеки и нос, что было из ряда вон выходящим проявлением ее чувств. Итак, она отомщена. Агриппина получила по заслугам. От радости молодая женщина закружилась на месте и вдруг впервые почувствовала, как в ее чреве шевельнулся ребенок. Вот знак, посланный свыше, что боги тоже довольны происходящими событиями.
Первой мыслью Мессалины было: жаль, Друзилла не дожила до этого дня! Впрочем, нет. К ней претензий у нее не было. Более того, Мессалина испытывала к этой девушке нечто похожее на благодарность. Но злоязыкой Агриппине и ее сестрице так и надо!
Обидно только, что кроме Порции, ей не с кем было разделить свою радость. Настоящих подруг у Мессалины никогда не было, а отношения с матерью, иногда посещавшей свою дочь, складывались тоже не лучшим образом. О чем бы ни заходил у них разговор, он обязательно заканчивался скандалом. Особенно потрясло Мессалину «предательство» матери, которая на правах близкой родственницы предложила взять к себе на воспитание сына ссыльной Агриппины. Мол, бедные девочки, лишенные каких-либо средств к существованию, зарабатывают на жизнь, ныряя за губками, которые затем продают на базаре. Какой уж там ребенок, если они себя прокормить не могут!
Но Мессалина не желала слышать никаких разумных доводов. Как, мать будет воспитывать этого капризного щенка Нерона, облегчая тем самым Агриппине жизнь? Он будет жить в ее комнате, играть с ее игрушками и слушать по вечерам рассказы ее старой няньки о подвигах его великих предков? Кто угодно, но только не сын Агриппины! На сей раз скандал был таким, что не помогло даже вмешательство подоспевшего к финалу Клавдия, и разъяренная Лепида с проклятиями покинула дом своей дочери, пообещав никогда не переступать его порог, а Мессалина прорыдала весь вечер, причем было непонятно, чего в ее слезах было больше: горя из-за ссоры с матерью или злости на свою родительницу.
Кроме матери в их доме почти каждый день бывали вольноотпущенники Клавдия Нарцисс и Паллант, с которыми у Мессалины сложились довольно странные отношения. Временами ей казалось, что они за ней шпионят по приказу мужа.
Особенно заметно это стало после отъезда Клавдия в ставку Калигулы, когда она осталась одна в доме.
Прощаясь с женой перед тем, как сесть в повозку, Клавдий несколько раз повторил, что оставляет свою жену на их попечение, и после его отбытия эти почтенные люди, ссылаясь на распоряжения своего патрона, по нескольку раз на дню являлись к ним в дом, расспрашивая прислугу о каждом шаге хозяйке дома. Дошло до того, что Мессалина застала однажды Нарцисса в своей комнате, где он просматривал ее хозяйственные записи, ища, видимо, среди них любовные письма. Это было уже чересчур, и Мессалина устроила им такой скандал, что оба вольноотпущенника вылетели из ее дома со скоростью выпущенной из лука стрелы, а зачинщица хозяйка дома, схватившись за живот, рухнула на пол, призывая Порцию.
