Солнце поднималось быстро. Было десять утра. Я уже совершенно обсох. Намочил полотенце, обвязал им голову и надел свитер — руки, плечи и спину страшно жгло. Да и ноги, хотя их и окатывало все время водой, были красны, как клешни омаров.
Теперь я видел лес уже в деталях — значит, еще часа четыре-пять. Первый побег научил меня правильно оценивать расстояние. Когда начинаешь видеть берег в деталях, это значит, до него километров пять с половиной. Я уже различал стволы деревьев — одни тонкие, другие более толстые, и, даже подброшенный на гребень одной очень высокой волны, увидел ствол огромнейшего дерева, настоящего гиганта, оно лежало на боку, а ветви и листья полоскались в воде.
Дельфины и птицы! Господи, сделай так, чтоб дельфины не лезли играть с моим плотом, иначе перевернут. Я знал, что они имеют привычку подталкивать людей и плавучие средства к берегу с самыми наилучшими намерениями, часто топя их при этом.
Нет... Их было всего три или четыре, и они безостановочно описывали круги возле моего плота, а затем вдруг ушли, даже не прикоснувшись к нему. Слава тебе, Господи!
Полдень. Солнце прямо над головой. Эта сволочь, похоже, твердо вознамерилась спалить меня заживо. Из глаз текло, кожа с носа и губ сошла полностью. Волны стали мельче и бежали к берегу с оглушительным шумом.
Сильвена я видел теперь все время. Волны, стремящиеся к берегу, разбивались о какую-то невидимую мне преграду с неистовым грохотом, а затем, преодолев пенный барьер, устремлялись в атаку на лес.
Мы находились всего в километре от берега, и я видел розовых и белых птиц с аристократическим плюмажем, расхаживающих вдоль него и время от времени окунающих головы в грязь. Их были тысячи. Изредка одна из них взлетала, но невысоко — метра на два. Эти короткие и низкие полеты помогали им спастись от грязных брызг. Грязь была повсюду — вода приобрела желтовато-бурый оттенок. Даже на стволах деревьев различались полосы грязи, оставленные приливом.
Шум волн был не в состоянии заглушить пронзительные крики мириад этих многоцветных существ. Бум-бум... Затем, еще через два-три метра, снова… Отмель — плот задевал о дно. Слишком мелко, чтобы вода могла нести меня вперед. Судя по солнцу, было около двух. Значит, я нахожусь в отливе. Прилив начнется где-то через час. К ночи я должен быть в джунглях. Хорошо, что есть цепь — она будет удерживать меня в самый опасный момент, когда валы начнут перекатываться через плот, а он будет торчать на мели. Да, на плаву я смогу оказаться не раньше, чем часа через два-три, в разгар прилива.
Сильвен находился метрах в ста справа и по-прежнему немного впереди. Он взглянул на меня и махнул рукой. Кажется, он пытался что-то кричать, но голос его, видно, сел, иначе бы я услышал. Теперь, когда шум прибоя остался позади, не было слышно никаких звуков, кроме гомона птиц.
Я находился в полукилометре от джунглей. Сильвен ближе к ним метров на сто. Но что там делает этот придурок? Он встал и сошел с плота... Совсем из ума выжил, не иначе. Идти ни в коем случае нельзя — ведь с каждым шагом будешь увязать все глубже, и к плоту уже не вернуться. Я попытался свистнуть, но не смог. Пресной воды оставалось совсем мало, но я опустошил флягу до дна — надо крикнуть, чтобы его остановить. Однако ни единого звука выжать не удалось. Из грязи поднимались пузырьки воздуха, значит, внизу, под ней, лишь тонкая корочка земли, а глубже — трясина, и для любого, кто в нее попадет, песенка спета.
Сильвен обернулся. Он смотрел на меня и делал какие-то знаки, но что он хотел сказать, я понять не мог. Я яростно замахал в ответ, давая знать: «Нет, нет! С плота ни шагу! Иначе леса не видать!»
И еще я никак не мог понять, рядом он с плотом или уже отошел от него — загораживали мешки. Все же мне показалось, что он стоит рядом и, если начнет тонуть, успеет ухватиться за плот.
Впрочем, тут же я понял, что ошибался — он уже отошел на значительное расстояние, и его начало засасывать, а выбраться из трясины не получалось. Я услышал крики. Тогда я упал на свой плот плашмя, погрузил руки в грязь и принялся грести что было сил. Мешки медленно продвигались вперед, так удалось проплыть, наверное, метров двадцать. Я переместился вместе с мешками немного левее и тут увидал: мой дружище, мой приятель стоит по пояс в грязи. Он успел отойти от своего плота метров на десять. Ужас вернул мне голос, и я закричал: «Сильвен! Стой! Не двигайся! Ляг в грязь! Попробуй выдернуть ноги!» Ветер отнес эти слова, и он услышал их. Кивнул. Я снова бросился на плот животом вниз и стал грести, проталкивая его вперед по грязи. Страшная тревога придала мне сил, и я проплыл еще метров тридцать, даже больше. Правда, заняло это не меньше часа, но теперь я был уже близко — метрах в пятидесяти-шестидесяти от него.
Черт, до чего же плохо видно! Я сел. Лицо, руки и плечи были сплошь залеплены грязью. Попытался протереть левый глаз — в него тоже попала грязь с солью, и он жутко болел. Но сделал еще хуже — второй глаз тоже начал гноиться. Наконец я все же разглядел Сильвена — он не лежал, а стоял уже по грудь в грязи.
Накатила первая волна. Мимо меня она прошла спокойно, лишь слегка качнув мешки, и разбилась дальше, ближе к берегу, распустив по грязи пенное покрывало. Она перекатилась через голову Сильвена. Тут же мне пришла мысль — чем больше будет волн, тем мягче станет грязь. Надо пробиваться к нему, чего бы это ни стоило!
Мной двигала энергия обезумевшего дикого зверя, чьи детеныши попали в беду, и я греб и греб эту грязь, пытаясь пробиться к нему, как мать, спасающая свое дитя. Он смотрел на меня, не произнося ни слова, не делая ни единого движения, глаза его смотрели в мои, мои — в его. Самое главное — не отвернуться от этих глаз, и я уже не глядел, куда сую руки. Продвинулся вперед еще немного, но тут две волны подряд окатили меня с ног до головы. К тому же грязь разжижилась — я двигался куда медленнее, чем час назад. Накатил большой вал и едва не снес меня с плота. Я сел, чтобы лучше видеть. Грязь дошла Сильвену уже до подмышек. Я находился метрах в сорока, даже ближе. Он по-прежнему напряженно смотрел на меня. Я понял — он знает, что умрет здесь — бедный, несчастный, невезучий мои товарищ, умрет в каких-то трехстах метрах от земли обетованной...
Я снова лег на живот и врезался ладонями в грязь — она была уже почти совсем жидкой. Мы снова смотрели друг другу в глаза. Внезапно он покачал головой, давая знать: не надо, не стоит больше стараться. Я тем не менее продолжал грести и был уже метрах в тридцати, как вдруг огромный вал навалился на меня всей своей многотонной массой и едва не смел с мешков. Впрочем, он же и подтолкнул их, продвинув метров на пять-шесть вперед.
Вода схлынула, и я огляделся. Сильвен исчез. Поверхность грязи, затянутая пенной кружевной пленкой, была абсолютно ровной и гладкой. Мой друг даже не успел махнуть мне рукой на прощанье.
И тут я сам удивился своей реакции — отвратительному звериному инстинкту самосохранения, вдруг взыгравшему во мне: «Но ты-то жив, Папи! Ты выжил, хотя и остался один, а бродить по джунглям одному, без товарища, — это не шутка!»
Через спину перекатилась волна и привела меня в чувство. Плот продвинулся еще на несколько метров, и тут, наблюдая, как угасает волна у стволов деревьев, я начал оплакивать Сильвена: «Мы ведь были совсем рядом! Если б только ты не двинулся с места, брат!.. Всего в трехстах метрах от леса... Зачем? Зачем, скажи мне на милость, ты свалял такую глупость? Что заставило тебя ступить в эту проклятую грязь? Солнце? Блеск воды? Кто знает... Или ты просто не мог больше находиться на мешках? Неужели нельзя было потерпеть еще несколько часов?..»
Волны шли одна за другой и разбивались с гулким грохотом. Они стали мощнее и выше, каждая подталкивала меня еще на несколько метров. К пяти они превратились в сплошной поток и шли почти бесшумно. Плот Сильвена уже затерялся среди деревьев. Я находился от них всего метрах в двадцати, но не спешил сходить с мешков, пока не уцеплюсь за какую-нибудь ветку или лиану. Всего двадцать метров! Их преодоление заняло, наверное, целый час — пока наконец уровень воды не поднялся, и меня внесло прямо в джунгли! Я отвинтил болт и освободился от цепи. Но не выбросил ее, она могла пригодиться.
Продолжение следует
Перевели с французского Е. Латий и Н. Рейн Рисунки Ю. Семенова
Анри Шарьер. Папийон. Часть ХV
В Джунглях
Я торопился углубиться в лес, так как солнце уже начало клониться к западу. Часть пути шел, часть плыл — ведь и здесь тоже была трясина. Вода заходила в джунгли далеко, и ночь настала прежде, чем я успел достичь сухой земли. Ноздри мои щекотал аромат гниющей растительности, от испарений щипало глаза. Ноги были опутаны какими-то стеблями и листьями. Плот я толкал перед собой. И прежде чем сделать очередной шаг, осторожно ощупывал землю под водой, и только если она не поддавалась, делал этот шаг.
